Торговая шатия, с которой кормятся сии "отцы", захватила все переулки окрест, нагородила вокруг себя горы грязи, наворотила бескультурья, безответственности, бессмысленности. Ибо свобода на этой пешеходной улице бессмысленность, через ряды торговцев всякой всячиной, почти сомкнувшиеся на середине улицы, пробраться труднее, чем через поток машин. Какое там любование архитектурой, старинными особняками - уберечь бы свои бока и карманы... Арбат превратился в такую клоаку...
Вольно-невольно все это задело интересы нашего театра по той простой житейской причине, что к нам боятся ходить. И боязнь эта совершенно оправдана. Великая страна, огромный город - столица России - не могут решить простейшую вещь: дать Арбату свет. Обыкновенный, электри-ческий. Мы кричим по всем телефонам, умоляем всех начальников: ну, сделайте же наконец хороший свет на Арбате! Но не могут они этого решить, ибо лампы без конца бьют! Их заменяют, но в тот же день они снова разбиты. Потому, выходя после спектакля на улицу, люди оказываются как в темной подворотне. И, пригнувшись, спешат поскорей или на Смоленскую или на Арбатс-кую площади, где немножко пошире и посветлей. И вот бегут наши зрители по этой длинной и темной подворотне, по Арбату, бегут испуганные, бегут, может быть зарекаясь пойти еще раз в этот театр...
...Казалось, в этом треске всеобщей ломки мы можем потерять театр...
Но! ...Что сегодня определенно выжило, не пропало в этой всеобщей каше, так это театр! Парадокс?
Это как посмотреть. С точки зрения бытовой - парадокс. Потому что с началом перестройки, с 1985 года, денег на дотации поступало все меньше и меньше. А театров много, а посещение театров - по разным причинам, в том числе и по тем, о которых говорилось только что, - становилось все хуже. Ожидали в театрах перетряски коллективов, безработицы, сокращений, ожидали закрытия многих театров.
На деле же получилась совсем иная картина: вместо того чтобы сократиться - предполагали процентов на двадцать пять - к началу 1994 года в Российской Федерации открылось почти сорок новых театров, говорю только о тех, которые были приняты на государственный кошт и, стало быть, признаны государством театральными коллективами.
А ведь за это же время открылось неисчислимое количество студий, ассоциаций, всяких театров и театриков, подтеатриков, подвалов и подвальчиков, на чердаках и в мансардах, а еще великое множество коллективов-студий, возникающих на время: они возникают и лопаются, рождаются и умирают, и снова возрождаются, чтобы, может быть, погибнуть завтра. Или выжить и стать еще одним новым театром.
И безработица нисколько не увеличилась - наоборот...
Но это совсем не парадокс, а закономерность, если взглянуть на этот процесс не с бытовой, а с творческой точки зрения. Ведь для художника, для артиста жизнь в условиях свободы органична и единственно нормальна. Может, именно потому художественная интеллигенция раньше многих восприняла перестройку как свое родное дело и смогла воспользоваться демократическими прин-ципами. Не в экономическом, прибыльном для себя плане, подчеркну еще раз для ясности ради подозрительных читателей - а как раз творческом - в свободной игре, в свободном воплощении своих мечтаний и планов, которым раньше никогда не дали бы выйти к зрителю, на сцену.
Ослабли спрутовы объятия идеологических, партийных, да и правящих нами министерских структур, которые душили всякое творческое самостоятельное проявление в театрах, вообще в искусстве. И в результате - как взрыв мгновенный расцвет всевозможных театральных форм: то Театр одного актера; то театр одного спектакля; то театр "Сатирикон"; то Театр клоунады; и театр "Et Cetera" А. Калягина, и театр Трушкина, и театр Додина, и театр Виктюка... Жить твор-чески стало гораздо интереснее - это факт. Такое разнообразие театральных форм свидетельству-ет о здоровом начале происходящих в стране перемен. Я в этом абсолютно уверен по той простой причине, о которой я уже говорил в предыдущих главах: театр - это звучащая тетива времени.
