- Не верьте ему, - прервала Корделия. - Он скоро начнет хвастаться, что знает средство, как заставить женщину раболепствовать перед мужчиной. Но все это вранье. Он сам в это не верит. Он просто-напросто пошляк.
Мы с Корделией довольно долго так препирались, а Бюзар молча смотрел на нас.
- Мне скоро пора на фабрику, - не выдержал он. - Если вообще стоит еще добывать эти триста двадцать пять тысяч франков...
- Он ждет, что мы придумаем, как помирить его с Мари-Жанной, - сказала Корделия.
Пытаясь понять, чем Бюзар так разозлил Мари-Жанну, Корделия попросила его подробно рассказать о разговоре с Шатляром.
Бюзар передал свой спор со стариком.
- Ерунда, - решила Корделия.
Лично меня раздражало, что он обманул старого профделегата, человека светлого ума и большой душевной твердости, в чем я много раз убеждался.
- Ты не мужчина, - упрекнул я Бюзара. - Какая-то негодная девчонка водит тебя за нос.
Корделия возмутилась. И мы с ней снова сцепились.
- Я обещал брессанцу сменить его в двенадцать часов, - проговорил Бюзар.
- Послушай, - обратилась к нему Корделия. - Отправляйся на фабрику, как будто ничего не произошло...
- Именно это я и посоветовал.
- ...Поскольку ты связан словом с товарищем, и он тебя ждет. Раз ты затеял все это дело, ты не можешь отступить из-за какого-то письма, написанного под горячую руку. А завтра я повидаю Мари-Жанну и Шатляра. Мы все это утрясем. Не волнуйся...
- Вы думаете, что она действительно меня не любит? - спросил Бюзар.
- Я думаю, что она просто обиделась.
- Но она на самом деле никогда не говорила, что любит меня. Это правда, - настаивал Бюзар.
- Она просто стыдится это сказать.
- Вы правы, - согласился Бюзар.
После его ухода я заметил Корделии:
- Ты сама себе противоречишь. Совсем недавно ты утверждала, что Мари-Жанна по своему складу не может любить.
- Во-первых, я этого не говорила. И вообще сейчас речь не об этом...
- Вся эта история нелепа. Мари-Жанна - сухарь; разве можно любить женщину, которая вот так поджимает губы? А Бюзар - растяпа. Полтора года бегает за ней и ничего не добился. Он мне нравился, пока мечтал выиграть "Тур де Франс". А сейчас, когда он идет на всякие низости, чтобы стать лавочником, он внушает мне отвращение!
- А ты встань на их точку зрения.
- На месте Бюзара я бы предпочел этой мещаночке Мари-Жанне толстуху Жюльетту.
- Не беспокойся, в этом никто не сомневается.
На следующее утро Корделия, выполняя обещание, данное Бюзару, отправилась к своей подружке. Занятая мыслями, как лучше начать разговор, она вошла не постучавшись.
Мари-Жанна с горящими щеками стояла в углу комнаты за своим рабочим столом, положив руки на высокую спинку.
У стола, спиной к дверям, сидел какой-то мужчина. Корделии видна была только его голова: круглая лысина, окаймленная короткими светлыми завитками, и жирный затылок в складках над пиджаком из твида.
Мужчина поспешно захлопнул лежащую перед ним записную книжку и принялся засовывать ее в наружный карман пиджака. Он с трудом протолкнул ее туда. Пухлая книжка была набита истрепанными бумажками; кожаная обложка рыжего цвета потрескалась, сморщилась и вытерлась на углах. Мужчина встал. На нем были брюки-гольф и охотничьи башмаки. "Подрядчик", - решила про себя Корделия.
Не поздоровавшись он прошел мимо нее, опустив глаза и втянув голову в плечи. Судя по его затылку и одежде, Корделия никак не ожидала, что у него будет такой нерешительный вид. Обычно подрядчики твердо шагают по земле. Он пробурчал что-то невнятное и вышел.
Проходя мимо окна, он сделал замысловатый жест рукой и крикнул:
- Не прощаюсь!
Мари-Жанна поспешно захлопнула окно. Мужчина удалялся тяжелыми шагами. Его походка становилась все увереннее.
- Что это за явление? Кто это? - спросила Корделия.
- Мерзкий тип, - ответила Мари-Жанна.
Глаза у нее блестели.
- Я ему выложила все, что о нем думаю, но он все равно еще придет...
Она была очень возбуждена. И все твердила:
- Они всегда возвращаются.
Не в первый раз уже Мари-Жанна жаловалась Корделии на преследования определенной категории мужчин.
- Старые и женатые, - сказала она как-то.
Она ни разу не назвала ни одного имени. Чаще всего Мари-Жанна обобщала их: "они", "эти", и, рассказывая о своих с ними взаимоотношениях, говорила о себе в третьем лице, словно действующим лицом была не она, Мари-Жанна, а вообще женщина.
- Им говорят: "Вы омерзительны", а они не обижаются, достают свой бумажник и спрашивают: "Сколько ты хочешь?" Их выгоняют, а они вцепляются в вас, кидаются на вас, суют свою грязную щетину вам под нос. Пока их не стукнут, не уйдут...
Нам с Корделией приходило в голову, что, может быть, все это плод воображения Мари-Жанны. Я даже посоветовал Корделии:
- Плюнь ты на нее. Неврастенички встречаются и среди работниц. Тебе кажется, что ты открыла чистое сердце, а оно будет существовать только в две тысячи пятидесятом году. И вообще надомная работа вредна. Ходила бы Мари-Жанна на фабрику, как все девушки в Бионне, и подружки своими насмешками давно бы рассеяли всех ее призрачных ухажеров. Она сошлась бы с Бюзаром, и нервы у нее успокоились бы...
Но в то майское утро Корделия собственными глазами увидела одного из этих преследователей.
- Кто это? - повторила она свой вопрос.
- Наш домохозяин, Жюль Морель, владелец "Пластоформы".
- Что ты с ним сделала? Можно подумать, что ты его нокаутировала.
- Я ему такого наговорила!
- А что он записывал в свою книжку?
- Подсчитывал, сколько я ему должна за квартиру.
- Почему ты не платишь? По твоим словам, вы с матерью не нуждаетесь.
- Он не хочет брать с меня денег.
- А у тебя с ним действительно ничего нет?
- Каждый раз, когда он пытался подойти ко мне поближе, я ему давала пощечину.
- Ты должна платить за квартиру.
- Не могу, он не берет.
- Пошли по почте.
- А расписка?
- Почтовая квитанция заменяет расписку, ты же это великолепно знаешь, возмутилась Корделия.
- Он мне достаточно надоедает. - Мари-Жанна повысила голос. - Неужели ты хочешь, чтобы ко всему еще я давала ему деньги.
Все это Корделия передала мне и добавила:
