В приготовительном классе учительница била учеников по рукам линейкой. Весь день она вела учет провинностей и подлежащих за них наказаний согласно изобретенной ею таблице, которую она неустанно совершенствовала. За полчаса до окончания занятий шестилетние без вины виноватые преступники обязаны были выстраиваться перед кафедрой и по очереди протягивали ручонки, а наставница била их по крепко стиснутым пальцам дубовой линейкой с медными уголками. Дети редко жаловались родителям - в этой карательной церемонии унижение было сильнее, чем боль, а ведь никто не любит рассказывать о пережитых унижениях. По этой самой причине и бывшие заключенные фашистских концлагерей избегают рассказывать, как над ними там издевались.

Таким образом, в возрасте шести лет Пьеретта смутно ощущала некое сходство между отношениями рабочих с хозяевами фабрики и своими собственными отношениями с учительницей-садисткой. Она подметила, что, когда ее родителей или соседей вызывают в фабричную контору, они испытывают чувство страха и стыда - такое же чувство охватывало и ее самое, если учительница произносила ее имя в час наказаний. Только сознательные рабочие, активисты, реагировали на эти вызовы иначе, каждый сообразно своему характеру: одни входили в контору, подобравшись и напружив мышцы, как борцы, готовые выйти на арену; другие стискивали зубы от ненависти, а иные, как Кювро, который всегда знал, где и что сказать, хитро щурили глаза; и у тех и у других не было чувства подавленности и стыда, они шли сражаться с врагом. Именно эти наблюдения и побудили Пьеретту, когда она подросла, вступить в Союз коммунистической молодежи, а затем товарищи и сама жизнь помогли ее политическому воспитанию.

Самым унизительным было просить помощи у мадемуазель Летурно, старой девы, сестры "великого Летурно", ныне уже покойной. Она велела прорубить калитку в ограде парка, в стороне от дороги, в узком проходе, заросшем крапивой, и таким образом встречи с благодетельницей проходили в относительной тайне. У калитки висела цепочка, надо было дернуть за эту цепочку, тогда в хозяйском доме дребезжал звонок, и через некоторое время в приоткрывшуюся калитку выглядывала мадемуазель Летурно: "Что вам нужно, дитя мое?" К ней обращались лишь в самых важных случаях: если рабочему грозило увольнение или кого-нибудь в семье необходимо было положить в клинику, которую субсидировало АПТО (больницу в Клюзо построили только после 1934 года, когда власть в муниципалитете принадлежала блоку социалистов и коммунистов). Мадемуазель Летурно всегда обещала просителям похлопотать за них, и обычно ее хлопоты увенчивались успехом, но взамен она, радея о земных и небесных интересах рабочей семьи, требовала, чтобы родители ходили в церковь, посылали детей к священнику изучать катехизис, исповедовались и причащались под Пасху; это было обязательным условием хозяйской помощи, а чтобы торг не показался слишком уж бесстыдным, старая дева авансом выдавала бесплатные талоны на хлеб, а иной раз даже и талон на обувь, если грешник проявлял склонность к раскаянию.

Красавчик и Пьеретта добрались до сосновой рощи. Глубоко внизу, в долине, ясно видны были деревья и лужайки парка Летурно, выделявшегося зеленым пятном среди крыш фабричных корпусов и домов рабочего поселка. Ограда парка казалась с высоты белой полоской, но Пьеретта ясно представляла себе калитку в этой ограде и цепочку звонка к благочестивой мадемуазель Летурно. И тотчас ей вспомнился покойный отец. С каким угрюмым видом он однажды вечером вернулся от исповеди - в тот год ему грозило увольнение и безработица, и он скрепя сердце пошел к мадемуазель Летурно просить ее предстательства. Придя из церкви, отец не смел взглянуть в глаза своей семилетней дочке.

Не слыша позади себя шагов Пьеретты, Красавчик обернулся и увидел, что она стоит у самой толстой сосны, бледная как полотно; тоска стеснила ей грудь и наполнила глаза слезами.

Он тотчас спустился вниз и торопливо подошел к ней. И так естественно было, что порыв души он выразил на родном своем языке:

- Che cos'ai, piccolina? Что с тобой, моя маленькая?

Ей хотелось прижаться к нему и выплакаться, уткнувшись в его плечо. С первого же дня знакомства она угадала, что он честный человек, что на него можно положиться, можно ему довериться, излить свое горе. Но тотчас взяло верх обычное недоверие, которое в католических странах женщины питают к мужчинам, ибо мужчина смотрит там на женщину как на свою собственность, раз она, как говорится, отдалась ему.

Он наклонился, заглянул ей в лицо и, видя, что глаза ее полны слез, из деликатности отвел взгляд. Но слезы не брызнули из черных глаз.

- Не обращай внимания, - сказала она. - Я просто идиотка.

Начался спуск. Красавчику было грустно. Он умел грустить, не доискиваясь причины своей печали. Он только сказал вполголоса:

- Il cuore mi pesa.

- Что ты сказал? - спросила Пьеретта.

- Ничего, так, - ответил он. И через минуту добавил: - Есть такие вещи, которые невозможно выразить на французском языке.

Пьеретта попыталась улыбнуться.

- Все можно выразить на французском языке, надо только знать его.

- Давит на сердце, - сказал он.

Она поправила:

- Тяжело на сердце. У обоих нас тяжело.

Они пошли кратчайшей дорогой, через луга. Пьеретта думала о том, что завтра надо мобилизовать товарищей на борьбу против увольнений, о которых ей сообщил в своем письме Филипп Летурно; это сообщение подтвердил и Нобле, вернувшийся в субботу из Лиона. (Однако Нобле ничего не сказал о тех шагах, какие он предпринял, отправившись вместе с Филиппом к банкиру Эмполи.)

Нобле знал, что отец Пьеретты ходил к исповеди, и поэтому при первом столкновении с заведующим личным столом ей пришлось собрать все свое мужество. С тех пор так много было схваток, в которых закалилась ее гордая душа, что теперь она уже нисколько не боялась скорбно-иронического взгляда, оживлявшего иногда рачьи глаза старика Нобле.

Прежде чем созвать общее собрание, надо будет поговорить с одним, с другим, узнать настроение рабочих. Начать с Маргариты... Она, конечно, заявит сперва: "Что ты все о других печалишься?" Маргарита только и думает, как бы ей удрать в Париж: там у ее родственников своя молочная, и они обещали взять ее в лавку, когда их приказчик устроится на другое место. Маргарита уверена, что в Париже она непременно найдет себе мужа, который подарит ей свое любящее и верное сердце, холодильник, манто из цигейки и, может быть, даже автомобиль. Ведь теперь на фабрике в Клюзо работают лишь те, кто не может бежать отсюда, - по большей части женщины и девушки.