Если время - такое неописуемо трудное, как ни взглянуть, распечатывает в человеке его творческое начало, его фантазию, его энергию, его профессиональное мастерство - это не только касается человека творческих профессий, это равно одинаково для всех профессий, - то, значит, настало здоровое для людей время. Просто, как уже говорилось, артист отзывается раньше. Когда в нашу жизнь - театральную - пришло явление множественности форм, оказалось, что крайнос-ти, может быть, даже и вычурности и придают миру объемность и красоту. Пришлось понять, что театр может быть и должен быть разным: и коммерческим, и массовым, и элитарным. Что эти понятия - не ругательства, не сатанинское искушение, а нормальные полюса, между которыми и существует живое поле искусства.
Может быть, крах единомыслия по команде и привел к тому, что сегодня каждый театр, каждый художник стоит на распутье дорог и мучительно решает для себя, какую из них выбрать. И в творческой стороне дела наметилась обнадеживающая тенденция: на театральные подмостки пришло, кажется, время подлинной профессии. Когда в самом начале 90-х годов на нас обруши-лось бурное море свободы и рынка, театры судорожно стали хвататься за все, что может завлечь и заманить к ним зрителя. На сценах густо пошла политическая "клубничка". Зрителю, однако, быс-тро приелось, ибо по TV, на улицах и площадях его потчевали ежедневно подлинной политикой, не до суррогата... Народ уже ничем было не испугать, не шокировать. Вот тогда мы поняли, что пора возвращаться в лоно профессии, поняли, что на политической спекуляции уже не проска-чешь, не промчишься, срывая аплодисменты за лихость. Всерьез вспомнили о классике, о челове-ческих ценностях, которые не подвластны переменчивым социальным ветрам. Вспомнили, что исконно российский театр это университет, толкователь жизни, может быть, даже прорицатель. Все что угодно, только не крикливый плакат на злобу дня. Вот это движение я и называю возвра-щением к самим себе...
Но трудным оказалось это возвращение. Дали о себе знать все прошлые и позапрошлые грехи. В давние, так теперь кажется, времена, а какие же давние - десятилетие тому назад, - мы много кричали со сцены "Ура!" очередным идеям, лозунгам, решениям. И "кричали" в чисто декларативной, непсихологической форме, если можно так сказать... Воспитаны целые плеяды артистов, умеющих только громогласно восклицать и мужественно митинговать. Или же, наобо-рот, шептать, "самовыражаться". Есть даже такое шутливое выражение: "шептальный реализм".
И то, и другое привело нас в результате к сложной ситуации. Постепенно исчезало, утекало ценнейшее вещество - мастерство школы психологического театра.
Так вот, мне кажется, именно сейчас, постепенно, конечно, не враз, начинает вырастать уровень театрального мастерства. Пусть не от хорошей жизни, но как раз эта самая жизнь побуждает искать и работать. И для того и для другого пути открыты. Рот не зажимает никто. Хочешь - берись, ищи, работай. Не можешь - никто тебе не виноват. Но люди наши не из пугливых, не из неумех. Подумать только: в одной Москве за последние годы родилось более двухсот театров-студий; около ста семидесяти в Петербурге и более ста пятидесяти в других городах России! Это несравнимо даже с годами после революции - пока не начался разгром творческой свободы.
Кстати, и сегодня местные городские администрации и само Министерство культуры Россий-ской Федерации никак, ни рублем, ни делом не поддерживают даже успешно работающие коллек-тивы. Полнейшее равнодушие: выплывут хорошо, пойдут ко дну - вроде туда и дорога... С горечью вижу, что жива в чиновниках исконная их российская привычка признавать только то, что насаждается "сверху", в плановом, так сказать, порядке. То, что растет живой силой снизу - у нас не ко двору... Да уж, истинно - все мы вышли из шинели Сталина. И самый-то ужас нашей жизни не в той, пусть пока и оголтелой свободе, ошеломившей общество, а в том, что и при такой свобо-де наш чиновник бессменен и всесилен, а личность неохраняема. В этом неравном противостоянии - источник всех наших бед и напастей. И человек барахтается в этой дряни. Но это так, к слову о театрах. Так вот, несмотря ни на каких чиновников старых, новых, старых с новыми заплатами - театр нужен людям, тем, кто трудно живет, кто расположен не только к развлечению, но - к размышлению. Но и театр - развлечение, театр - утешение, театр - мечтатель и сказочник тоже нужен. Просто для того, чтобы продолжалась человеческая, а не совсем уже скотская жизнь.
