— И что из этого следует?

— Пока ничего, Ванечка, — ответила Александра. — Более того, господин Лиськин гуляет по Елисейским полям и возвращается только завтра.

— А Субайсис?

— Уезжает, — ответила Софочка. — Завтра. Из гостиницы «Метрополь».

— «Метрополь»?! — вскричала хором наша мужская половина, перепугав коммунальный люд за стенами.

Надо ли говорить, что решение в наших горячих головах поспело мгновенно. Оставив Софочку с котом за старшую, мы запрыгнули в «Победу» и сломя голову понеслись в отремонтированном болиде по вечерним столичным магистралям. Было такое впечатление, что мы на Т-34 прорываемся через фронт: огни рекламы мелькали за бортом, как трассирующие очереди крупнокалиберных пулеметов, прямой наводкой били фары встречного транспорта, а лица бойцов были искажены и напряжены. На ходу обсуждался план наших действий. Главное, проникнуть в малахитовой бастион отеля, а там нелегкая вывезет.

— Князь, будешь изображать турка, — предложил я.

— Почему это? — обиделся Сосо. — Я что? Похож на турка?

— Он похож на дитя Эллады, — уточнила Александра, прося, чтобы я прекратил травмировать собой психику друзей.

— Пойду я, — вмешался Мойша Могилевский и натянул на свой выразительный шнобель солнцезащитные очки. — У вас рожи проходимцев из Засрацка, исключая из списка, конечно, Александру, — и чмокнул ручку девушки, подлец.

— Как это?! — обиженно заорали я и «дитя Эллады». — У нас вовсе не такие лица, как он говорит, да, Сашенька?..

— Интеллект налицо, — засмеялась девушка.

Миха был тверд, как кремень, если мы хотим добиться результата, то следует действовать не нахрапом, а интеллигентно, используя знание других языков, кроме родной матери. И какие же он, полиглот, мать его так, знает слоганы?

— Dtynаhаjl nhаjjkаl olаkh drаtoyаuo hаj njаjаiiаklаol, мать, проговорил господин Могилевский.

Надо ли говорить, что мы потеряли дар речи. Что это значит, господи? Иврит, неучи, коротко ответствовал наш товарищ, за исключением «мать». Да, согласились мы, наша «мать» не переводится не на какие иные благородные языки мира.

Меж тем наш танк на колесах подкатил к звездному мотелю, сверкающему огнями в душном вечере, точно космический челнок на космодроме, снаряжающийся к подозрительным кольцам Сатурна. У стеклянных дверей бились наши земные, но перламутровые потаскушки.

— Вах, какие розанчики, — цокнул Сосо.

— Здесь хорошо pick up the mushroom, — задумчиво проговорил Могилевский.

— Чего?!

— Здесь, говорю, хорошо собирать грибы, — наш друг-полиглот выбирался из авто. — Саша, будь добра, проследи, чтобы эти джентельмены не делали резких движений, — и отправился прочь.

Что он имел ввиду, мы не поняли. Для нас работа прежде всего, успел крикнуть я удаляющейся фигуре, заметив, что она удивительным образом преобразилась: не тюха азиатский шлендахлендал к сияющим мраморным ступеням, а гранд иберийский, понимаешь.

— Никогда не подозревал об актерском таланте у Мойшы, — заметил спутникам.

На что получил банальный ответ: жить захочешь, через ушко проскочишь. С этим утверждением трудно было спорить. Либо мимикрируй, либо слопают с потрохами и не подавятся. Я представил нашу «Победу» пирожком, где вкусным мясным фаршем были мы.

— Ну и шутки у тебя, Ванечка, — обиделась Саша. — Я не хочу быть начинкой. Я сама кого угодно проглочу.

— А я вот бы от пирога не отказался, — замечтался Сосо. — С грибами.

— Лучше с котятами, — гнул я свою линию, вызывая новое возмущение.

— С собаками, балда, — огрызнулся князь и начал было рассказывать о специальных питомниках в КНДР, где выращивают песиков для выдающихся руководителей партии и правительства, которые жирные, как зайцы и по вкусу напоминают…

— Кто жирные? — решила уточить Александра. — Руководители партии и правительства?..

— Не… собаки, — невозмутимо ответил князь, любитель деликатеса. — А вкус у них… пальчики оближешь.

— Ну вас, живодеры, — рассердилась девушка и выказала желание покинуть наше навязчивое общество. Хотя бы на время.

