* * *
В самом начале этой книги мы признали существующими сознание и мир; "я" и "не-я". Сознание определяется как реализация существования. "Я" реализует свое существование и существование мира, часть которого оно составляет. Отношение к себе самому и к миру называется познанием.
Все душевные свойства человека, все элементы его сознания -- ощущения, представления, понятия, идеи, суждения, умозаключения, чувствования, эмоции, даже творчество -- это все орудия познания, которыми располагает "я".
Чувствование, даже самые высшие, как эстетическое, религиозное, моральное, -- и творчество, от творчества дикаря, делающего себе каменный топор, до творчества Бетховена, -- это именно орудия познания. Только нашему узкому человеческому взгляду кажется, что они служат другим целям: охранению жизни, созиданию чего-то или наслаждению. В действительности это все служебное; цель -- познание, всегда познание.
Эволюционисты, последователи Дарвина, скажут, что борьба за существование и отбор наиболее приспособленных создали ум и чувство современного человека, что ум и чувство служат жизни, охраняют жизнь отдельного индивидуума и вида -- и что вне этого, сами по себе, они смысла не имеют. Но на это можно возразить то же самое, что говорилось раньше против идеи механичности Вселенной. Именно, если существует сознание, то не существует ничего, кроме сознания. Борьба за существование и отбор наиболее приспособленных, если они действительно играют такую роль в созидании жизни, тоже являются не случайностями, а продуктами сознания, какого -- мы не знаем. И служат, как и все, познанию.
Но мы не реализуем, не видим присутствия сознания в законах природы. Это происходит потому, что мы изучаем всегда не целое, а часть и не видим сознания, принадлежащего целому. Изучая мизинец человека, мы не можем видеть сознания человека. И то же самое по отношению к природе. Мы всегда изучаем мизинец природы. Если мы реализуем это, мы поймем, что всякая жизнь есть проявление части какого-то сознающего себя целого.
Для того чтобы постигнуть сознание целого, нужно понять характер целого. Сознание есть функция целого. Так, функция человека есть сознание. Но, не поняв характера "человека" как целого, нельзя понять его сознания.
Для того чтобы понять, что такое наше сознание, нужно выяснить наше отношение к жизни.
Что такое жизнь?
Мы делали попытку, очень искусственную, основанную на аналогии с миром воображаемых двумерных существ, определить жизнь как движение в сфере, высшей сравнительно с данной. С этой точки зрения всякая отдельная жизнь есть как бы проявление в нашей сфере части одного из сознаний другой сферы. Эти сознания как будто заглядывают к нам в этих жизнях, которые мы видим. "Когда умирает человек, закрывается один глаз Вселенной, -- говорит Фехнер. -- Каждая отдельная человеческая жизнь есть момент сознания большого существа, которое живет в нас. Каждая отдельная жизнь дерева есть момент сознания существа, жизнь которого составляется из жизней деревьев. Сознания этих высших существ не существуют отдельно от низших жизней. Это две стороны одного и того же. Каждое одно человеческое сознание в каком-нибудь другом разрезе мира может давать иллюзию многих жизней".
Это очень трудно иллюстрировать примером. Но если мы возьмем спираль Хинтона, проходящую через плоскость, и точку, бегающую кругами по плоскости (рис. 2), и предположим, что спираль есть сознание, то движущаяся точка пересечения спирали с плоскостью будет жизнью. Этот пример ясно рисует отношение сознания и жизни.
Жизнь и сознание в наших глазах различны и отдельны друг от друга, потому что мы не умеем смотреть, не умеем видеть. А это, в свою очередь, зависит от того, что нам очень трудно выйти из рамок наших делений. Мы видим жизнь дерева, этого дерева. И если нам говорят о том, что жизнь дерева есть проявление сознания, то мы понимаем это так, что жизнь этого дерева есть проявление сознания этого дерева. Но это, конечно, абсурд, являющийся результатом "трехмерного мышления", "Эвклидова ума". Жизнь этого дерева есть проявление сознания вида, или семейства, или, может быть, сознания всего растительного царства.
