Передо мной стояла сложная задача: провести маломаневренный самолет, минуя охраняемые объекты. Сбить нас было теперь для артиллерии противника делом пустячным. Разумеется, это беспокоило и командира.

- Штурман, - сказал Додонов, - постарайся больше не выходить на крупные пункты. Высота малая, скорость тоже - собьют с первого выстрела.

- Уже учел, теперь не выскочим.

- Командир! - раздался голос Арсена, - а что будем делать, если и второй мотор откажет?

- Давайте обсудим, пока есть время, - ответил Додонов. - Будем прыгать с парашютами или садиться?..

Приняли решение - сделать вынужденную посадку и партизанить. А самолет сжечь.

С приближением рассвета Додонов начал со скоростью одной четверти метра в секунду набирать высоту. Минут через десять борттехник предупредил:

- Сожжем мотор, командир.

От набора высоты пришлось отказаться.

...Забрезжил рассвет. Теперь нам ни в коем случав нельзя было приближаться к крупным населенным пунктам и аэродромам. Трудно маневрировать, когда с трудом летишь по горизонту, и все же мы были вынуждены совершать полет ломаными курсами. Стало совсем светло, а самолет, казалось, не летел, а полз со скоростью вола... Всходило солнце. Наступил самый ответственный момент. Нужно было пересечь линию фронта в таком месте, где меньше огня. С минуты на минуту могли появиться истребители противника... В самолете никто не разговаривал.

До линии фронта осталось лететь несколько минут. Я решил пересечь ее в районе лесного массива.

- Ну, скоро? - спросил Додонов.

Ответить я не успел.

- Истребители противника справа выше нас, - раздался голос башенного стрелка.

Я открыл астрокупол и увидел справа пару "мессершмиттов", идущих под углом к нашему курсу, тысячи на полторы выше нас. Заметили они ТБ-7 только тогда, когда очутились почти над нами. Сделав резкий разворот влево, немцы со снижением стали выходить на огневую позицию. До линии фронта оставалось шесть-семь километров.

- Еще пара истребителей!.. - доложил стрелок.

Мне теперь делать было нечего, и я вылез в астрокупол, чтобы руководить огнем стрелков. Однако опасность внезапно миновала. Второй парой оказались наши истребители, которые и связали противника боем.

Линию фронта пролетели удачно. Зенитки не стреляли, а неорганизованный огонь пулеметов не причинил нам никакого вреда.

- Ну теперь мы дома, - вздохнул я облегченно, - Можно убирать газ хоть до нуля - линия фронта позади. Будем садиться, командир, или продолжать полет?

- Доктор, - обратился Додонов к Прокофьичу, - как здоровье мотора?

- Температура масла не растет, но увеличивать обороты нельзя, - ответил борттехник.

- Дотянем или нет? Горючего хватит? - допытывался Додонов.

- Должно хватить, расходуем очень мало.

- Тогда вот что. Штурман, прокладывай маршрут от аэродрома к аэродрому, а там посмотрим.

Так и сделали. Тянули от одного пункта до другого и долетели до своей базы.

21 августа 1942 года радио Сан-Франциско передало; "Многие корреспонденты сообщают о том, что в результате интенсивной бомбардировки советскими самолетами разрушен ряд военных объектов Данцига и Кенигсберга. Советские летчики бомбардировали немецкие города в течение нескольких часов".

Через некоторое время поступили более точные сведения. При бомбардировании объектов Данцига одна бомба очень крупного калибра упала на берегу канала, в котором стоял большой военный корабль. Взрывной волной снесены надпалубные сооружения. Корабль требует длительного ремонта. Помимо этого нанесены разрушения на судостроительной верфи.

Мысль о том, что двухтонная бомба разорвалась в канале, больше меня не тревожила. А утром перед входом в столовую боевой листок извещал о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешные выполнения боевых заданий командования большая группа личного состава полка награждена орденами и медалями. В числе награжденных орденом Красного Знамени были командир эскадрильи Александр Додонов, комиссар Владимир Николаев и я.

