ГЛАВА XIV

РОКСАНА НАСТАВЛЯЕТ ТОМА НА ПУТЬ ИСТИНЫ

Настоящий южный арбуз - это особый дар

природы, и его нельзя смешивать ни с какими

обыденными дарами. Среди всех деликатесов мира он

занимает первое место, он божьей милостью царь

земных плодов. Отведайте его, и вы поймете, что

едят ангелы. Ева вкусила не арбуза, нет, это мы

знаем точно: ведь она раскаялась.

Календарь Простофили Вильсона

В то время когда депутация прощалась с Вильсоном, в соседний дом входил Пемброк Говард, дабы сообщить о результатах своей миссии. Судья Дрисколл ожидал его; он сидел в кресле, прямой, как палка, с хмурым челом.

- Ну, Говард, какие новости?

- Самые великолепные!

- Он согласился, да? - Боевой огонек засветился в повеселевших глазах судьи.

- Не только согласился, но был просто счастлив!

- Да ну? Хорошо. Отлично. Я очень рад. Когда же состоится дуэль?

- Нынче вечером. Сейчас. Немедленно. Замечательный молодой человек, замечательный!

- Замечательный? Это даже не то слово! Стреляться с таким человеком не только удовольствие, но и честь. Прошу вас, ступайте не теряя времени! Приготовьте все и передайте ему мои сердечнейшие пожелания. Да, такие молодые люди - редкость! Он замечательный, вы правильно говорите!

Говард не стал мешкать; уходя, он сказал:

- Через час, самое большее, я приведу его на пустырь между домом Вильсона и домом с привидениями; пистолеты я принесу свои.

Судья Дрисколл принялся шагать взад и вперед по комнате в состоянии приятного возбуждения. Вдруг он остановился и начал думать - думать о Томе. Он дважды порывался подойти к секретеру, но не подошел. Наконец он проговорил:

- А вдруг это моя последняя ночь на земле? Тогда я не имею права так рисковать. Да, он ничтожный и недостойный малый, но в этом есть доля и моей вины. Мой брат на смертном одре поручил его мне, а я баловал его и портил, вместо того чтобы сурово учить и сделать человеком. Я не оправдал оказанного мне доверия, а если брошу его сейчас на произвол судьбы, то лишь усугублю тем свой грех. Однажды я простил его, а вот теперь... Если бы я был уверен, что проживу еще долго, я подверг бы его длительному тяжелому испытанию, прежде чем опять простить, но имею ли я право на такой риск? Нет, надо восстановить завещание перед дуэлью, а уж потом, если я останусь в живых, спрячу эту бумагу, и он ничего не узнает; буду молчать, пока он не исправится полностью и навсегда.

Судья Дрисколл уселся писать новое завещание, и мнимый племянник снова превратился в наследника его богатств. Когда старик уже кончил писать, вернулся домой Том, усталый от блуждания по улицам. Он прокрался на цыпочках к гостиной, заглянул в дверь и поспешно отступил назад: сейчас встреча с дядюшкой страшила его больше всего на свете. Удивительно, старик что-то пишет! Никогда раньше он не писал по ночам. Интересно знать, что это за бумага? Том почувствовал леденящий душу страх: а вдруг там что-нибудь насчет него? Беда никогда не приходит одна. Нет, надо во что бы то ни стало заглянуть в эту бумагу, узнать хотя бы, о чем она. Вдруг Том услышал чьи-то шаги и притаился. Пемброк Говард! Что тут такое затевается?

- Все в полном порядке, - радостно сообщил Говард. - Он отправился на поле чести со своим секундантом и врачом, с ними вместе пошел и его брат. Я обо всем договорился с Вильсоном, Вильсон будет его секундантом. Каждый из противников имеет право сделать три выстрела.

- Прекрасно. Как луна?

- Светло, как днем... почти что. Лучшего и не требуется; дистанция пятнадцать ярдов. Ни малейшего дуновения ветерка. И очень тепло.

- Отлично. Превосходно. Одну минутку, Пемброк, прочтите это и подпишите как свидетель.

Пемброк прочитал завещание и скрепил его своей подписью, затем, с чувством пожав старику руку, промолвил:

- Вы правильно поступили, Йорк, но я другого от вас и не ждал. Вы не могли бы оставить бедного юношу на произвол судьбы, зная, что без средств и без профессии он погибнет; вы не могли бы этого допустить ради его покойного отца, если не ради него самого.

