Если все это правда, то почему же быть еврейкой так опасно? И почему евреев так ненавидели? Чем старше она становилась, тем упорнее она искала ответы на эти вопросы. Она вычитала, что бог часто наказывал евреев, когда они не были послушны. Неужто они на этот раз так сильно провинились?

Карен была любознательной от природы, и чем дальше, тем больше эти вопросы сбивали ее с толку. Библия стала ее тайным увлечением. В тишине своей комнаты она читала главу за главой, надеясь найти там ответы на мучившие ее вопросы.

Чем больше она читала, чем старше она становилась, тем более росла ее растерянность. Когда ей было 14 лет, она уже была в состоянии разобраться кое в каких главах и в их смысле.

Почти все, чему учил Иисус, содержалось уже в Ветхом Завете. И тут возникал самый трудный вопрос. Она была уверена, что если бы Иисус вернулся на землю, он бы скорее пошел в синагогу, нежели в церковь. Как могли люди преклоняться перед Иисусом и ненавидеть его народ?

И еще что-то произошло в день ее 14-летия. В этом возрасте датские девочки проходят в церкви торжественную церемонию конфирмации. Карен жила все эти годы как датчанка и христианка, но Ханзены колебались в части конфирмации. Они долго обсуждали этот вопрос и пришли к заключению, что не имеют права вмешиваться в то, что постановлено самим небом. Они сказали Карен, что из-за войны и смутного времени конфирмацию лучше отложить. Однако Карен догадывалась об истинных причинах.

Когда она пришла в дом Ханзенов, она нуждалась в любви и защите. Теперь ее запросы этим уже не ограничивались: ей нужно было знать, кто она и откуда. Тайна, окружавшая ее семью и ее прошлое, совпадала с тайной, окружавшей ее еврейское происхождение. Чтобы стать навсегда и во всем датчанкой, ей пришлось бы отказаться от ответа на эти вопросы. Теперь она этого уже не могла. Ее жизнь покоилась на слишком зыбком фундаменте; какая-то невидимая стена - ее прошлое и ее еврейство - всегда стояла между нею и Ханзенами.

Когда война подходила к концу, она знала, что ей придется расстаться с Ханзенами. Она заранее приготовилась к неизбежной разлуке. Годы, прожитые в роли Карен Ханзен, были всего лишь игрой. Она была полна решимости стать вновь Карен Клемент. Она пыталась воссоздать подробности прошлого, вспомнить отца, мать, братьев. В ее памяти вставали смутные образы без видимой связи. Она все снова и снова пыталась представить себе свою встречу с родными. Она сознательно заставляла себя тосковать по ним.

Когда война кончилась, Карен была готова ко всему. Однажды ночью, несколько месяцев после окончания войны, она сказала Ханзенам, что уезжает, чтобы найти своих родителей. Она сказала им, что была у той женщины из Красного Креста, и та думает, что у нее будет больше шансов, если она поедет в Швецию и поживет в каком-нибудь лагере для перемещенных лиц. В действительности шансы были там не больше, но она не могла больше мучить Ханзенов.

Карен болела душой не столько за себя, сколько за Ааге и Мету. Пообещав писать и мало надеясь на встречу когда-нибудь в будущем, Карен Ханзен-Клемент, в возрасте четырнадцати лет, бросилась без оглядки в бездонный людской водоворот, вызванный войной.

Глава 14

Беспощадная действительность развеяла ее мечты. Первый месяц, который она провела вдали от Дании, был сплошным кошмаром. Всегда пестуемая и окруженная любовью, она жила теперь в непрерывном страхе. Но какая-то упрямая решимость заставляла ее продолжать свой путь.

Сначала она поехала в шведский лагерь, затем в какой-то бельгийский замок, который кишмя кишел бездомными, нищими бродягами. Бывшие узники концентрационных лагерей, беглецы, ушедшие в горы, в леса, в партизаны; рабы рабочих отрядов. Каждый день приносил смутные слухи, жуткие рассказы о пережитых ужасах. Каждый день был для Карен непрерывной цепью новых ударов. 25 миллионов погибло в этой страшной войне!