Для устранения неисправностей в моторе нашим техникам потребовались одни сутки. 20 августа мы выполнили контрольный полет в районе аэродрома, и старший инженер полка принял решение выпускать самолет на дальнюю цель, но ограничил бомбовую нагрузку двумя тоннами.

Как всегда, после обеда летный состав собрался для получения указаний и подготовки к боевому вылету. Мы думали, что нам предстоит наносить повторные удары по Кенигсбергу и Данцигу, и были удивлены, когда узнали, что полетим на Варшаву.

- Наша цель, - сказал командир полка, - вокзал Варшавы с его подъездными путями. В это же время по другим объектам будут действовать части на Ил-4 с большим количеством самолетов-осветителей. САБы и полная луна обеспечат нам хорошую видимость объектов, так что я рассчитываю на высокую точность бомбометания.

Прогноз погоды был хорошим. Маршрут полета, в отличие от установившейся практики, представлял прямую линию от аэродрома до Варшавы. Контрольными ориентирами были определены реки Угра, Днепр, Березина, Шара, Буг и Висла. Последняя могла быть ориентиром для точного выхода на заданную цель.

Время удара определено от 00 часов 20 минут до 00 часов 30 минут. Решение инженера о снижении нашему экипажу бомбовой нагрузки командир полка утвердил. Но в самолет погрузили 80000 листовок, которые мы должны были выбросить над городом.

Взлетели последними, в 20 часов 43 минуты, и с курсом 253 градуса отошли от аэродрома. С набором высоты не торопились, летели на благоприятных режимах работы моторов. Через десять минут нас настигла темнота, но при луне шоссе и особенно реки просматривались хорошо.

Ровно в 24 часа в намеченном районе пересекли Буг и вскоре, хотя до Варшавы оставалось лететь еще более шестидесяти километров, увидели зарево от сбрасываемых светящих бомб. Как только подошли к окраине города, я приказал выбросить листовки. Над Варшавой висели гирлянды САБов. Было светло как днем. В разных частях города уже возникли пожары. Огонь ПВО оказался слабым и неорганизованным, может быть потому, что враг не ожидал налета, не был к нему готов.

- Штурман, - обратился ко мне Додонов, - впереди по курсу два очага пожара. Это не вокзал горит?

Через несколько секунд еще серия из шести крупных бомб разорвалась в районе Центрального вокзала, и тут же возник пожар.

- По вокзалу, пожалуй, достаточно, - сказал я, - еще одну серию кто-то хорошо положил...

- А что же будем бомбить? - спросил командир.

- Недалеко от вокзала немецкая гостиница. Здание, судя по световым бликам, - высокое, с большим количеством окон. Может быть, возьмем его за точку прицеливания?

- Хорошо, согласен!

- Курс сто девяносто! Так держать! Угол сноса небольшой, всего три градуса. Цель ползет точно по курсовой черте прицела. Держи, держи, хорошо! Сейчас бросаю!.. Сбросил!

Самолет вздрогнул. Значит, бомбы сошли с замков. Взглянул на часы - 00 часов 28 минут. Как всегда, включил мотор для закрытия бомболюков и тут же лег на пол кабины.

Теперь высокое здание было видно очень хорошо. Перед ним оказалась довольно большая площадь, а точно по курсу полета за зданием - широкая улица. Подумал - напрасно целился по этому зданию. Слишком большой риск отбомбиться впустую по асфальту. Так и есть. Под самолетом прямо на Площади разорвалась первая пятисотка. Стало как-то не по себе. С замиранием сердца жду разрыва тонновой бомбы. Взрыв - и необычный, раздвоенный всплеск огня. Два огромных огненных языка выбросились в противоположных направлениях, четко обозначив здание с двух сторон. Бомба рванула внутри нижней части здания. Вторая пятисотка разорвалась на улице, не причинив, как и первая, существенного ущерба.

Тут же последовал вопрос командира:

- Штурман, где разорвались бомбы?

Я доложил, что видел.

- Могло быть совсем плохо, не попади одна бомба в это здание, - сказал Александр.