- Конечно, я это делаю только во имя его покойного отца, моего бедного брата Перси: вы же знаете, как мне был дорог Перси! Но имейте в виду, Том ничего не должен знать об этом - если меня сегодня не убьют.

- Понятно. Я сохраню вашу тайну.

Судья спрятал документ и вместе с Говардом отправился на место поединка. Не прошло и минуты, как Том уже читал завещание. Все его горе точно рукой сняло, настроение мгновенно переменилось. Он аккуратно положил документ на место и подбросил вверх свою шляпу - раз, другой, третий, широко разевая рот, словно выкрикивая "ура!", хотя на самом деле не издавал ни звука. Радостные мысли закружились у него в голове, победное "ура" так и рвалось из груди.

Он говорил себе: "Я снова богат, но нельзя и виду подавать, что мне это известно. Теперь уж я своего не упущу и рисковать больше не стану. Отказываюсь от карт, прекращаю пить, зарекаюсь посещать все злачные места! Это самый верный способ избегнуть искушения. Давно пора было подумать об этом... да вот не захотел! Зато теперь, когда я такого страху натерпелся, кончено! К черту! Сегодня вечером мне еще казалось, что смогу уломать его как-нибудь, но чем дальше, тем меньше я верил в успех и тем тоскливее становилось на душе. Так вот, если он мне сам все расскажет - ладно; а не расскажет, я тоже не подам виду. Хорошо бы поделиться с Простофилей Вильсоном... нет, лучше поостерегусь; пожалуй, не стоит. Ура! - опять мысленно возликовал он. - Я исправился - и теперь уж навсегда!"

Том готов был выразить свои чувства еще одной мощной безмолвной демонстрацией радости, но тут внезапно в мозгу его всплыла мысль, что по вине Вильсона он не может ни продать, ни заложить индийский кинжал, а это значит, что он не избавлен от страшной опасности: кредиторы могут открыть дяде глаза. Вся радость Тома потухла, он повернулся и побрел из гостиной, тяжело вздыхая и негодуя на свою злую судьбу. Едва волоча ноги, он поднялся наверх в свою комнату и долго еще предавался тоскливым, безутешным мыслям кинжал Луиджи не выходил у него из головы. Наконец он сказал себе со вздохом:

- Когда я считал, что это не драгоценные камни, а стеклышки, и что это не слоновая кость, а просто кость, я не придавал значения этой вещице: мне и в голову не приходило, что она имеет такую ценность и может выручить меня. Но теперь - теперь я только о ней и думаю, я просто с ума схожу! Это мешок с золотом, которое у меня в руках превратилось в золу и пепел. Я гибну, а этот кинжал мог бы меня спасти. Я как утопающий, который идет ко дну, хотя ему рукой подать до спасательного круга. Такой уж я неудачник! Вот счастливчикам везет - таким, как Простофиля Вильсон! Он пошел наконец в гору как юрист, а чем он это заслужил, скажите на милость? И мало того: ради своей карьеры он хочет столкнуть меня с дороги. Мир полон эгоизма и зла, лучше бы я умер!

Том осветил кинжал свечкой, и камни заиграли дивным блеском, но это сверкание драгоценностей не радовало его, а лишь пуще расстраивало. "Я не стану ничего рассказывать Рокси, - решил он, - она ведь отчаянная: начнет выковыривать камни и продавать их по одному, и ее, чего доброго, арестуют, дознаются, откуда они, и тогда..."

Эта мысль повергла Тома в трепет, он поспешно спрятал кинжал, весь дрожа и украдкой озираясь, как преступник, которому кажется, что он сейчас будет пойман с поличным.

Не попытаться ли заснуть? О нет, он слишком удручен, слишком подавлен, ему не до сна. Сейчас ему необходимо чье-нибудь сочувствие. Он пойдет поделится своим горем с Рокси.

Откуда-то донеслось несколько пистолетных выстрелов, но в здешних местах это было не в диковину и не произвело на Тома никакого впечатления. Он вышел черным ходом и направился в западную сторону. Миновав владения Вильсона и шагая дальше по переулку, он вдруг заметил какие-то фигуры, направлявшиеся к дому Вильсона со стороны пустырей. Это были дуэлянты, возвращавшиеся с поединка, и Тому показалось, что он узнал их; но сейчас он не искал общества белых людей и потому притаился за забором, пока они не прошли.