После напечатания "Простаков за границей" я приобрел, хотя и не сразу, некоторую известность, и Уэбб имел возможность уведомить публику сначала, что это он меня открыл, а потом - что это он меня создал. Было единогласно решено, что я представляю собой весьма ценное приобретение для американского народа и литературы и что за это приобретение народ и литература должны питать к Уэббу глубочайшую признательность.
Мало-помалу Уэбб и его высокие заслуги были забыты. Тогда на сцену выступил Блисс и "Америкен паблишинг компани" и установили непреложный факт, что это они меня открыли, потом - что это они меня создали, - и, следовательно, опять нужно было выражать благодарность. С течением времени нашлись и еще претенденты на эту важную заслугу. Они появлялись то в Калифорнии, то в Неваде, то в других местах, так что я наконец должен был убедиться, что меня открывали и создавали такое множество раз, как ни одно другое творение рук божиих.
Уэбб верил в то, что он литератор. Быть может, ему удалось бы заразить этим суеверием весь мир, если бы он сам не испортил дела тем, что напечатал свои произведения. Они его выдали с головой. Проза была у него умилительно младенческая, стихи - немногим лучше; однако он продолжал жевать эту жвачку, пока не умер от умственного переутомления два года тому назад. Человек он был пустой, а по натуре и воспитанию - мошенник. Как лжец он был еще туда-сюда и врал не без успеха, но и тут не выдвинулся, потому что был современником Элиша Блисса, а когда дело доходило до вранья, Блисс мог затмить и стереть с лица земли целый континент Уэббов.
Около 1872 года я написал еще одну книгу - "Налегке". С "Простаков" я получал пять процентов прибыли, что равнялось двадцати двум центам за каждый экземпляр. Теперь я получил несколько предложений от солидных фирм. Одна предлагала пятнадцать процентов, другая отдавала мне всю прибыль и довольствовалась популярностью, которую ей должна была принести моя книжка. Я послал за Блиссом, и он приехал в Элмайру. Если б тогда я смыслил в издательском деле столько, сколько смыслю теперь, я потребовал бы с него семьдесят пять или даже восемьдесят процентов чистой прибыли, и это было бы только справедливо. Но я решительно ничего не понимал в этом деле, а спросить у кого-нибудь поленился. Я сказал Блиссу, что не желаю расставаться с его фирмой и что каких-нибудь особенных условий мне не нужно. Я сказал, что, по-моему, мне следовало бы получать половину чистой прибыли, и Блисс с энтузиазмом ответил, что я совершенно прав, совершенно прав.
Он вернулся к себе в гостиницу, составил там договор и на другой день привез его ко мне на дом. В нем я наткнулся на сюрприз. Там было сказано не "половина прибыли", а "семь с половиной процентов с цены каждого проданного экземпляра". Я попросил его объяснить, в чем дело. Я сказал, что мы договаривались не так. Он ответил: "Да, не так", но он изменил редакцию и поставил семь с половиной процентов, чтобы упростить дело: семь с половиной процентов с экземпляра и составят ровно половину прибыли; впрочем, если будет продано больше ста тысяч экземпляров, то доля издательства будет чуть-чуть больше моей.
У меня оставались некоторые сомнения и подозрения, и я спросил: может ли он в этом поклясться? Он моментально поднял руку и поклялся, повторив слово в слово все то, что он только что сказал.
Только через девять или десять лет я догадался, что клятва эта была ложная и что семь с половиной процентов не составляли и четверти всей прибыли. За это время Блисс издал несколько моих книг и, разумеется, на каждой из них меня щедро обсчитывал.
В 1879 году я вернулся из Европы с готовой для печати книгой "Пешком по Европе". Я пригласил Блисса, и он явился ко мне на дом для переговоров об этой книге. Я сказал, что не доволен условиями, что не могу поверить, будто бы семь с половиной процентов с экземпляра составят половину прибыли, и что на этот раз он должен написать в договоре: "половина прибыли", не упоминая ни о каких процентах с экземпляра, иначе я отнесу книгу в другое издательство. Он сказал, что совершенно со мной согласен, что так и следует, что это только справедливо и что, если его директоры не согласятся и будут против, он сам уйдет из издательства и напечатает книгу на свои средства; все это было очень мило, но я знал, что он - хозяин в издательстве и что там примут всякий договор, на котором стоит его подпись. Договор лежал на бильярде, скрепленный его подписью. С тех пор как были изданы "Простаки за границей", он на своих директорах просто верхом ездил и не раз говорил мне, что заставляет их делать так, как он хочет, угрожая им, что уйдет из издательства и я уйду вместе с ним.
