Ведь недаром бытует поверье, что всевышний, отделив землю от воды, сотворил вселенную, а завистливый дьявол, вновь смешав эти две враждебные друг другу мировые стихии, создал болота, в которых обитают не божьи твари, а адские создания.

Уж если люди и переселялись в болота, то лишь в годины бедствий, когда конные, пешие или моторизованные враги сгоняли их с насиженных мест. Впрочем, выгода от таких миграций была сомнительной. В порабощенных городах и весях гибла от силы третья часть населения, а из трясин и топей возвращалось меньше половины. Вечная сырость, гнилая вода, докучливая мошкара и лихорадка еще никому не шли на пользу.

Свидетелем тому моя бабушка, пересидевшая в полесских болотах фашистскую оккупацию. Из всей многочисленной родни выжила она одна и то лишь потому, что не брезговала питаться жабами, змеями и пиявками.

Ее любимая поговорка звучала примерно так: было бы болото, а черти найдутся.

Но из любого правила бывают исключения, и все сказанное мною прежде не имеет никакого отношения к болоту, в котором обосновались вредоносцы-чревесы. Это была уже не мрачная антитеза, а скорее приятная альтернатива окружающему миру – место во всех отношениях приятное для жизни.

Болото занимало такое обширное и столь разнообразное по ландшафту пространство, что вполне могло бы считаться самостоятельной страной.

Имелись в нем, конечно, и опасные трясины и бездонные бочаги, но, как говорится, погоду делали вовсе не они, а бившие повсюду родники с холодной и горячей водой, обильный плодами лес, произраставший среди воды и грязи, да многочисленное зверье, главным образом двоякодышащее, верой и правдой служившее вредоносцам (они умели повелевать не только лягушками и рыбами, но даже мошкарой, разбойничавшей лишь в строго определенных местах).

Это был вполне самодостаточный мир, позволявший благоденствовать самому изнеженному народу, и вредоносцы могли бы создать на его просторах процветающее государство, чему, однако, мешало одно немаловажное обстоятельство – они ощущали себя здесь всего лишь временными обитателями, а свое будущее связывали исключительно с Ясменем.

Вот уж это было мне совершенно непонятно! Ну чего там, спрашивается, хорошего – сухая степь, бешеный ветер, скудность, скука да глубокие котловины, между которыми даже плуг не пустишь.

В сравнении с Ясменем болото, давшее приют вредоносцам, выглядело настоящим раем. На каждом шагу лица твоего касаются гроздья ягод, сладких, как изюм, и сочных, словно клюква. Ешь – не хочу. Сунул руку под любую кочку – и вот тебе сразу полкило деликатесной закуски. Запил все это чистейшей родниковой водой, повалялся в целебной грязи, окунулся в горячий источник – живи себе и здравствуй!

Да разве это объяснишь вредоносцам. Они до такой степени презирают свое временное пристанище, что даже не удосужились наречь его каким-либо достойным именем. Пришлось мне воспользоваться словечком из лексикона белорусской бабушки, называвшей болота коротко и выразительно – Дрыгва.

Во владения вредоносцев-чревесов я попал не совсем обычным образом. Путь, в свое время начатый по воздуху и продолженный пешком по лесам, горам и пустыням, завершился в подземных норах, пронизывавших недра Злого Котла насквозь, но запретных для посторонних.

За поблажку, сделанную мне, следует благодарить новую королеву вещунов, в наследство которой, кроме всего прочего, достались и весьма обширные связи среди самых разных существ.

В проводники мне Чука назначила самую молоденькую из принцесс – по виду ребенка, но с ухватками многоопытной матроны. Благодаря своему юному возрасту она осталась в стороне от оргий, всколыхнувших обитель, и, как мне показалось, очень сожалела об этом.

В отличие от своей старшей подруги она не тратила времени на кокетство, а говорила только по делу. Каким-то образом прознав о моей причастности к перевороту, принцесса поинтересовалась: легко ли умерла прежняя королева и не прокляла ли она кого-нибудь перед смертью.

