- Мы-то не по конституции живем, - пожал плечами старик. - Нам бы их проблемы... И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и решили, хорошо?
- Ты решил, Себастьен. А я против.
- Положим, Гораций, - заговорила Алиса Сигизмундовна, - наш друг Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов.
И что будет после?
- Все станет на свои места, - пробормотал пенат. Но как-то не слишком уверенно.
- Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...
Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно известно.
Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он пробирается в соседние апартаменты под теми кипами бумаг.
Старик повертел головой.
В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное и очень большое.
- Боболониус! Боболониу-ус!
- Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо поставленный бас. - Прямо сей же секунд. Разогнался.
Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.
- Ты остальных не видел?
- А чего их видеть-то? - ворчливо поинтересовался Боболониус. Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...
- Крыс?! Каких крыс?! - подала голос из своего угла Алиса Сигизмундовна. - Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?
- Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на поверхности.
- Думаете, только у нас случилась разруха и полный и окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей - крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала какая-то мерзкая кикимора...
- И? - строго уточнил Себастьян.
- И...
- Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это твое "И" в данном конкретном случае?
- Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус. - Во всяком случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись, что сейчас это как нельзя кстати.
- Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?
- Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.
Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока запер, от греха подальше.
- Да что же это... - всплеснул руками старик.
Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но тут все вокруг изменилось.
Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные. Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим ароматом смолы и бересты.
Все остальное убранство было под стать: и низкие уютные диванчики; и, конечно же, баснословных денег кабинетный белый беккеровский рояль; и резные дубовые двери, ведущие из гостиной в другие комнаты этого просторного дома; и хрустальные жирандоли, тихо и радостно звеневшие на легчайшем сквозняке, пробиравшемся из распахнутого окна; и черного дерева инкрустированный сверкающий паркет, на котором все еще возлежал несколько ошалевший от подобных перемен Боболониус.
Яшмовая колонка - пьедестал, где внезапно очутился пенат Гораций Фигул, появилась в ту самую секунду, когда раздался звонок в двери.
- Неужели это они? - прошептала Алиса Сигизмундовна.
***
Такого потрясающего дома Тэтэ и Димыч не видели ни разу в своей жизни - ни наяву, ни во сне. Все им здесь было мило и по сердцу, все радовало глаз и грело душу, все восхищало и изумляло. Все и с первой же секунды.
Они только успели крепко поцеловаться и прошептать: "Я тебя люблю", и "Я тебя тоже люблю", - прежде, чем надавить кнопку звонка.
Когда им открыл дверь высокий и стройный, абсолютно белый, как лунь, человек, которого стариком и в мыслях называть было непозволительно, у Тэтэ глаза широко раскрылись и сделались круглые и большие, как голубые мячики - такие симпатичные, что хотелось что-нибудь этакое отколоть, чтобы она так и продолжала удивляться. Хозяин дома был одет по несуществующей ныне моде, и, надо заметить, что шелковая рубаха с пышной белой пеной брабантских кружев на манжетах и воротнике, и бархатная домашняя куртка густого вишневого цвета, расшитая серебром, и бархатные же брюки со штрипками шли ему чрезвычайно. У него оказались пронзительные ореховые глаза, точеный нос с аристократической горбинкой и ослепительно-белые усы. Его легко было представить себе в шляпе с перьями и со шпагой на боку, но совершенно невозможно вообразить в троллейбусе либо в очереди за пенсией. Хозяин улыбнулся, обнажив ровные и крепкие зубы:
- Прошу, прошу, проходите, молодые люди. Разрешите представиться, я Себастьян Тарасович Бубырчик. Вы ведь, конечно, по объявлению?
- Ну, да, - смешался Димыч. Но тут же взял себя в руки, коротко поклонился и отрекомендовался, - Дмитрий Сергеевич Иловайский. А это моя супруга - Татьяна. Для друзей можно просто - Тэтэ.
- Очень приятно, очень приятно, - сказал Себастьян Тарасович, приглашая их войти.
- Какая красота! - не удержалась Тэтэ.
- Вам нравится? - сощурил правый глаз Себастьен. - Что ж, это просто прекрасно. Тогда мы с вами соорудим кофейку с пирожными и поговорим о том, что нас взаимно интересует. Вы выясните для себя, согласны ли вы мириться с некоторыми моими причудами и ... скажем так, особенностями моего дома; а я, со своей стороны, увижу, годитесь ли вы нам в компаньоны. Хотя какое-то мнение я уже составил, не скрою.
Тэтэ хотела спросить, что имел в виду Себастьян, когда говорил "нам", но решила не вылазить со своим любопытством и не торопиться.
Ей очень хотелось понравиться хозяину дома сразу по двум причинам:
во-первых, она уже была больна этим домом, где все, словно по волшебству, было именно так, как грезилось ей в самых сладких, самых невероятных мечтах; а, во-вторых, и сам Себастьян Тарасович произвел на нее неизгладимое впечатление. Нравиться такому мужчине - труд нелегкий, но весьма и весьма благодарный. Женщина, которая заслужила его благосклонность, навсегда останется королевой.
Они шли по бесконечным коридорам, и Себастьян Тарасович гостеприимно распахивал перед ними абсолютно все двери. Правда, то, что он говорил, Димычу - как все мужчины менее романтичному - показалось слегка странным, но он, как и Тэтэ, решил пока не высовываться.
- Так, так, - приговаривал старик. - Что у нас тут? О! Кабинет.
Прекрасный кабинет. И одновременно библиотека.
О такой библиотеке мечтают все. Нет такого человека, который не мечтал бы о подобной библиотеке - с высоченными, под самый потолок, книжными шкафами, забитыми пухлыми фолиантами в кожаном переплете с серебряными застежками; энциклопедиями и словарями; альбомами и буклетами; яркими современными книгами в блестящих обложках и редчайшими старыми томиками. О библиотеке со стремянкой, с настоящим письменным столом, на котором один только письменный прибор хватал за душу и уже ее не отпускал никогда; со старинным глобусом на бронзовой витой подставке, расписанном левиафанами и морскими змеями, парусниками и замками, китами, дельфинами, тритонами и наядами. С уютной лампой с зеленым абажуром. С крохотным кофейным столиком перед глубоким креслом, где можно отдыхать с книгой в руке.