След вел в лагерь для перемещенных лиц Ля Сиотат, расположенный на берегу Лионского залива всего в нескольких милях от Марселя. Это был жуткий лагерь. В тесноте жались угрюмые бетонные бараки, утопавшие в море грязи. Беженцы все прибывали и прибывали. Лагерь был набит до отказа, не хватало всего, и тень смерти витала над всеми его обитателями. Для них вся Европа была сплошной могилой.

Геноцид! Пляска смерти шести миллионов жертв! Карен впервые услышала имена Франка и Мюллера, Гимлера и Розенберга, Штрейхера, Кальтенбрунера и Гейдриха. Она слышала имена тысяч людоедов поменьше: Ильзы Кох, приобретшей страшную известность тем, что она набила руку на изготовлении абажуров из татуированной человеческой кожи; о Дитере Вислицены, быке-провокаторе, ведшем стадо за стадом под нож; о Крамере, специализировавшемся на избиении кнутом голых женщин - в лагере было несколько женщин, носивших на себе следы его истязаний. Все чаще и чаще произносилось имя самого остервенелого палача - Эйхмана, этого немца, по слухам, говорящего якобы свободно на иврите, и мастера геноцида.

Карен проклинала тот день, когда она приподняла роковую завесу, на которой было написано слово "еврей": за этой завесой притаилась смерть. Одна за другой подтверждались вести о гибели еще какого-нибудь дяди, брата, тетки.

Геноцид - проведенный в жизнь с точностью и эффективностью машины. Сначала немцы действовали неуклюже: они просто расстреливали. Это было чересчур хлопотно. Тогда они мобилизовали транспорт и ученых для организации этого дела. Были придуманы душегубки, в которых люди умерщвлялись газами в пути следования на кладбище. Но и душегубки действовали слишком медленно. Тогда были построены печи и газовые камеры производительностью в две тысячи трупов за полчаса; в лагерях побольше производительность нередко доходила до десяти тысяч. Организация массового истребления удалась на редкость, и машина геноцида заработала полным ходом.

Карен слышала о тысячах заключенных, бросившихся на колючую проволоку, через которую шел ток высокого напряжения, чтобы только избежать газовых камер.

Карен слышала о сотнях тысяч людей, превратившихся от болезней и голода в скелеты, брошенных в ямы вперемежку с дровами, облитых бензином и сожженных заживо.

Карен слышала о трюках, применяемых к матерям, чтобы отнять у них детей под предлогом переселения из барака в барак. Она слышала об эшелонах до отказа набитых стариками и больными, Карен слышала о дезокамерах, где заключенным давались в руки кусочки мыла. Эти помещения были в действительности газовыми камерами, а кусочки мыла были всего лишь камушки.

Карен слышала о матерях, прятавших своих детей в отрепье, которое они оставляли на вешалке, прежде чем войти в газовую камеру. Но немцам эти хитрости были известны, и они всегда находили детей.

Карен слышала о тысячах раздетых догола людей, поставленных на колени на краю ими самими вырытых могил. Об отцах, прикрывавших ладонью глаза своих детей, когда дула немецких пистолетов касались их затылков.

Она слышала о гауптштурмфюрере эсэс Фрице Гебауэре, руками душившем женщин и детей и наслаждавшемся при виде детей, умерщвляемых в бочке с ледяной водой.

Она слышала о Гейнене, разработавшем новый метод убийства одним выстрелом нескольких людей, поставленных в ряд, и неустанно старавшемся побить свой предыдущий рекорд.

Она слышала о Франке Варцоке, любившем заключать пари, долго ли останется в живых человек, повешенный за ноги.

Она слышала об оберштурмбанфюрере Роките, разрывавшем человеческие тела на части.

Она слышала о Штейнере, просверливавшем дыры в головах и животах заключенных, вырывавшем ногти, выкалывавшем у них глаза и очень любившем хватать голых женщин за волосы и носиться с ними по кругу.

Она слышала о генерале Франце Йекелне, организовавшем массовое убийство в Бабьем Яру. Бабий Яр - предместье Киева, где за два дня было согнано и расстреляно 33 тысячи евреев, к ликованию многих присутствовавших украинцев.

Она слышала об анатомическом институте профессора Хирста в Штрасбурге и о его ученых; она видела изуродованных женщин, служивших им в качестве подопытных животных.