Апрель 1931
НОЧНОЕ ПЬЯНСТВО
И точно яблоки румяны И точно яблоки желты, Сидели гости на диване, Блаженно раскрывая рты Собранье пеньем исходило: Сперва madame за ним ходила,. Потом monsieur ее сменил...
Декольтированная дама, Как непонятный сфинкс, стояла, Она держала абажур, На нем Психея и Амур, Из тюля нежные цветочки И просто бархатные точки. Стол был ни беден, ни богат, Картофельный белел салат. И соловей из каждой рюмки Стремглав за соловьем летел. Раскланиваясь грациозно, Старик пленительный запел:
Зачем тревожишь ночью лунной Любовь и молодость мою. Ведь девушкою легкострунной Своей души не назову. Она веселая не знала, Что ей погибель суждена. Вакханкой томною плясала И радостная восклицала: ? Ах, я пьяна, совсем пьяна!. И полюбила возноситься, Своею легкостью кичиться, Пчелой жужжащею летать, Безмолвной бабочкой порхать... И вдруг на лестнице стоять. Теперь, усталая, не верит В полеты прежние свои И лунной ночью лицемерит Там, где свистали соловьи.
Старик пригубил. Смутно было. Луна над облаком всходила. И стало страшно, что не хватит Вина средь ночи.
ГОЛОС
Столица глядела Развалиной. Гражданская война летела Волной. И Нэп сошел и развалился В Гостином пестрою дугой. Самодовольными шарами Шли пары толстые. И бриллиантами качали В ушах. И заедали анекдотом И запивали опереттой Борьбу. В стекло прозрачное одеты, Огни мерцали. Растраты, взятки и вино Неслись, играя в домино. Волнующий и шелестящий И бледногубый голос пел, Что чести нет. И появлялся в кабинете В бобры мягчайшие одет; И превращался в ресторане Он в сногсшибательный обед. И, ночью, в музыкальном баре Нарядной девою звучал И изворотливость веселую, Как победителя ласкал.
* * *
Пред Революцией громадной, Как звезды, страны восстают. Вбегает негр.
Высокомерными глазами Его душа окружена, Гарлема дикими ночами Она по-прежнему пьяна.
Его мечты: разгладить волос, И кожи цвет чтоб был белей, Чтоб ласковый ликерный голос Пел о любви.
Неясным призраком свободы Он весь заполонен. Вино и карты и блужданье Свободою считает он.
Идет огромный по проспекту, Где головы стоят, Где комсомольцы, комсомолки Идут как струнный лад.
И государственностью новой Где человек горит, Надеждою неколебимой, Что мир в ответ звучит.
* * *
Психея дивная, Где крылья голубые И легкие глаза И косы золотые.
Как страшен взгляд очей испепеленный, В просторы чистые по-прежнему влюбленный. В ужасный лес вступила жизнь твоя. Сожженная, ты вспыхивать обречена И легким огоньком то здесь, то там блуждаешь, И путника средь ночи увлекаешь.
НАРЦИСС
Он не был пьян, он не был болен Он просто встретил сам себя У фабрики, где колокольня В обсерваторию превращена.
В нем было тускло и спокойно И не хотелось говорить. Не останавливаясь, хладнокровно Пошел он по теченью плыть.
Они расстались, но встречались Из года в год. Без лишних слов Неловко головой качали. Прошла и юность и любовь.
* * *
Золотые глаза, Точно множество тусклых зеркал, Подымает прекрасная птица. Сквозь туманы и свисты дождя Голубые несутся просторы.
Появились под темным дождем Два крыла быстролетной певицы, И томимый голос зажег Бесконечно утлые лица.
И запели пленительно вдруг В обветшалых телах, точно в клетках Соловьи об убитой любви И о встречах, губительно редких.
* * *
Он с юностью своей, как должно, распрощался И двойника, как смерти, испугался. Он в круг вступил и, мглою окружен, Услышал пред собой девятиструнный стон.
Ее лица не видел он, Но чудилось ? оно прекрасно, И хор цветов и голоса зверей Вливались в круг, объятый ночью властной
И появилось нежное лицо, Как бы обвеянное светом. Он чувствовал себя и камнем и свинцом, Он ждал томительно рассвета.
* * *
Всю ночь дома дышали светом, Весь город пел в сиянье огневом, Снег падал с крыш, теплом домов согретый, Невзрачный человек нырнул в широкий дом
Он, как и все, был утомлен разлукой С своей душой, Он, как и все, боролся с зябкой скукой И пустотой.
Пленительны предутренние звуки, Но юности второй он тщетно ждет И вместо дивных мук ? разуверенья муки Вокруг него, как дикий сад, растут.
* * *
Подделки юную любовь напоминают, Глубокомысленно на полочках стоят. Так нежные сердца кому-то подражают, Заемным опытом пытаются сиять.
Но первая любовь, она благоухает, Она, безумная, не хочет подражать, И копии и слепки разбивает, И пеньем наполняет берега.
Но копии, но слепки, точно формы, Ее зовут, ее влекут, Знакомое предстанет изваянье, Когда в музей прохожие войдут.
1933
* * *
Кентаврами восходят поколенья И музыка гремит. За лесом, там, летающее пенье, Неясный мир лежит.
Кентавр, кентавр, зачем ты оглянулся, Копыта приподняв? Зачем ты флейту взял и заиграл разлуку, Волнуясь и кружась?
Везенья нету в жаркой бездне, Кентавр, спеши. Забудь, что ты был украшеньем, Или не можешь ты?
Иль создан ты стоять на камне И созерцать Себя и мир и звезд движенье И размышлять.
* * *
Норд-ост гнул пальмы, мушмулу, маслины И веллингтонию, как деву, колебал. Ступеньки лестниц, словно пелерины, К плечам пришиты были скал.
По берегу подземному блуждая, Я встретил соловья, он подражал И статую из солнечного края Он голосом своим напоминал.
Я вышел на балкон подземного жилища, Шел редкий снег и плавала луна, И ветер бил студеным кнутовищем, Цветы и травы истязал.
Я понял, что попал в Элизиум кристальный, Где нет печали, нет любви, Где отраженьем ледяным и дальним Качаются беззвучно соловьи.
1933, Крым
* * *
ЮЖНАЯ ЗИМА
Как ночь бессонную зима напоминает, И лица желтые, несвежие глаза, И солнца луч природу обольщает, Как незаслуженный и лучезарный взгляд.
Среди пытающихся распуститься, Средь почек обреченных он блуждал. Сочувствие к обманутым растеньям Надулось в нем, как парус, возросло.
А дикая зима все продолжалась, То падал снег, то дождь, как из ведра, То солнце принуждало распускаться, А под окном шакалы до утра.
Здесь пели женщиной, там плакали ребенком, Вдруг выли почерневшею вдовой, И псы бездомные со всех сторон бежали И возносили лай сторожевой.
Как ночь бессонную зима напоминает, Камелии стоят, фонарь слезу роняет.
