По мнению комиссии, евреи не наносят вреда деревням. Напротив, они приносят пользу в качестве поставщиков товаров и посредников между ними и городом..."

www.grani.ru :

.." Черта оседлости - в России в 1791-1917 годах граница территории, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям (за исключением купцов 1-й гильдии, ремесленников и некоторых других). Эти границы начали складываться в 1791 году, еще до окончательного раздела Польши. В черту оседлости входили Ковенская, Сувалкская, Виленская, Витебская губернии (включая Себежский и Невельский уезды, сегодня относящиеся к Псковской области), Велижский уезд (в настоящее время - часть Смоленской области), Могилевская, Минская, Гродненская, Волынская, Киевская, Черниговская губернии (включая Суражский, Мглинский, Новозыбковский и Стародубский уезды, входящие сейчас в Брянскую область), Полтавская, Екатеринославская, Таврическая, Херсонская и Бессарабская губернии, а также девять губерний Царства Польского. Из черты оседлости были исключены Киев, Николаев, Ялта и Севастополь. Даже временный выезд из черты оседлости был осложнен...."

...Невежественному русскому крестьянству беспрестанно вдалбливали в головы всевозможные сказки о том, что евреи, дескать, колдуны, что они запродали себя дьяволу и пользуются христианской кровью в ритуальных целях.

Симон Рабинский, житомирский сапожник, его верная жена Рахиль и сыновья Яков и Иося были пленниками черты оседлости, где господствовал образ жизни совершенно ни на что не похожий. Между еврейскими общинами и остальным населением не было почти никакой общественной или экономической связи. Единственный гость извне был сборщик податей, который всегда уносил с собой если не подсвечник, то что-нибудь из постели или одежды. Частыми, хоть и не столь регулярными гостями, были озверелые толпы казаков, крестьян и студентов, жадных до еврейской крови.

Изолированные от общества, евреи питали мало преданности к "матушке Руси". Они говорили и писали не по-русски, а на языке идиш, испорченном немецком языке. Молились они на древнееврейском языке. Одежда евреев тоже была не такая, как у всех. Они носили черные шляпы и длинные черные кафтаны. Хотя это и запрещалось законом, многие носили пейсы.

Симон Рабинский вел в стенах гетто тот же образ жизни, который вели его отец и дед. Они были ужасно бедны, и из-за этого велись бесконечные споры о каждой копейке. Однако, несмотря на несказанно трудную жизнь, Рабинские и все остальные евреи придерживались в гетто очень строгих правил. Обманывать соседа, обкрадывать его или ограбить было строго запрещено.

Вся жизнь общины вращалась вокруг священных законов, синагоги и раввина, который был одновременно учителем, духовным пастырем, судьей и главой общины. Все раввины в черте оседлости были великими учеными. Их мудрость была всеобъемлюща, а авторитет непререкаем.

Внутри гетто евреи организовали собственное самоуправление, всецело подчиненное власти раввинов. У них были свои суды и множество других административных органов. Существовало много библейских и талмудических обществ. Были приюты для сирот и общества для сбора приданого для девушек победнее. Были духовные лица, специально занимавшиеся венчанием и составлением брачных контрактов, у каждой синагоги был избранный казначей и много других служителей синагоги. Имелся духовный суд, имелись чтецы псалмов и надзиратели над ритуальными банями. Почти не было сферы жизни, которая бы не регулировалась общиной.

Бедные жертвовали для еще более бедных. Эти - для совсем нищих. Благотворительность была неписаной, одиннадцатой заповедью. Надо было заботиться о выдающихся ученых и духовных руководителях. Никакие житейские заботы не должны были мешать ученым занятиям.

Многие говорили, что сапожник Симон Рабинский уступал в учености одному только раввину. В черте оседлости, где все были нищие, авторитет человека определялся его ученостью. Симон служил настоятелем своей синагоги. Ежегодно его избирали еще на одну или больше высоких должностей в общине. Симон мечтал только об одном: дать своим детям возможно больше образования.

