До чего же противно быть десятилетним. Трудно и унизительно. Дэвид добросовестно вслушивался в болтовню двух женщин, а в дальнем уголке его сознания кружились мысли обо всем этом, и самая главная не отпускала его надо скорее становиться взрослым. Есть такая пора, которую называют юностью. Он слышал, как мама что-то рассказывала об этом, а однажды случайно увидел это слово в книжке. Юность - когда ты становишься подростком. У юных, должно быть, тоже свои заботы, но, с другой стороны, они небось не труднее тех, с которыми ему пришлось столкнуться, и все-таки станет легче, когда тебе положено будет иметь свои проблемы: проблемы, которые окружающие могут оценить и о которых все толкуют. Если ты юн, как Анджела, на тебя смотрят сочувственно и удивленно, правда, воспитание не позволяет взрослым поинтересоваться, как же ты справляешься со своими незадачами. А вот когда тебе десять, они просто не замечают тебя и полагают, что у тебя тишь да гладь, ведь школьные годы самые безоблачные.
Его цель, думал Дэвид, - тринадцать. Стать тринадцатилетним, высоким, сильным, отпустить волосы до плеч, тогда у него появятся серьезные проблемы, тогда все изменится. Но продержится ли его отец до той поры? Может ли он надеяться, что и через три года будет понимать своего отца? Убедит ли он его тогда, выберется ли отец из своей передряги и заживет как все люди? Или же ему будет все хуже и хуже, а потом в конце концов он сойдет с ума и с воплями побежит вдоль платформы? А если так случится, кто будет виноват? Это мама довела его до сумасшествия? Конечно, нет, она всегда была спокойной и благоразумной. Анджела? Да она просто глупая девчонка, неспособная на _такое_ - свести с ума. Он сам? Нет. Кто же тогда?
Внезапно Дэвид увидел учтивое выбритое лицо мистера Блейкни. Врага его отца. Он пытался что-то украсть у Дэвида. И тут же Дэвид понял, что именно этот человек пытался украсть, да, в сущности, уже украл. Здравый рассудок его отца.
Тринадцать. Когда наступит этот волшебный день рождения, он будет высоким и сильным. Он станет тренироваться каждое утро, наращивать себе мускулы - готовиться к этому дню. Потому что, продержится его отец до той поры или нет, Дэвид все равно не упустит господина в очках без оправы, настигнет его. Отомстит. Вы довели моего отца до сумасшествия, он из-за вас с воплями мечется среди носильщиков. Я сведу с ним счеты! Получай! И еще! Убью! Думал, выйдешь сухим из воды, все забудут, чьих рук это дело. Но один человек не забыл. Тринадцать. Сколько навалилось на меня, не всякому взрослому такое по плечу. В школе его окружали тринадцатилетние, четырнадцатилетние и так далее - даже восемнадцатилетние. Сохнут по девчонкам. Едут на велосипедах и свистят им вслед. Или обмениваются книжками. Что это за книжки? Разные, но все про девчонок. А то еще гогочут, когда какой-нибудь верзила вытащит что-то из кармана. Что? Да какие-то штуковины для девчонок. Тебе поможет то, что волнует других, а не то, что ты таишь. К Дэвиду подошел контролер, и он молча протянул ему билет, а внутри все бурлило: мой отец сошел с ума, он остался там, на вокзале! Поищите господина в очках без оправы: он задумал убить моего отца, я знаю об этом, я расквитаюсь с ним.
Вот исполнится тринадцать, затаясь думал он, пряча билет в карман, и тогда я расквитаюсь с ним. Он не посмеет заявить в полицию, он-то знает, что это он отправил моего отца в клинику для душевнобольных. Длинные солнечные палаты. Я пойду к нему в больницу. Пап, я победил его. Смотрит на меня как затравленный. А потом вдруг пойму по его глазам: он все понимает. Ты свел счеты, сынок. Я горжусь тобой.
Поезд замедлил ход. Пассажиры засуетились, начали собирать вещи, подниматься с мест. Час настал. Не столкнуться бы с врагом, нельзя, чтобы тот его увидел, надо быть начеку. Отец доверил ему святое дело - ведь это был его отец, и он, Дэвид, боялся за своего отца, неважно, нормальный он или душевнобольной. Показалась длинная освещенная платформа. Дэвид, спотыкаясь о ноги Джима и его приятеля, выбрался в коридор и заторопился к двери, чтобы выйти первым. Конечно, он рисковал. Этот, в очках без оправы, мог ведь подойти к тому же выходу. И Дэвид прошел в следующий вагон. И очень даже кстати - очутился ближе к хвосту поезда. Теперь ему видна большая часть платформы. Он непременно должен проследить, как этот, в очках без оправы, уйдет с вокзала.
У Дэвида созрел план. Отомстить он сможет не раньше чем через три года, но он вовсе не намерен сидеть до тех пор сложа руки. За этим, в очках без оправы, надо неотступно следить. Кровь в жилах закипала от тайного, мрачного волнения, он обдумывал, как станет тщательно копить информацию о нем, все до мельчайших подробностей, составит исчерпывающее представление о характере своего врага. Но самым главным было вот что. Надо узнать имя и адрес этого господина. Может, отец и знает, но в глубине души Дэвиду ужасно хотелось справиться со всем самому. Он чувствовал себя защитником собственного отца и не хотел, чтобы отец что-нибудь заподозрил, пока не наступит день, когда Дэвид сможет прийти к нему и сказать: "Справедливость восторжествовала. Ты отомщен".
Он выпрыгнул из поезда и крадучись пошел к турникету. Все пассажиры непременно проходят через турникет. Он спрятался за тележку с ящиками и незаметно выглянул оттуда. Появились первые пассажиры, те, что торопились пройти контрольный пункт и обогнать основной поток. Господина в очках без оправы среди них не было. Он, должно быть, только сходит с поезда, ищет Дэвида. Предчувствие опасности наполняло Дэвида радостным волнением. План, придуманный им, был смелым, а смелость города берет. Он сперва дождется, пока отцовский враг пройдет через турникет, а затем выскользнет из своего убежища и пойдет за ним по пятам до стоянки такси. Дэвид хотел услышать адрес своего врага, когда тот сообщит его водителю. Дэвид не упустит момента, подкрадется совсем близко и услышит.
Ждал он долго, даже замерз. И вот наконец появился Морис Блейкни, он шел вдоль платформы крупными шагами, чуть вприпрыжку, небрежно размахивая "дипломатом" и двигаясь прямо на Дэвида. Мальчик замер в ужасе - на мгновение ему показалось, что Блейкни смотрит на него в упор. Но тот ничего не замечал вокруг себя, его мысли были заняты чем-то другим. Он встал в хвосте очереди, профилем к мальчику, - пассажиры медленной вереницей продвигались к выходу.
