* Афоризм поэта, писателя, философа Александра Трофимова.
Словом, появление семейства Крутоверцеров близ нашего миллиона $ тоже не потрясло Васиного воображения - это находилось в системе координат его мозговых извилин цвета беж.
А вот - менхантер, он же "охотник на людей", он же Александр Стахов!.. Светлый и бесстрашный образ бойца, работающего исключительно на себя и выполняющего спец.заказы по различным проблемам, привели Василия в глубокую депрессию.
Веселая, искрящаяся пламенем и водочкой, ночка, проведенная мной с "охотником" на скоростной трассе и в ресторане "Русская изба" ещё больше насторожили мастера спорта по вольной борьбе.
- Плохие дела, - заключил он, используя куда более горячие, как полки в парилке, на которых мы возлежали, словца для определения нашего положения. - Жопой чувствую: подключилась Контора.
- Какая контора?
- Которая всем конторам контора.
- Лубянская, что ли? - догадался. - Товарищи ещё работают?
- Спрашиваешь? Они нынче разворачиваются в марше. Мало всем не покажется.
- А мы тут при чем?
- Мы-то на хер никому не нужны, - хлестал меня березовым веничком. - А вот Илюха?
- А что он?
- Народное достояние, балбес.
- Прекрати психи, - требовал я. - Илюша - это мелочь пузатая.
- Мелочь, да приятная в хозяйстве.
Плюхаясь в маленькое море бассейна, заявил, что менхантеру доверяю, как самому себе. Почему - не знаю? Уж больно не любит он этого Крутоверцера, мне так кажется.
- Как можешь доверять первому встречному?
- Ты про кого? Крутоверцера?
- Тьфу ты, твою мать, - не выдержал лингвист лингвистов издевательства над великим и могучим. - Что за слова такие: "крутоверцер", "менхантер", "брувер"?
- Нормальные слова, - не понимал я. - В духе времени.
- Про "охотника" я! - орал друг. - Блядь! - Вылезал из бассейна, похожий борцовской спиной и что ниже на гиппопотама в реке Лимпопо.
- Ты куда? За словарем? - пошутил.
Ничего не ответив, Вася прошлепал в раздевалку, чтобы скоро вернуться:
- Вот это видишь? - держал в руках мобильный телефончик. - А теперь следи за движением руки, жопца-ца твоя без мозгов!
Не обратив внимания на мои возмущенные вопли, метнул телефон в бассейн. Плюхнувшись на воду, коробочка с нежной электронной начинкой успешно ушла на дно, вымощенное цветым кафелем. Матерясь и пуская пузыри, я нырнул за предметом первой необходимости делового человека. Вот так всегда: мечтаешь о легком небе, уходишь под тяжелую воду.
Попытки спасти дар менхантера оказались тщетны. Игрушка не выдержала изощренного испытания стихией. Я потребовал объяснений в форме воплей и проклятий.
Подозрительный г-н Сухой с мокрой головой снизошел до них: во-первых, почему я так убежден, что мой новый знакомый есть благородным зорро и не сдаст нас с потрохами тем же чертовым Крутоверцерам, во-вторых, научный прогресс шагнул настолько далеко, что этот мобильник, возможно, имел свойства передаточного устройства, в-третьих, смотри пункт "во-первых".
- А в-четвертых, вообще, неизвестно, на кого работает, - молвил Василий.
- На себя, - твердил. - Как ты, как я, - натягивал джинсы и рубаху. Он - моей группы крови.
- Вот-вот, Слава, кровь прольется, - был неумолим, как рок. - Коль машинка сработала, жди гостей. Кстати, "гостинец" татищевский привез?
- Ага, килограмм картошки, два пучка лука, да маслят* лукошко, - был иносказателен, будто в кустах уже прятались слухачи и записывали все наши антигосударственные речи. - А зачем?
* Маслята - патроны (жарг.).
Вася ответил привычно: чувствовал известным местом, что дело малой кровью не обойдется, и боевой запас ещё никому не мешал.
То есть перспективы наши были самые радужные. С нами-то понятно - мы больные дети не самого лучшего периода в истории нашего государства. А вот как быть с аутистом, не имеющего никакого отношения к этому помойно-блевотному бытию? Как быть с тем, кто не способен себя защитить. Верная мысль: мы в ответе за тех, кого приручили. И с этим нужно считаться. В противном случае, все превращается в бессмыслицу.
Из баньки мы выходим хмельные от чистоты и ощущения своего бессмертия. Мы на родной сторонке и нет силы, способной нас победить. Убить? Можно. А победить наши вечные души?
Появление человека в медицинском халате отвлекает меня от столь высокопарных рассуждений. Больше всего мертвые мечтают о вечности. Нет, мы пока живы, но большинство чувствует себя зомби в стране несбывшихся надежд. В стране, где вера и любовь раздавлены, как клюква, присыпанная сахарно-кремлевскими посулами. В стране, где живой дым крематорий плывет над головой неживой жизни.
По сумрачно-напряженному лицу медика мы догадываемся, что у нашего друга припадок, и торопимся в дом-замок.
Комната, где содержался аутист, напоминала роскошный хлев: кровать "Людовика ХYI", ковры, книжный шкаф, телевизор, на столе портативная компьютерная система, а вокруг хаос из рваных книг, битой посуды, разбросанных пазлов. Окна задернуты плотными шторами. Свет от торшера неприятен, как от махов перепончатых крыльев летучей мыши. И отвратительный запах - запах боли, страха и лекарств. На кровати в смирительной рубашке корчащийся человек.
Страшненькая сказка о заколдованном принце? Очень похоже. Я ожидал увидеть нечто подобное, но такого скотства? Спасти, чтобы убить? Чем мы отличаемся от врагов наших? Милосердными улыбками?
Все это я сказал сопровождающим лицам. В форме истеричной, при этом рвал шторы и бил ногой торшер с мерзкой летучей мышью, которая себя так вольготно чувствуют без летучего кота.
Потом кинулся к кровати и принялся развязывать путы на больном друге. Его исхудавшее лицо - небрито, искажено нечеловеческими муками, белки глаз белели - зрачки закатились в пустотелые выемки глазниц.
- Илюша, Илюша, - обращался к нему. - Все-все, я пришел. Я - Слава. Я - желтые ботинки. Желтые ботинки? Вспомни, пожалуйста, желтые ботинки.
Очевидно, со стороны мои речи казались речами безумца. Однако говорил я и действовал исключительно по наитию. Освободив аутиста, потребовал его одежду.
- Пойдем на улицу, - говорил. - Там будет дождик. А потом радуга. Помнишь, мы смотрели радугу. Она красная, синяя, зеленая, желтая? "Радуга это праздничный хомут неба",* помнишь?
