Такие взгляды оставляли мало поля для маневра Запада и России. Их принуждали к стратегической обороне.
Роковой год
Именно германское стремление к гегемонии в Европе привело к антагонизму великих держав и их военному конфликту. Две из них - Франция и Россия - сомкнули свои силы для того, чтобы выстоять против Германии, претендующей на континентальное доминирование, а третья жертва германского роста - Британия - воспротивилась потере лидерства на морях. Прежде часто бывшие врагами и воевавшие между собой Британия, Россия и Франция, встретив общего противника, ощутили в конце первого десятилетия XX в. общность судеб. Их союз, как казалось, не только гарантировал выживание. Теперь Франция могла рассчитывать на возвращение утерянных провинций Эльзаса и Лотарингии; Британия могла предотвратить консолидацию всего европейского континента; Россия надеялась на ослабление германского экономического засилья. В результате Германия, имея все шансы силою материальных обстоятельств создать самый мощный в мире политико-экономический блок "Средней Европы" (от Испании до России и от Норвегии до Балкан), вызвала консолидацию всех своих возможных противников. Как пишет Черчилль, "посредине своего восхитительного успеха немцы собственными руками разрушили основания своего процветания".
В критический момент своей истории Россия, устрашенная германским динамизмом, выбрала европейский Запад против европейского Центра. Сейчас, с "высоты" начала следующего века, довольно отчетливо видно, что великая страна нуждалась в безопасности, в гарантии от эксцессов германского динамизма, но она никак не нуждалась в территориальной экспансии, которая создавала для России лишь новые проблемы.
Английский историк X. Сетон-Уотсон считает, что, даже если бы некий великий политик в Берлине удержал Германию от рокового союза с австрийским империализмом, это не сохранило бы надолго русско-германскую дружбу. Внутренние конфликты все равно взорвали бы Австро-Венгерскую империю и неизбежно встал бы вопрос о дунайском наследстве. Повтор раздела Польши, столь скрепившего дружбу России и Германии, был уже невозможен. Россия, возможно, отдала бы Германии не только Австрию, но и Чехию. Германия, со своей стороны, видимо, достаточно легко согласилась бы на предоставление России Галиции, а также, возможно, Румынии и Трансильвании. "Но германское правительство, чьи границы простирались бы до Юлианских Альп, едва ли позволило бы России доминировать на восточном побережье Адриатики. И венгры не позволили бы никакой державе решать за себя свою судьбу. Раздел Австрии вызвал бы жестокие конфликты, которые вскоре же привели бы Германию и Россию к противоречиям. Партнерство Германии с Россией за счет Австрии было столь же невозможно, как и партнерство России с Австрией за счет Германии на чем настаивали неославянофилы. Оставалась лишь третья комбинация Германия и Австрия в роли защитников Германии от России"{93}.
В январе 1914 г., ощущая страх за будущую судьбу Сербии и пытаясь оценить последствия прибытия германских офицеров фон Сандерса в Турцию, С. Д. Сазонов издал меморандум со своей оценкой сложившегося положения: "Попадание Проливов в руки сильного государства означает полное подчинение экономического развития всего юга России этому государству. Тот, кто контролирует Проливы, держит ключи не только к Черному морю и Средиземноморью, но и возможности проникновения в Малую Азию, к гегемонии на Балканах"{94}.
Австро-Венгерская империя, по его мнению, находилась на грани распада и едва ли могла выдержать серьезные испытания. В этой ситуации фракция военных в Вене может встать на путь авантюр, стремясь чрезвычайными мерами остановить распад страны, стараясь в то же время ослабить единство России. Именно с этой целью Вена поддерживает польские элементы в Галиции против Русской Польши. Австрийская пропаганда обещала полякам в будущей войне восстановление их государственности.
21 февраля 1914 г. меморандум Сазонова обсуждался на чрезвычайной конференции в Петербурге. Над обсуждающими витала идея, что вопрос о проливах будет трудно локализовать. Начальник генерального штаба генерал Жилинский прямо сказал, что судьба Проливов будет решена на российском западном фронте. Но он заметил при этом, что русская армия будет готова к полномасштабным сражениям только в 1915 - 1916 гг. Морские же позиции России на юге будут защищены лишь через несколько лет с созданием полнокровного Черноморского флота.
