- Вы же видите, я работаю, - повторил Бюзар, по-прежнему не оборачиваясь.

- Ну, хорошо, хорошо. До вечера. Побеседуем с тобой при твоем отце, сказал Шатляр.

- Я сейчас вернусь. В случае чего позови меня... - предупредил Бюзар брессанца и вышел вслед за Шатляром.

- Значит, ты не только работаешь сверхурочно, но еще и получаешь за эти часы по обычной ставке, - сказал профделегат.

- Я отстаиваю свои интересы как могу, - возразил Бюзар.

В принципе профсоюз был против сверхурочной работы, но вынужден был закрывать на это глаза, так как большинству рабочих не хватало на жизнь того, что они зарабатывали за сорокачасовую неделю. Однако в вопросе о повышенной оплате сверхурочных часов профсоюз был непримирим, и в этом его поддерживали почти единодушно все рабочие. Оплата сверхурочных часов была в полтора раза выше обычной, если же сверхурочная работа велась в ночную смену, которая на фабрике "Пластоформа" оплачивалась по повышенному тарифу, то рабочий получал по триста шестьдесят франков в час. Но за исключением тех редких случаев, когда все предприятия Бионны одновременно выполняли крупные заказы и рабочих не хватало, "Пластоформа" не разрешала прессовщикам работать на прессе дополнительные часы, и, проведя целый день на фабрике, рабочие шли прирабатывать в мелкие мастерские. У Бюзара с брессанцем получалось восемь сверхурочных часов, но Бюзар и не собирался требовать за них повышенной оплаты. Поль Морель наверняка возмутился бы: "Ты что, сбрендил?" Ему сделали одолжение, разрешив работать добавочную смену, и уж за это одолжение лишнего платить не будут.

- Вдвоем вы выполняете работу трех прессовщиков, - сказал Шатляр, - и лишаете хлеба одного рабочего. Ты соображаешь?

Бюзар молчал. Он стоял перед старым профделегатом, сжав губы и не глядя на него.

- Твой отец упрям как осел, но, когда он работал на фабрике, он вел себя порядочно, - продолжал Шатляр.

- Сейчас нет безработицы, - возразил Бюзар. - Я ни у кого не отнимаю хлеб.

- В Бионне нет безработицы, но она существует в других городах, и существует солидарность рабочих.

- Я лично живу в Бионне, - сказал Бюзар. - Пока что... - добавил он.

- Ты свихнулся.

- Мне нужны триста двадцать пять тысяч франков.

- Мне тоже, представь себе. С того времени как я появился на свет.

- Я женюсь на Мари-Жанне.

- Удивляюсь, как это она разрешила тебе пойти на такую низость.

После того как отец Мари-Жанны погиб, придавленный прессом для целлулоидных изделий, Шатляр опекал девочку и ее мать. Он отвоевал для вдовы пенсию. Благодаря его заботе у Мари-Жанны на елку всегда был подарок. В дальнейшем по его настоянию девочка училась в профессиональном училище, где она получила профессию белошвейки. Иногда вечерком Шатляр заходил побеседовать с матерью Мари-Жанны. На чувствах старика к этой семье и хотел сыграть Бюзар, упомянув о Мари-Жанне как о своей невесте.

- Выкладывай, в чем дело, - сказал Шатляр.

Мари-Жанна непременно хочет уехать из Бионны, объяснил Бюзар. Она согласилась выйти за него замуж при условии, если он станет управляющим снэк-бара. И он вынужден был что-то придумать, чтобы раздобыть недостающие триста двадцать пять тысяч.

- Снэк-бар, что это за штуковина? - удивился Шатляр.

- Это ресторан, где можно поесть на скорую руку, рядом с заправочной колонкой... Теперь так делается. Автомобилисты не желают терять время на еду. Вначале Мари-Жанна будет заниматься готовкой, жарить бифштексы и варить "от-доги".

- Что это за "от-доги"?

- Сосиски.

- Почему ты разговариваешь не по-французски?

- А я буду обслуживать посетителей.

- Стать холуем - вот твой идеал.

- Потом у нас появится обслуживающий персонал. Мари-Жанна встанет к кассе. А я буду только распоряжаться.

- Понятно, хочешь эксплуатировать людей - вот к чему ты стремишься.

- Я политикой не занимаюсь, - ответил Бюзар.

- А я в твоем возрасте мечтал о революции, об освобождении всех трудящихся. Да и теперь не изменил своим убеждениям. Бороться за то, чтобы все имели право "на хлеб и на розы", тебя это не прельщает?

- С вашей стороны это очень благородно, - сказал Бюзар.

Он переминался с ноги на ногу и упорно смотрел старику в рот, чтобы не видно было, что он избегает его взгляда, но в то же время старался не встретиться с ним глазами.

- Но я лично хочу жить сегодня, - резко проговорил Бюзар.

- Дело твое, - сказал Шатляр. - Выколачивай деньги, чтобы купить себе право стать лакеем. Но делай это пристойно. Ни одного сверхурочного часа. Ничего, поработаешь год вместо шести месяцев, это пойдет тебе на пользу.

- На вашей стороне сила, и вы этим пользуетесь.

- Совершенно верно, мой мальчик.

- Но Мари-Жанна не может ждать так долго.

- Почему? Объясни.

- Нечего объяснять, все и так ясно.

Бюзар снова опустил голову.

- Ну-ка, посмотри на меня.

Бюзар поднял голову.

- Ты мне не нравишься, - сказал Шатляр.

Бюзар нахмурился.

- Чего вы ко мне придираетесь? Я поступаю по-честному, Когда я узнал, что у нас будет ребенок, я предложил Мари-Жанне жениться на ней.

- Не нравится мне, как ты разговариваешь.

- Ничего не поделаешь.

Старик скручивал сигарету, не спуская глаз с парня, тот стоял перед ним, скрестив руки на груди, с непроницаемым лицом.

- Так женитесь, незачем мудрить.

- Все равно нам нужны деньги на обзаведение.

Старик нагнулся, чтобы закурить от зажигалки, которую он прикрывал от ветра ладонью.

- Я не понимаю Мари-Жанны, - сказал он.

- Ей не нравится жить в Бионне.

- Так мне и казалось, - медленно проговорил Шатляр. - Она ни за что не хотела идти на фабрику... Предпочитает в одиночестве сидеть у окна а целый день шить и шить... Вот и лезет в голову разное...

Он замолчал. Бюзар угадал мысли старика.

- Она не может забыть несчастного случая с отцом, - сказал он.

- Молчи. Ты-то не имеешь никакого права говорить об этом.

- Вечно эти громкие слова. Вы не на собрании, - возразил Бюзар.

Шатляр в упор посмотрел на него. Бюзар снова скрестил руки на груди, вызывающе глядя на старика.

- Ты мне не нравишься, - повторил Шатляр.

Он опять нагнулся и зажег потухшую сигарету.