- А здесь есть джин? - проговорил он совсем тихо, почему-то вдруг застеснявшись своих слабых познаний в русском языке.

- Джин? - Да, она слыхала о таком, но никогда не пробовала. Что-нибудь вроде водки?

- В крайнем случае можно вместо джина водку.

- Водку я не люблю.

- Тогда вам и мартини не понравится.

- Но ведь в мартини есть и еще что-то, кроме джина?

- Вермут. Вермут здесь есть?

- Вермут? - Она никогда не пила его и поинтересовалась, что это такое.

- Он вам не понравится, - произнес Ник уверенно. - У вас привыкли к более сладким винам, чем принято пить в Америке. - И добавил по-английски: - Я не хочу вас разочаровывать. Если бы я приготовил вам мартини, это можно было бы расценить как антиамериканскую акцию с моей стороны.

Но она не поняла сказанного по-английски слова "разочаровывать", а Ник не знал, как перевести это на русский. Тогда он достал карманный словарик, и разговор повис в воздухе, пока они перелистывали маленькую книжечку. Головы их сдвинулись совсем близко. Но Валя, казалось, была занята только словарем, он привел ее в восхищение, этот двойной словарик, англо-русский и русско-английский.

- Возьмите себе, - сказал Ник. - В подарок.

Валя была в восторге.

- Но как же вам быть без словаря? - спросила она по-английски и снова стала похожа на маленькую девочку. - Вам придется звонить мне каждые двадцать минут и просить: посмотрите у... - Она взглянула на обложку словарика, - у Коллинза, как сказать по-русски... Ну, скажем, какое слово?

Ник пожал плечами.

- Например, hostess, - сказал он.

Валя слегка нахмурилась - это английское слово было ей незнакомо - и принялась старательно листать странички. Ник наблюдал за ней. При ее темных волосах и таких густых бровях у нее должен был бы расти пушок на верхней губе, но он отсутствовал. Кожа у нее была необычайно гладкая. Наконец Валя улыбнулась.

- А, ну, конечно, "хозяйка". - И она проговорила по-английски, словно выполняя заданное упражнение: - "Сегодня вечером вы гость, а я - ваша хозяйка".

- Нет, возразил он, как будто поправляя ее. - Не моя, а Гончарова.

Она снова удивилась:

- Как я могу быть его хозяйкой? Ведь это его дом, а не мой.

Ник успел заметить, что Гончаров несколько раз бросал на них пытливый, озабоченный взгляд. Меньше всего Нику хотелось причинять неприятности Гончарову, и он откинулся на стул, подальше от Вали. И без того недоразумений было достаточно.

- Ничего, я не пропаду без словаря, - сказал он, стараясь направить разговор в другую сторону. - У меня в гостинице есть еще один такой же.

- Чудесно! Мне сказали, что в понедельник вы опять придете к нам в лабораторию. На этот раз я уж непременно там буду. Я сейчас работаю над мезонным резонансом для измерения времени спадания. Кажется, один из ваших физиков занимается приблизительно тем же.

- Очень трудно представить себе вас в лаборатории, - сказал Ник, помолчав. - Верно одно: в Америке вы не были бы физиком.

Валя сдвинула брови.

- Это почему же?

- У вас была бы работа, связанная с телевидением, рекламой или модами. Вы занимались бы не наукой, а чем-нибудь более... более...

Он стал рыться в словарике, Валя ждала, и мысль, как испуганная птица, повисла в воздухе, готовая то ли камнем упасть вниз, то ли воспарить навстречу свободе. Слова "блистательный" в словарике не оказалось. Ник попробовал объяснить по-английски, но Валя так ничего и не поняла. Ник беспомощно пожал плечами. Валя огорченно смотрела на него.

- Коллинз составил свой словарь для каких-то других двух людей, не для нас, - сказал Ник.

- Но я все-таки не пойму, почему я не смогла бы стать физиком в Америке? - не унималась Валя.

- Я не то имел в виду. - Ник вздохнул. Разговаривать с Валей было все равно что протискивать слова в узкую щель, через которую проходят только простейшие из них, самого примитивного значения. Было утомительно и обидно все время притуплять и упрощать свои мысли. - В Америке красивые женщины не бывают физиками.

Она посмотрела на него насмешливо, приподняв темные брови.

- Американские физики не терпят в своих лабораториях красивых женщин?

Ник засмеялся.

- Этого я не говорил.

- Но вы же сказали, что там я не могла бы стать физиком.

- Вы там не захотели бы этого.

- Но я же хочу!

- Разумеется. Но ведь мы с вами оба понимаем, что я не это имею в виду.

Она взглянула на него серьезно, и так честен и правдив был ее взгляд, что Ник почувствовал, что рискует навеки заслужить ее презрение, если попытается уклониться от прямого ответа.

- Кое-что в ваших словах меня действительно заинтересовало, - сказала Валя.

- А разве вам не интересно, когда говорят, что вы красивая женщина?

Она все не сводила с Ника внимательного, изучающего взгляда, потом передернула плечами и вдруг опустила глаза.

- В Америке, в Европе... - заговорила Валя медленно, подыскивая английские слова; акцент ее стал вдруг очень сильным. - В Азии, в Африке... даже в Москве, - она взглянула ему прямо в глаза, - женщины всюду остаются женщинами. - Тут она засмеялась и с деланной, шутливой официальностью, которая часто служит довольно прозрачной маской, прикрывающей удовольствие, сказала: - Это очень мило с вашей стороны. - И вдруг возбужденно, скороговоркой заговорила по-русски. - Ну и напугали же вы меня, когда заявили, Что я не смогла бы стать физиком! Для меня это прозвучало страшной угрозой. Вы можете себе представить, что это для меня значит - ведь я столько работала, так страстно желала добиться своего!

- Да, - сказал Ник, помолчав. В конце концов Валя говорила именно о том, что уже так долго мучило его самого. - Да, я понимаю вас. Прекрасно понимаю, - снова проговорил он с расстановкой, глядя вниз на свои сцепленные пальцы и думая о том, смогла ли бы она понять, что творится в его душе. Валя была первой женщиной на его пути, которая, казалось, могла быть способна на это. Ей не надо объяснять, что значит быть физиком, она и без того понимает, как страшно потерять это счастье.

Ник поднял глаза, еще не решив, что сказать ей, но тут он перехватил взгляд Гончарова, брошенный через стол: не прерывая своего стремительного рассказа, даже не стерев с лица улыбку, Гончаров посмотрел на них обоих с холодным любопытством. И Ник снова почувствовал, что рискует вызвать осложнения, чего ему ни в коем случае не хотелось.