В феврале 1914 года царь Николай предложил английскому правительству провести закрытые военные переговоры. Весной 1914 года одна из крупнейших российских партий - прежде прогерманские октябристы - окончательно присоединилась к антигерманскому фронту. То была реакция на посылку немцами своих военных советников в Турцию. Теперь сторонники союза с европейским Западом против европейского Центра решительно возобладали в российской внешней политике. Связи с Францией уже виделись нерасторжимыми, но Россия хотела знать позицию и английской стороны. Предполагалось, что союз России с Францией и Англией удержит Германию от безумия. "Мир может быть обеспечен только в тот день, когда тройственная Антанта будет трансформирована в оборонительный союз без секретных соглашений и этот факт будет публично оглашен во всех газетах мира. В этот день опасность германской гегемонии окончательно исчезнет и каждый из нас сможет спокойно следовать своим собственным курсом: англичане возьмутся за решение социальных проблем, волнующих их; французы смогут заняться самообогащением, защищенные от всякой угрозы извне; а мы сможем консолидироваться и осуществить нашу экономическую организацию"{95}.
В то же время в Петербурге читали рассуждения аккредитованного в Бухаресте австрийского посла Ридля. Тот делил Европу на три части. В первую входили "пиратские" государства - Англия и Франция, "жившие за счет эксплуатации колоний". Блоку центральных государств следовало изолировать их и изгнать с европейского рынка. Во вторую группу входила Россия, которая "не имела права оставаться в Европе. Она должна быть загнана в Азию или, по меньшей мере, отодвинута за пределы Москвы. Россия должна быть отрезана от Балтийского и Черного морей и, уменьшенная в размерах, предоставлена собственной экономической судьбе"{96}.
Остальную Европу следует организовать в Великий таможенный союз, в котором к германскому блоку неизбежно примкнут Италия, Швейцария, Бельгия и Голландия, равно как и Балканы.
Обеспокоенное возможностью еще недавно невероятного союза России и Запада, германское министерство иностранных дел связалось с главным редактором "Берлинер тагеблатт" Т. Вольфом, и тот в двух статьях (конец мая - начало июня 1914 года) отразил осведомленность Берлина о процессе сближения Лондона и Петербурга. Петербург, может быть, и замедлил бы этот процесс, но стратегическое планирование немцев оставляло России слишком мало места для военно-дипломатического маневра.
При этом ни Россия, ни европейский Запад не имели планов нападения на Германию ни в 1914 году, ни в будущем. Даже германский канцлер Бетман-Гольвег, говоря о потенциальной русской угрозе, никогда не утверждал прямо, что Россия в будущем постарается использовать свою мощь против Германии. Политические интересы России были связаны вовсе не с Центральной Европой. Возможно, где-то около 1917 года Россия могла начать давление на Турцию с целью открытия проливов, но Петербург, насколько можно судить, никогда по собственной инициативе не пошел бы на провокацию войны с европейским экономическим колоссом, связи с которым были столь существенны для русской модернизации. Чтобы избежать войны, Германия могла просто присоединиться к Британии и Франции в защите Оттоманской империи.
Нельзя сказать, что у царя не было предчувствий. Предлагая в 1897 году созвать в Гааге конференцию по разоружению, Николай II нашел проникновенные слова: "Сотни миллионов посвятили себя созданию ужасных машин разрушения, которые, хотя они сегодня считаются последним словом науки, обречены завтра потерять всю свою значимость вследствие новых открытий в той же сфере. Национальная культура, экономический прогресс и обеспечение процветания парализовано либо сдерживается в своем развитии. Более того, в пропорции к вооружениям, увеличиваемым каждой державой, она, эта держава, все меньше способна достичь целей, которые правительства ставят перед собой. Экономический кризис, во многом возникающий из-за системы крайнего вооружения, и постоянная опасность, которую несут с собой массовые вооружения, превращают вооруженный мир наших дней в тяжелейшее бремя. Кажется очевидным, что, если такое положение вещей будет сохраняться, это неизбежно поведет к тому самому катаклизму, который страны стараются отвести от себя и ужасы которого заставляют трепетать каждого мыслящего человека".
