Я плюнул от огорчения на зазевавшегося крупье и отправился за Александрой. Вон из вертепа, как она выразилась. Не знаю, мне здесь понравилось. Тропический «Тайфун», прелестное видение с цифрой «23» на минетных губах, шарик в лузе с такой же цифирью… и взрыв именно в ту секунду, когда шарик прекратил свой бег.

Бог мой, что это значит, протрезвел я. Что за потусторонняя чертовщина?.. Мистика… Я невольно перевел взгляд с утонченных ножек спутницы на часы: 23 часа 04 минуты. Ну надо же — то ли нелепая случайность, то ли?.. Да у нас алиби, как у папы римского перед прихожанками. Ничего не понимаю?

На стоянке веселеньким пламенем догорал развороченный остов танкового джипа. У ограды томились зеваки, они же висели на балконах и в открытых окнах. Непосредственные участники азартных игр поспешно разъезжались в ночь на своем уцелевшем транспорте. Никто не хотел давать свидетельских показаний государству.

Я порадовался тому, что догадался оставить «Победу» в противоположной сторонке от машин банка «Дельта». Как знал, что быть такому зажигательному раздраю. Интересно, что же произошло между господами бизнесменами, пока я отдыхал по полной программе? Скорее всего, уговор не состоялся и в доказательство своих серьезных намерений шоу-бой Лиськин развлек мирную публику неурочным фейерверком во славу нарождающейся в муках новой демократической республики. Как говорится, виват, Россия! И это правильно праздник всегда должен быть. И чем больше празднований, тем счастливее и веселее жизнь. У организаторов этих беспредельных торжеств.

После столь романтического и пламенного завершения трудного дня ни у одного из нас не возникло желания проследить за господином банкиром, равно как и за его решительным оппонентом. А то, что между ними приключилась горячая полемика — не было никакого сомнения. Мою версию показательной экзекуции подтвердили все. И решив, что на сегодня достаточно эмоциональных зарядов, могущих перейди в тротиловые, мы поспешили в свой любимый и надежный коммунальный клоповник. Что может быть милее старых кирпичных стен, способных выдержать ракетный удар «Шилок». И «Тайфунов» (которые не коктейли) тоже.

Следующий денек затеялся продолжением минувшего. Таким же странным и невнятным. Когда я выпытал у Мамиашвили сумму, с Божьей помощью вынесенную нами из подвалов казино, то крепко задумался. Моя мечта прикупить островок 6x6 кв. м. вполне могла осуществиться. О чем я и поведал друзьям. Меня подняли на смех — родина напружается из последних сил для реформаторского радикального рывка, а я радею о личном благосостоянии. Нехорошо, товарищ, где ваша патриотическая сознательность?

— И потом, друзья мои, — выступил князь, — как думаем выступать против гангстеров? С голыми руками? Или с газовым пистолетом. Одним на всех? Или с агрегатом нашего папарацци?

— Какой ты агрегат имеешь ввиду? — вылез я.

— Мы лишаем тебя слова, — поспешил Мойша и полностью согласился с предыдущим оратором, задавшего риторические вопросы. — Да, надо вооружаться. До зубов.

И что же? Софочка пожелала владеть пулеметом «Максим»: буду, сказала, как Анка. Будущая экономистка видела себя с американским винчестером М16, господин Могилевский грезил об отечественной базуке «Муха», а я попросил самую мощную пушку, в смысле пистолет, чтобы ка-а-ак жахнуть.

— Все понятно, — улыбнулся Сосо, как врач-психиатр. — Детишки думают, что все это игрушки. Стрельнуть просто, да труп может обзавестись в кустах.

— А ты не пугай, — возмутились все. — Сам-то не боишься?

— Нет.

— Такой бесстрашный, да?

— Опытный, да, — ответил наш товарищ; и на очередной вопрос: откуда такой опыт, дал исчерпывающую информацию — был телохранителем у господина Гамсахурдиа и с боями выходил из окружения, когда его хозяина решили свергнуть по приказу тоталитарной Москвы.

— Ничего себе, кацо, фруктовый бизнес, — восхитился я.

— И фруктовый бизнес тоже, — многозначительно проговорил Сосо. Постараюсь выполнить ваши пожелания, друзья мои, но в пределах моей компетенции, — и ушел, такой таинственный и мужественный. Вместе с Софочкой, защищающей его с тыла.

А мы остались размышлять о дальнейших своих полукриминальных действиях. Итак, нами получены прямые доказательства творческой связи между банковским делом и шоу-бизнесом. Некий общий интерес заставил двух господ провести вечеринку за коктейлем «Тайфун». И вместо того, чтобы делать ставки на зеленом поле игрового стола…

— А если джип подорвали не по приказу шоумена? — задумался Миха Могилевский. — Откуда такая уверенность, Палыч?

— Тогда кто? — удивился я и снова начал доказывать свою теорию возникновения рукотворной огненной стихии у «Подковы»: допустим, господин Берековский имел определенные обязательства перед господином Лиськиным; чтобы их выполнить, он обратился с покорной просьбой к державной особе Д., пытаясь обаять ту букетом роз, однако столь хитроумный ход расстроился по причинам нам неизвестным, и за свою неповоротливость банковскому тузу пришлось платить неустойку.

— Хорошо излагаешь, собака, — заметил Мойша. — А если это стечение обстоятельств?

— Что?

— Все.

— Если бы ты видел, как банкир пихал букет в урну.

— И что это доказывает?

— Ничего не доказывает. Тебе, тупому! — не выдержал я. — А мне доказывает все.

— Что все?

— Я его убью! — заорал я. — И мне за это ничего не будет!

Девушка Саша повисла на моих руках. Кот стрельнул на шкаф, взбив пыльное облачко. А господин Могилевский заметил, что более дилетантского отношения к делу он ещё не встречал.

— Ах, он не встречал, — возмущался я, — так отправляйся в свою Малайзию и делай бизнес на скандинавках, которые наши хохлушки, да-да, и продавай их оптом и в розницу американским морским пехотинцам.

— Ванечка, ты бредишь, — засмеялась Александра.

— Отнюдь, это правда, — был тверд я, как Павлик Морозов перед лицом ЧК.

На такие мои откровения Мойша невозмутимо пожал плечами и ответил, что все наоборот: он выдавал скандинавок за хохлушек и продавал их порциями, как галушки, новому украинскому флоту, прибывшему в Малайзию с дружеским визитом.

— Чего? — вытянулся лицом.

— Ну и раздолбаи вы, мальчики, — отмахнулась Александра, — может, хватит хреновиной заниматься?

— А чем заниматься?

— Я бы сказала, — ответила девушка, — да воспитание не позволяет, — и удалилась прочь; наверно, чтобы не мешать нам лучше думать?

Спору нет, будущая экономистка была права — мы не торопились, хотя какой может быть спех, когда любая оплошность…

Слишком уж высока ставка, чтобы торопиться поставить фишку своей планиды на сукно стола, за которым скалится старушка Смерть и, как крупье, сгребает косой чужие жизни.

— Ты чего, Лопухин? — прервали мое высокопарное видение.

— А что, Миха?

— Будто сидишь на собственных поминках.

Вот именно, промолчал я, если мы и дальше так будем бултыхаться в проруби нашей бесконечной жизни, то подобная малоутешительная перспектива вполне возможна. Мы плетемся за событиями, а не воздействуем на них. Вот в чем ошибка.

— Не пора ли нам принять более активное участие в историческом разделе сладкого пирога. А, дорогой друг?

— Давно пора, — буркнул Могилевский, обидевшийся, должно быть, за мои откровения по поводу прибыльного бизнеса в далекой, теплой и манговой Малайзии.

— А не войти ли нам в клетку с тигром? — предложил я.

— Куда войти?

— В банк. И взять интервью у господина Берековского. По вопросу, скажем, кредитования по программе «Аграрная России». Кажется, есть такая программа?

— Программа есть, а овоща на плечах у тебя, Ванечка, нет.

— Почему?

— В качестве кого будешь выступать? Спецкора журнала «Голубое счастье»?

— А что? Нашему банкиру эта тема близка. И даже очень близка и знакома.

— Не усложняй, — поморщился Могилевский. — У тебя же миллион приятелей во всех СМИ?

— Ба, Ёхан Палыч! — хлопнул себя по лбу, вызвав тем самым депрессивный скок у кота, доверчиво вернувшегося со шкафа под мои ноги. — Конечно же! Есть такой Костька Славич. Наш человек. Правда, малость такой… Пай-мальчик, да мы его отрихтуем.