Кадманов ручей течет на запад к реке, образуя с ней большую римскую цифру V, и у той ее части, что упирается в реку, берег высокий; подмытый известняк все еще сопротивляется разрушительному действию морозов и паводков и каждой весной гонит вздувшуюся красную реку на запад через кукурузные поля. Когда смотришь с севера, видны шпили, водонапорная башня и лилово-синие, цвета блестящей голубиной грудки, шиферные крыши, укрытые буйной курчавой зеленью; то тут, то там вдруг глянет среди деревьев матово-красный кирпич, белая стена или белый штакетник; и то и дело за много миль, на Растреклятом холме, будто гелиограф, передающий неведомый шифр, вспыхивает на солнце окно. Вот это Бардсвилл. Главный город округа Каррадерс.
Едва доберешься до гребня горы, как долина и Бардсвилл накрепко приковывают взгляд, так что можно и не заметить небольшой памятник слева от шоссе. Гранитный обелиск, футов десять высотой, почти не виден за сплошной стеной пурпурных хохолков вернонии, огненных хохолков молочая и лавровой поросли. Зато с правой стороны дороги бросается в глаза большой рекламный щит гостиницы "Каррадерс-хаус" ("В лучших традициях южного гостеприимства") и столовой, в которую приглашал, до войны 1941-1945-го, Дункан Хайнс ("Деревенский окорок - наша Specialitee"). Щит установлен на бывшем участке Сайкса, а полуразвалившийся бревенчатый дом чуть поодаль, под одиноким чахлым кипарисом, покосившийся и безглазый, задушенный цепкими лапами дикого винограда и шиповника и уходящий в землю, - это и есть Сайксов дом, приют полевок, лисицы и пары толстых черных змей, которые любят греться в солнечных лучах на каменной крышке старой цистерны. Даже мальчишки теперь туда не ходят.
Двадцать с лишним лет назад какой-то старик-бродяга забрался туда и умер. Его тело нашли почти через год, к тому времени канюки давно потеряли к нему интерес. Несколько лет после этого мальчишки ходили в жилище Сайкса, шептались в прошитом солнцем сумраке дома с дырявой крышей и, сладко замирая, слушали в тишине звук собственного дыхания. Но история эта, даже приправленная убийством, исчезла из мальчишеского фольклора Бардсвилла, и следующим поколениям мальчишек это место уже не казалось романтичным: слишком близко оно было к шоссе. Заросли и щелястые стены не могли заглушить гул моторов и блеянье гудков, а только ослабляли их.
Но имя Сэта Сайкса осталось на памятнике, рядом с именем Кассиуса Перкинса, - два бардсвилльских героя, которые, как гласит надпись на обелиске, отдали здесь жизни, чтобы спасти жизнь своим товарищам и чтобы нога захватчика никогда не осквернила родную землю. Эти слова можно прочесть, если оторвать повилику от серого гранита (привезенного из Вермонта). Памятник был воздвигнут в 1917 году на волне или всплеске неожиданного воодушевления и патриотизма, пробудившихся в дамах Бардсвилла с наступлением новой войны, войны, в которой уже объединенный народ защищал свою свободу за морями.
Летом 1917 года война по-настоящему пока не ощущалась. От бинтов, изготовляемых на собраниях Красного Креста в подвале у священника церкви Святого Луки и в помещении Баптистской воскресной школы, пользы, казалось, было не больше, чем от приготовляемых здесь же перед Рождеством корзинок для бедных. Матери и зазнобы проливали на вокзале слезы не горше, чем если бы провожали своих мальчиков в школу или колледж. На улицах Бардсвилла еще не появились пустые рукава цвета хаки. Поэтому грудь местных дам бальзаковского возраста щемило от переполнявшего их бурного бессмысленного восторга, воплотившегося наконец в обелиске. Объединенные дочери конфедерации, ревнительницы исконных добродетелей и сосуды исторического невежества, взялись собирать деньги. У Бардсвилла были герои, будут и впредь. Ждать теперь недолго. Обелиск будет вдохновлять новых героев. Вот так появился памятник, и пока на торжественном открытии мэр произносил речь, взвод новобранцев из лагеря под Кентукки, в новехонькой форме, с до блеска отмытыми лицами, стоял не шелохнувшись - с таким деревянным смущением томятся на сцене школьники во время выпускной церемонии.
Кассиус Перкинс и Сэт Сайкс погибли на старом большаке у вершины холма. Была зима 1861-1862-го, войска федералистов надвигались со стороны Кентукки. В руках янки находились уже пограничные кентуккийские города. Но у Бардсвилла имелось собственное ополчение: несколько взрослых мужчин и целая свора мальчишек, умевших гарцевать на лошади не хуже цирковых наездников и стрелять изо всего, в чем только держался порох, - война казалась им развеселым пикником, куда деспотичные мамаши не разрешали им пойти. Позже кто-то из них все-таки пошел на этот пикник. Кто-то набил мозоли на заду, проехав с Форрестом Миссисипи, Теннесси и Алабаму. Кто-то крючился в окопах под Виксбургом, злой июньский пот жег глаза и росой оседал на мягких мальчишеских бородках, и плечи ныли от непрерывной ружейной отдачи. Но единственным из бардсвилльского ополчения, кто в декабре 1861-го пошел на пикник и пробыл там до самого конца, был Кассиус Перкинс.
Пятнадцать или двадцать ополченцев, и среди них Кассиус, вечером 16 декабря 1861 года стали лагерем на холме к северу от Бардсвилла. Они подстерегали конные разъезды янки, пару раз уже наезжавшие из Кентукки. Бивак их располагался в дубовой рощице, теперь не существующей. Лошадей привязали в ряд под деревьями. Развели небольшие костры, с собой у них имелся бочонок виски. Все походило скорее на рыбалку или охотничью вылазку, и воздух уже пах Рождеством. Они казались себе настоящими мужчинами. Ощущали себя в полной безопасности. Ведь они послали на вершину двух ребят. "Дозорных", как они их гордо именовали. Сонный, полупьяный и растерянный лагерь был внезапно атакован на рассвете. Дозорных захватили врасплох, они даже не успели сделать предупредительного выстрела. Ополченцы кое-как сумели добраться до своих лошадей, вскочить на них, помотаться по холму, а затем, после краткой перестрелки, ринулись обратно в Бардсвилл. Днем, когда разъезд уже убрался в Кентукки, на холме нашли тело Кассиуса. Жена Сэта Сайкса еще раньше приволокла тело мужа домой. Никто толком не знал, что произошло, но решено было, что они спасли Бардсвилл.