Подобно этому наши отдельные жизни есть проявления какого-то большого сознания. Доказательство этому мы находим в том, что наши жизни не имеют никакого другого смысла, кроме совершаемого нами познавания. И мыслящий человек только тогда перестает мучительно ощущать отсутствие смысла в жизни, когда он реализует это и начинает сознательно стремиться к тому же, к чему раньше шел бессознательно.
Причем это познавание, составляющее нашу функцию в мире, совершается не только умом, но всем нашим организмом, всем телом, всей жизнью, -- всей жизнью человеческого общества, его организациями, учреждениями, всей культурой и всей цивилизацией.
* * *
Если мы скажем относительно интеллектуальной стороны человека, что она имеет целью познание, это не вызовет сомнений. Все согласны, что интеллект человека со всеми подчиненными ему функциями имеет целью познание. Но относительно эмоций: радости, горя, гнева, страха, любви, ненависти, гордости, сострадания, ревности; относительно чувства красоты, эстетического наслаждения и художественного творчества; относительно морального чувства; относительно всех религиозных эмоций: веры, надежды, благоговения и пр. и пр. -- относительно всей человеческой деятельности -- дело не так ясно. Мы обыкновенно не видим, что все эмоции и вся человеческая деятельность служат познанию. Каким образом страх, или любовь, или работа служат познанию? Нам кажется, что эмоциями мы чувствуем, работой -- создаем. Чувствование и создавание кажутся нам чем-то отличным от познания. Относительно работы, творчества, создавания мы скорее склонны думать, что они требуют познания, и если служат ему, то только косвенно. Точно так же непонятно для нас, каким образом служат познанию религиозные эмоции.
* * *
Обыкновенно эмоциональное противопоставляется интеллектуальному; "сердце" противопоставляется "уму". С одной стороны ставят "холодный ум" или интеллект, а с другой стороны -- чувства, эмоции, художественное наслаждение, -- и затем опять отдельно -- нравственное чувство, религиозное чувство, "духовность".
Недоразумение здесь лежит в понимании слов интеллект и эмоция.
Между интеллектом и эмоцией нет резкого различия. Интеллект, взятый в целом, тоже есть эмоция. Рибо в "Психологии чувств" очень определенно говорит об "интеллектуальной эмоции". В первичном виде -- это любопытство, жадное, личное, служащее личным целям; постепенно оно превращается в любознательность, сначала тоже личную, но постепенно переходящую в жажду знания ради знания, в чистую и сверхличную интеллектуальную эмоцию.
Все эмоции проходят тот же самый путь. От всех понемногу отпадают личные элементы; все, усложняясь и утончаясь, делаются сверхличными; а те, которые не могут стать сверхличными, атрофируются и умирают.
Но в обыкновенном разговорном языке и в "разговорной психологии" ум противопоставляется чувству; дальше в качестве отдельной и самостоятельной способности ставится воля; моралисты совершенно отдельно ставят нравственное чувство; люди религиозные отдельно ставят духовность или веру.
Говорят: ум победил чувство; воля победила желание; чувство долга победило страсть; духовность победила интеллектуальность; вера победила разум.
Но все это -- неправильные выражения разговорной психологии, настолько же неправильные, насколько неправильны выражения "восход" и "закат" солнца. В действительности в душе человека нет ничего, кроме эмоций. И душевная жизнь человека есть борьба или гармоническое существование различных эмоций.
Это совершенно ясно видел Спиноза, когда он сказал, что эмоция может быть побеждена только другой, более сильной эмоцией, и ничем другим.
Ум, воля, чувство долга, духовность, побеждая какую-нибудь эмоцию, могут победить ее только заключающимся в них эмоциональным элементом. Подвижник, который убивает в себе все желания и страсти, убивает их желанием спасения. Человек, отрекающийся от всех наслаждений мира, отрекается ради наслаждения жертвой, отречением. Солдат, умирающий на посту из чувства долга, делает это потому, что эмоция преданности или верности в нем сильнее всех других. Человек, которому его нравственное чувство подсказывает, что он должен подавить в себе страсть, делает это потому, что нравственное чувство (то есть эмоция) сильнее в нем всех других чувств, других эмоций.