Евреи называли свой Талмуд "морем". Они утверждали, что это море до того бескрайнее, что нельзя добраться до противоположного берега, хотя бы ты всю жизнь только и делал, что корпел над Талмудом и больше ни над чем. Братья Рабинские долго изучали этот огромный свод законов, где предусматривалось решительно все: начиная от поведения в обществе и вплоть до личной гигиены.

Помимо Талмуда, братья Рабинские усиленно изучали также Пятикнижие, то есть пять книг Моисея, составляющие Тору, и являющиеся наиболее святыми.

Всю субботу Симон Рабинский проводил в молитвах, в благочестивых размышлениях и беседах со своими сыновьями, проверял их знания, вел с ними беседы на религиозные и философские темы.

Когда солнце садилось, Симон с женой и детьми пели заключительную молитву: "Возрадуйся Израиль... избави нас от бед".

Наутро он возвращался к горькой действительности. В мрачном подвале, служившем ему домом и мастерской, Симон Рабинский сидел, согнувшись над своим верстаком, и при мерцающем свете свечи резал морщинистыми руками кожу. За работой он произносил те же слова молитвы, которые евреи произносили с того самого дня, как были угнаны в вавилонское рабство...

"Если я забуду тебя, Иерусалим, забудь меня десница моя. Прильни язык мой к гортани моей, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего".

Молитва утешала, а Симон Рабинский был глубоко верующим человеком. Но каким бы верующим он ни был, он все же не мог закрывать глаза на свою собственную и окружающую его нищету. "Доколе, господи... доколе?.." спрашивал он, бывало. "Доколе нам жить в этой неприглядной тьме?". И тут же утешал себя, повторяя проникновенно свой излюбленный пасхальный стих: "На будущий год - в Иерусалиме!".

На будущий год в Иерусалиме? Сбудется ли это когда-нибудь? Явится ли когда-нибудь Мессия, чтобы вернуть их на родину...?

Они изучали священное писание. Они изучали Мишну. Они изучали народные легенды, мудрые изречения и комментарии к Библии и к Мишне, содержащиеся в Мидраше.

Они изучали Кабалу, книгу тайного учения, и они изучали молитвы, напевы, обычаи и праздники.

Иося и Яков изучали Маймонида и Раши, великих ученых средневековья.

Хотя Рабинским и жилось трудно, все же это была не совсем безрадостная жизнь, лишенная всякой надежды. Всегда были разговоры и дискуссии, если не о каком-нибудь чрезвычайном происшествии, так о предстоящей или уже состоявшейся свадьбе, или бар-мицве, о родах и похоронах. Затем были праздники, к которым надо было готовиться. У свах работы было всегда по горло, но главное, была суббота.

Один раз в неделю Симон Рабинский, как и всякий другой еврей в гетто, становился королем. В гетто раздавался звук традиционного рожка, и Симон прятал свой инструмент и начинал готовиться ко дню, посвященному господу-богу. Как он любил звук этого рожка! Это был тот же звук, который в течение четырех тысяч лет призывал его народ к молитве и к бою. Симон отправлялся в баню, в то время как его жена Рахиль зажигала субботние свечи, произнося слова молитвы.

Затем он надевал свой субботний костюм, длинный, черный шелковый кафтан и красивую шляпу, отороченную мехом. Взяв Иосю за одну руку и Якова за другую, он гордо отправлялся в синагогу.

К субботней трапезе они всегда приглашали какую-нибудь семью, беднее их самих. При свете горящих свечей он благословлял хлеб и вино и благодарил господа за все ниспосланное.

Затем Рахиль подавала фаршированную рыбу, куриный бульон с лапшей, а после ужина он либо отправлялся посещать больных, либо принимал гостей у себя в мастерской, так как гостиной у него, конечно, не было.

Глава 3

Яков и Иося шли домой из Талмуд-Торы. Иося шел, низко опустив голову. Он задумался над одним местом из Библии, которое они как раз проходили сегодня. Рядом вприпрыжку шел неугомонный Яков, то и дело швыряя камни в какую-нибудь цель. У него карманы всегда были набиты камнями - на случай, если нападут хулиганы.