Не понимаю, как это взрослый человек может быть таким простодушным и наивным, как я в то время. Должно же было мне прийти в голову, что если человек говорит подобные вещи, то или он сам дурак, или меня считает за дурака. Да я и был дураком. И потому даже самые простые, элементарные истины были мне недоступны.
Я заметил ему, что едва ли компания будет возражать против договора, который уже подписан им. Тогда он, улыбнувшись своей беззубой улыбкой, указал мне на одну подробность, которую я упустил из виду: что это договор с мистером Блиссом, частным лицом, и "Америкен паблишинг компани" в нем не упоминается.
Впоследствии он говорил мне, что показал договор директорам и заявил, что передаст его компании за четверть прибыли с книги, при условии, что ему и его сыну Фрэнку повысят жалованье; но если эти условия неприемлемы, он уйдет из компании и напечатает книгу сам; тогда директоры согласились на его требования и утвердили договор. Все это я слышал от самого Блисса, чем неопровержимо доказывается, что все это враки. За полтора месяца до выхода книги из печати Блисс в первый раз в жизни сказал правду, чтобы посмотреть, что из этого получится, но не вынес этого и умер.
Через три месяца после того, как книга вышла в свет, состоялось общее собрание акционеров компании, на котором присутствовал и я как участник в прибылях. Собирались в доме моего соседа Ньютона Кейза, который был директором компании с самого ее основания. Прочитали отчет о деятельности компании, и для меня он явился откровением. Было продано шестьдесят четыре тысячи экземпляров книги, и моя половина прибыли составляла тридцать две тысячи долларов. В 1872 году Блисс высчитал, что семь с половиной процентов с экземпляра, то есть около двадцати двух центов, составляют именно половину прибыли, тогда как в то время это была не половина, а что-то около одной шестой. Теперь времена были далеко не так хороши, но и то половина прибыли составляла пятьдесят центов с экземпляра.
Итак, Блисс умер, и я не мог разделаться с ним за десятилетний обман. Теперь вот уже двадцать пять лет, как он умер. Моя злоба поблекла и испарилась. Я чувствую к нему только сострадание и, если бы можно было, послал бы ему в подарок веер.
Когда баланс разоблачил передо мной все подлости, которые я терпел от "Америкен паблишинг компани", я встал и сделал внушение Ньютону Кейзу и остальным заговорщикам - то бишь остальным директорам.
24 мая 1906 г.
[ДЖЕЙМС Р. ОСГУД{252}]
Теперь-то мне и представился удобный случай восстановить свои права и посчитаться с издательством, но я, разумеется, упустил его. Я вообще замечал удобный случай только тогда, когда он уже был упущен. Теперь я знал об издательстве все, что надо было знать, и мне следовало сохранить с ним отношения. Мне следовало взимать с прибылей налог в свою пользу до тех пор, пока разница между половиной прибыли и семью с половиной процентами не очутилась бы у меня в кармане и грабеж, учиненный фирмой, не свелся бы таким образом к нулю. Но мне, конечно, и в голову не приходила такая разумная мысль, и я этого не сделал. Я только о том и думал, как бы спасти мою репутацию, не запятнать ее об этих грязных дельцов. Я решил взять все мои книги из издательства и передать их кому-нибудь другому. Через некоторое время я отправился к Ньютону Кейзу, - опять к нему на дом, - и потребовал, чтобы компания расторгла со мной договор и вернула мне все мои книги без всякого выкупа, оставив себе в качестве вознаграждения только те деньги, которые она нажила с "Налегке", "Позолоченного века", "Новых и старых рассказов" и "Тома Сойера".
