- После театра мы идем домой или в гости, - коротко ответила Валя. - А что делают в Америке?
- То же самое, только мы часто ходим в рестораны. Но видите ли, я не хочу ехать домой, потому что я голоден, и не могу пойти в гости, потому что у меня нет знакомых. Значит, я должен умереть с голоду?
- Нет, - негромко рассмеялась она.
- А что же мне делать?
- Да, трудная проблема, - согласилась Валя.
- Но рядом с этой проблемой стоит и ее решение. Или, может быть, это другая проблема?
- Что вы имеете в виду?
- Понимаете, это довольно трудно сказать, - медленно произнес Ник. Должно быть, любой иностранец в любой стране считает, что все, что с ним происходит, объясняется тем, что он иностранец.
- И что же?
- И больше ничего.
Немного помолчав. Валя сказала:
- Вам следовало бы объясниться точнее.
- Ну хорошо. Вы не пойдете со мной в ресторан только потому, что я иностранец?
- Вы именно это и хотели сказать?
- Да, именно это.
- Тогда я отвечу - вовсе не потому.
- А почему же?
- Потому что вы меня не приглашали. Вы все ходили вокруг да около, но так и не сказали: "Пожалуйста, пойдемте в ресторан".
- Хорошо, пожалуйста, пойдемте со мной в ресторан.
- С удовольствием, - просто сказала она, пожав плечами. - Я тоже очень хочу есть. - Но они уже проехали и площадь Маяковского, и только что миновали Белорусский вокзал. - Надо повернуть обратно, - заметила Валя. Дальше ресторанов нет.
- Можно пойти в гостиницу "Советская". Вам нравится там?
- Мне - в "Советской"? - Валя взглянула на него. - Да я никогда там не была. Право, у вас очень странные представления о том, как мы живем и что мы делаем.
- Я не имею никакого представления о том, как вы живете и что делаете. Откуда мне это знать?
- Скажите, - спокойно спросила Валя, - в каком городе вы живете?
- В Кливленде.
- Это большой город?
- Да. Около миллиона жителей.
- И там есть большие отели?
- Да.
- Ну так скажите мне, пожалуйста, часто ли обыкновенные девушки ходят в рестораны этих отелей? Я не говорю о дочерях богачей или знаменитостей. Просто самые обыкновенные девушки?
- Понимаю ваш вопрос, - сказал он.
- У меня есть еще один, - настойчиво продолжала Валя, и Ник понял, что его подозрения были не лишены оснований. - Многие ли кливлендские девушки ходят в эти или другие рестораны с приезжими советскими учеными?
- Нет, немногие.
- Ведь очень немногие, верно?
- Очень, очень немногие. Победа на вашей стороне.
- Мы с вами не воюем, - спокойно сказала она.
Ресторан был почти полон, оркестранты ушли отдохнуть, поэтому Ник не сразу понял, что здесь танцуют. Валя пошла позвонить домой.
- Это необходимо, - смеясь, объяснила она. - А то мама будет волноваться.
В зале, кроме Ника, было еще двое иностранцев, они сидели за столиком в углу, увлекшись разговором; отодвинули в сторону маленький французский флажок, чтобы он не мешал жестикулировать, и не слушали музыку, не обращали внимания на танцующие пары.
- Советские люди и французы переменились ролями, - сказал Ник Вале, указывая на них. Валя засмеялась.
- Почему бы советским людям не потанцевать? - спросила она. - У нас теперь это принято. Я сама люблю танцевать.
- Я не танцевал много лет, - сказал Ник. - И никогда не был хорошим танцором.
- Опять-таки будьте точнее, пожалуйста, - взмолилась Валя. - Вы хотите пригласить меня танцевать?
Ник заколебался, потом со смехом сказал:
- Да. Почему бы нет? Давайте потанцуем?
- С удовольствием, - ответила Валя.
Он встал из-за столика и, ожидая, пока она подойдет, совершенно неожиданно для себя ощутил такое острое волнение, что ему пришлось отвести глаза в сторону.
В его объятиях она двигалась так же свободно и с такой же естественностью, с какой шла рядом с ним по улице. Рука ее, которую он держал в своей, была легкой и сухой, талия - тонкой. Валя касалась плечом его плеча, потому что была высокого роста, и это прикосновение походило на ласку, все тело ее было гибким и послушным. Они танцевали в полном молчании, и он почти не сознавал, что движется, и не слышал музыки. Вернувшись за столик, они опять долго молчали. Ник думал о только что испытанном ощущении. Это могло быть лишь чувство благодарности, обостренное отъездом Анни, но он вдруг увидел в Вале женщину.
Они сидели в ресторане больше часа, потом вышли в ночь и пошли по пустынной, окаймленной деревьями дорожке - узкому зеленому островку на краю широкого шоссе. Впереди, насколько хватал глаз, уходила в темноту прямая бесконечная вереница желтых фонарей на столбах, таких же высоких, как деревья. Дорожка была безлюдна, на пустых скамьях не было ни души. Ник и Валя медленно шли рядом, изредка перебрасываясь словами; ее рука легко лежала на сгибе его локтя. Время от времени по шоссе проносился раскатистый грохот - это бронетранспортеры спешили к центру на полночную репетицию. В промежутках, когда стихал лязг и стук, ярко освещенное шоссе опять становилось пустынным. Ночь была холодная, и Валя слегка вздрагивала, чуть-чуть сжимая пальцами его руку выше локтя.
- Уже очень поздно, - сказала она. - Мне пора домой. Я живу совсем недалеко отсюда. Спасибо за приятный вечер.
- Вечер был чудесный.
- И, может быть, он отвлек ваши мысли от того самолета на Вену? - мягко спросила она.
Ник помолчал, потом кивнул головой.
- Я рада, - проговорила Валя и добавила с оттенком огорчения и наивной грустной откровенности: - А я, наоборот, думала о нем все время.
Как отнесется Гончаров к этой подстроенной Ником встрече с Валей, станет ли еще более замкнутым, и вообще есть ли какая-либо связь между тем, что он видится с Валей, и холодностью Гончарова - Ник не знал, да, впрочем, это ему было теперь безразлично. Он очень злился на всех за свое одиночество, а Валя была единственным человеком, у которого нашлось для него время. Он испытывал к ней благодарность, но на другое утро с таким же нетерпением стал справляться, нет ли ему письма, и был так же удручен, узнав, что ничего нет. Он приехал в институт, настроенный воинственно, ожидая от Гончарова чего угодно, только не виноватого смущения, с которым тот подошел к нему перед началом работы. Гончаров, по-видимому, даже затруднялся начать разговор, подыскивая слова, но затем внезапно сказал:
