Сейчас они знают, что дядя Эл больше не в силах навести их на меня и что впредь я не буду откликаться на его телефонные звонки.
За сегодняшний день они уже дважды проехали мимо, не заметив меня. Во второй раз это, очевидно, означало, что Арти и Хло не раскололись: знай убийцы о том, что я тут на острове, они бы проверяли всех встречных-поперечных, хоть немного похожих на меня.
Стало быть, убийцы, наверное, просто возвращаются к Агриколе. А значит, его ферма находится где-то справа от меня, за тем перекрестком на верхушке холма.
Я не знал, надолго ли убийцы загостятся у Агриколы и скоро ли помчатся обратно, а посему покинул островок безопасности, ступил на правую обочину и зашагал по траве, вместо которой тут полагалось бы быть тротуару, если бы наши военные строители хотели, чтобы Америка выиграла вторую мировую войну.
Перекресток на холме вывел меня на проспект Гугенотов. Я, естественно, повернул направо и зашагал дальше.
По какой-то неведомой причине весь Стейтен-Айленд, даже самые дорогие его участки вроде Принсес-Бей, имеет слегка неряшливый вид, будто люди много лет назад махнули рукой на его красоты и перестали поддерживать порядок.
Даже огненно-красная краска тускнеет на здешнем воздухе, становясь бледной и грязной. Весь остров производит такое же унылое впечатление, как и обслуживающий его паром.
На проспекте Гугенотов царил тот же вездесущий дух. Я шел мимо слегка обшарпанных домов, неухоженных полей и рощиц и редких возделанных участков земли, на которых кое-где стояла рядами высохшая пожухлая кукуруза.
Несколько раз я видел проселочные дороги, возле них торчали столбы с прибитыми к ним почтовыми ящиками, как в деревне.
Деревенские почтовые ящики – в Нью-Йорке!
На ящиках были написаны имена: Гигтон, Хайленд, Барретт, Агрикола...
Проселочная дорога уходила вправо, по обе стороны вдоль нее тянулась колючая проволока. Слева раскинулось кукурузное поле, справа – пастбище.
Впереди дорога исчезала в купе деревьев.
Мне не хотелось сворачивать на нее: тут я был бы на виду и рисковал угодить в ловушку, если бы убийцы вдруг выехали мне навстречу. Поэтому я миновал проселок и прошагал по бетонке чуть дальше, до места, где она была перегорожена упавшим деревом. Усевшись на эту подаренную мне природой скамейку, я принялся ждать.
День был на исходе, солнце уже не грело, как раньше, да еще дул свежий ветерок, поэтому мне было зябко. Я закурил сигарету, малость потоптался в придорожной грязи, опять сел на дерево и задался вопросом, какого черта я тут делаю.
Наверное, пытаюсь спасти свою шкуру.
Конечно, ной моральный дух немного упал, когда выяснилось, что дядя Эл – предатель. А эти два парня в черной машине, появлявшиеся везде, куда бы я, ни отправился, начинали действовать мне на нервы.
А что если мне не удастся убедить Агриколу? Что если он посмотрит на меня, с первого взгляда поймет, кто я такой, и тотчас откроет пальбу?
Будь у меня пистолет, я мог бы взять Агриколу на мушку и силой принудить его выслушать мою речь. Будь у меня пистолет. И достань у меня смелости пустить его в ход. Но на это у меня не хватило бы духу.
Я сидел на дереве, думал о том о сем, и мой страх усиливался, а вместе с ним и уныние. Конечно же, разумнее всего было бы податься в Мехико или Тьерра-дель-Фуэго. То, что у меня всего семнадцать долларов и двадцать три цента, не имеет значения. Я мог бы втихую пробраться на корабль или в самолет, добраться до Мехико автостопом. Или, возможно, до Бразилии. А там нашел бы работу, выучил язык (интересно, можно ли выучить португальский?) и зажил бы себе припеваючи.
Но это была несбыточная мечта. Они меня все равно найдут. В датском городе Абернаа или польском Живеце, в Зулуленде или Афганистане, в Ите и Малой Америке – везде меня выследит эта зловещая организация. Бежать от нее бессмысленно. Остается лишь попытаться убедить тех, кого это касается, что их стремление прикончить меня – итог простого недоразумения. Это моя единственная надежда.
На дороге показался нос черной машины. Я замер. Убийцы опять взялись за дело, получив от начальства новые указания, опять отправились разыскивать меня.
Машина свернула направо. Как раз туда, где я сидел.
Моим первым инстинктивным желанием было броситься ничком на землю, укрыться за поваленным деревом, зарывшись лицом в траву и прикрыв голову руками, и ждать конца. Это было бы самое трусливое из всех возможных решений. Но я сдержал свой порыв. Еще не все потеряно. Не все. Убийцы никак не ожидали встретить меня здесь, и в этом заключалось мое преимущество.
Поэтому я ограничился тем, что сложил руки на груди, чтобы спрятать слишком короткие рукава, и подался вперед, опустив голову, будто сплю. Я понимал, что представляю собой великолепную жертву наезда: моя голова находилась как раз на уровне автомобильной фары. Но я сумел совладать со своими нервами, мышцами, всеми до единой. Я ждал.
Черная машина проехала мимо меня, урча мотором и шурша покрышками. Я почувствовал облегчение и немного расслабился, но, в общем-то, сохранил первоначальную позу до тех пор, пока убийцы не скрылись из виду. Тогда я выпрямился, взглянул налево, потом направо. Кроме меня, на дороге никого не было.
Теперь у меня не оставалось никаких уважительных причин для промедления. Черная машина уехала, я был один, и за мной никто не следил. Я прибыл сюда, чтобы встретиться с Агриколой. Что ж, пора.
Я тяжело и неохотно поднялся на ноги и пустился в путь.
***
Путь этот был долгим. В самом его начале, между пастбищем и кукурузным полем, я чувствовал, что меня видно не хуже, чем стоящий на отшибе дом.
Поэтому, добравшись до деревьев, я был вынужден на минутку остановиться, чтобы успокоиться, смахнуть пот со лба и снова преисполниться храбрости.
А еще – чтобы сойти наконец с этого проселка. В роще был густой подлесок, но я предпочитал продраться сквозь кустарник, чем быть пойманным посреди дороги Агриколой или его подручными. Так что я продирался вперед.
Разумеется, не так быстро и бесшумно, как индеец у Купера. Это был участок леса, оставшийся между двумя вырубками. Ферма, которую я наконец-то увидел за деревьями, в гордом одиночестве стояла посреди обширной поляны. Я посмотрел на нее, и меня опять охватило уныние.