Я ответил, что все прошло весьма гладко и благопристойно, как и полагается в приличном обществе. Правда – такая вещь, которую лучше строго дозировать, чем выливать ушатами на неискушенные головы..

Лабиринт юная принцесса знала ничуть не хуже Чуки, через ямы-ловушки прыгала еще ловчее ее, да вот только путь выбрала какой-то уж очень длинный. Все сроки возвращения на поверхность уже давно прошли, а мы все топали и топали по бесконечным туннелям.

Когда я осведомился о причинах такой задержки, она с комической серьезностью пустилась в объяснения:

– Ты достаточно умудрен жизнью, чтобы отличить выгоду от просчета. Что, по-твоему, предпочтительней: блуждать в начале пути или в его конце?

– Предпочтительней вообще не блуждать. Но если выбора нет, то лучше это делать в начале.

– Вот и потерпи немного. Позже ты с лихвой наверстаешь упущенное время. Никуда твои вредоносцы не денутся.

– А разве тебе известно, куда я направляюсь?

– Конечно. Ты все время думаешь об этом.

У меня не было причин опасаться юной принцессы, но я решил впредь не распускать свои мысли. Уж лучше вспоминать во всех подробностях о том, как меня едва не изнасиловала Чука. Подобными впечатлениями можно что угодно затушевать.

Вскоре под моими ногами оказались уже не каменные плиты лабиринта, а рыхлый грунт какой-то подозрительной норы. Воздух здесь был куда более теплым и затхловатым, а по стенам шныряли проворные белесые твари, не имевшие даже признака глаз.

Заметив мое удивление, принцесса сказала:

– Мы уже давно покинули лабиринт и вступили в чужие владения. По дороге в обитель тебе должен был встретиться огромный гриб, похожий на поросший мхом холм. Над ним еще постоянно мерцает свет… Было такое?

– Было, – принюхиваясь, признался я. – Мнится мне, что запашок здесь весьма знакомый.

– Это потому, что ты проделал изрядную часть обратного пути под землей и сейчас находишься внутри гриба. Для верности можешь попробовать его на вкус.

– Нет уж, увольте, – запротестовал я. – Тягу к грибам у меня отбило на всю жизнь.

– То, что заметно снаружи, лишь небольшая часть гриба, уходящего ножкой в недра этого мира. Во все стороны от ножки отходят могучие корни, соединяющие грибы между собой. В старых засохших корнях живут особые существа, называемые слепнями. Зрение им заменяют длинные чувствительные усищи. Ни тебе, ни мне никогда не понять жизнь этих существ, однако вещуны издревле поддерживают с ними добрые отношения. Наш лабиринт был создан не без содействия слепней.

– Все это весьма интересно, но какое отношение гриб и его обитатели имеют ко мне?

– Самое прямое. Слепни и доставят тебя к месту назначения. По времени это сократит твой путь раз в десять, а то и больше.

– Если выигрываешь в скорости, обязательно теряешь в чем-то другом. Например, в удобстве… Как я понимаю, предстоящее путешествие легким не назовешь. Пот с меня уже и сейчас в три ручья катится.

– А разве путь сюда дался тебе легко?

– Тоже верно, – я призадумался. – Да только при ясном свете и смерть как-то милее. Тебе, подземному обитателю, этого не понять.

– Я понимаю куда больше, чем некоторые, – обиделась принцесса. – Дабы избавиться от тягот пути, воспользуйся истомой, которая хранится в твоем мешке. Заснешь в подземном мраке, а проснешься на свежем воздухе.

– А вдруг не проснусь?

– Неволить тебя никто не собирается. Можешь топать ногами через всю пустыню, где даже скорпионы не живут. Только учти, если королева послала тебя подземным путем, значит, она заранее уверена в его безопасности. Самое большее, что тебе грозит, – это пара мгновений страха.

Услышав такие слова от пигалицы, поневоле устыдишься. У меня, наверное, даже уши покраснели. Чтобы скрыть неловкость, я беспечным тоном заявил:

– Если мою безопасность гарантирует ваша королева, тогда стоит рискнуть. Путешествовать во сне мне уже случалось. Правда, не на такие расстояния.