Не успела. Мы увидели: из живой и вязкой массы у дверей «Метрополя» вырывается джентельмен мира Мойша Могилевский и спешит к машине. Мы испугались — что такое? И, перетрухав, были правы: наш приятель плюхнулся на сидение и приказал давить на газ.

— Куда?

— В Склиф!

— В институт Склифософского, — изумились мы, — а что такое?

— Что-что, Субайсис наш там.

— Живой?!

— Вроде бы.

— Черт подери, Мойша, — заорали мы, — объяснись толком, что с ним?!.

— Что-что? Отравился Субайсис.

— Как это? — открыли мы рты.

— Обыкновенно. Пирогом с грибами, кажется?

— С грибами? — и мы с Сосо, переглянувшись, начали неудержимо хохотать, а, может, с котятами или зайцевидными собаками?

Господин Могилевский от удивления покрутил пальцем у своего виска: в чем дело, друзья мои, вы что белены объелись? Белены-белены, гоготали мы. На это Александра передернула плечами и заявила, что мы все с большой придурью и путь наш должен лежать в клинику имени Кащенко, где, таких как мы, лечат оздоровительными электрическими разрядами, пропуская его через весь скелет: трац-трац-тра-та-тац и ты полноправный член общества, то есть идиот.

Когда мы успокоились, то узнали, что смех наш весьма неуместен, потому, что господин Субайсис очень даже плох и находится в реанимации. И у нас, заметил господин Могилевский, должен возникнуть естественный вопрос: кому нужно, чтобы тот, с кем мы мечтали о встрече, неожиданно находится на своем последнем жизненном рубеже, похожем на бруствер окопа, разделяющим оптимистические полки Жизни и рати Смерти.

— Вот только не надо красивых слов, — завопили мы на такие завитушечные слоганы полиглота. — Лучше скажи, что делать-то?

— Предлагаю навестить пациента. Как его лучшие друзья.

— С передачей, — пошутили, жестокосердечные.

— С чем?

— Ну там пирожков с опятами-котятами, можно мариновых огурчиков к водочки…

— Тьфу на вас, стервецы, — расстроился Миша, обращаясь за сочувствием к девушке. — Разве можно с такими раздолбаями иметь дело?

— Нет, нельзя, — заметила Саша. — Они таки у меня дождутся, что я их потравлю газом глубокого поражения, — и для вящей убедительности продемонстрировала нам баллончик.

Мы занервничали, как тараканы, предчувствующие скорую дустовую атаку, и со всей ответственностью заявили, что больше не будет так нескладно шутить. На этом все закончилось — мы подкатили к шлагбауму, перекрывающему путь в больничный комплекс, напоминающим сотами светящих окон преснопамятный многопалубный «Титаник».

Князь Мамиашвили протянул пятнистой охране хрустящий пропуск, вмиг открывающий все запоры и ворота в этой несложной жизни, и мы проследовали вглубь территории.

Найдя приемный покой и раздавая хрустящие пропускные квиточки всем, кто был способен нам помочь лучше ориентироваться в больничных лабиринтах, я и Сосо проникли в палату, где находился нужный нам страдальческий объект. Только на пять минут, предупредила медсестричка Соня, сделавшая вид, что верит в нашу благонадежность к больному, который лежал на койке, как на постаменте, и прибалтийским напряженным лицом был бесцветен. Капельница с золотым раствором через трубки питала ослабленный организм. Как говорится, люблю грибочки в собственном соку-с!

— Эй, — потревожил чужую руку. — Как дела? Хорошо?

— Ты ещё спроси о здоровье, — оскалился Сосо. — Зачем он нам? Труп и то лучше.

— Не действуй нам на нервы, — прошипел я, заметив, как подрагивают веки любителя мухоморов. — Эй, мы ваши друзья.

— Тр-р-уздья, — разлепил губы господин Субайсис и у него невольно получилось «груздья».

Было смешно. Князю Мамишвили и он, давясь смехом, удалился в коридор флиртовать с медсестричкой Соней. А я остался, хотя, признаться, толком не понимал зачем мы потревожили несчастного?

Дежурный врач Петренко подтвердил диагноз, а на вопрос, не может ли такого быть, что нашего друга потравили умышленно, как крысу, пожал плечами и ответил, что признаков преднамеренного отравления он не наблюдает. Крупный врач был похож на добродушного вислоусого хохла, и ему верилось. Тем не менее я сам хотел убедиться, что господин Субайсис не имеет никакого отношения к сложным и опасным проблемам, которые возникли у нас.