В зависимости от прочтенной книжки она была то томно-ласковой: не говорила, а ворковала, не шла, а плыла, - то грубой, бешеной; тогда у Павла начинали чесаться руки, треснуть бы эту дуру разок по уху!

Как-то в прихожей она навалилась на Павла всем телом, прижала его к гобелену, сказала хрипло:

– Полюби меня, Пауль!

И полезла целоваться. Павел с трудом вырвался, оставив в ее толстых пальцах трофей - пуговицу от рубашки. Однажды она заявила:

– Фюрер - настоящий мужчина. Если он на меня только взглянет - я пойду за ним на край света!

– Далеко. Похудеешь по дороге, - засмеялся Павел.

– Дурак. Немка не может похудеть. Это ты говоришь, потому что родился в России. А все русские - тощие выдры. Я видела их. Они работали в поле.

– Они не едят печенья.

– И вовсе не поэтому. Они - рабочий скот. Возвышенные движения души им недоступны!

Павел ушел, чтоб не вспылить. Он тоже видел русских женщин, вывезенных в Германию. Они пропалывали капусту. Несчастные голодные женщины с нашивками на груди "ОСТ". Он не мог смотреть на них и не мог отвести глаз. Ему хотелось крикнуть: "Держитесь! Наши скоро придут!" Их выгоняли в поле на заре, как стадо, и пригоняли на закате обратно в загон. Он-то знал их другими: веселыми, с открытыми лицами, от души аплодирующими после каждого удачного трюка. Он видел их на работе в цехе и в поле - независимых, неутомимых, держащихся с достоинством. Он видел их, катящих перед собой детские колясочки, и глаза их излучали доброту и нежность.

"Это ты, Матильда, жирная скотина!"

Он с удовольствием крикнул бы ей это в лицо. Да нельзя. ОНИ должны его видеть таким, каким хотят. Не выдавать себя ни словом, ни жестом. Там, в Гронске, мама и Петр. Он должен думать о них и следить за собой.

Он бы ни за что не заходил к Матильде в комнату, но она чуть не силой затаскивала его, усаживала в кресло и начинала ныть:

– Ах, мне скучно, Пауль! Ты должен меня развлекать светскими разговорами. Да ты, наверно, и не знаешь, что такое светский разговор! Ну, давай поговорим о погоде. Не правда ли, прекрасная сегодня погода?

Павел пожимал плечами.

– Говори: погода сегодня, графиня, соответствует моему настроению. Когда я вижу вас - мне всегда светит солнце! - Она делала изящный жест рукой, отставив толстый мизинчик.

Павла брала злость.

– На дворе слякоть, и в воздухе висит какая-то мутная дрянь.

– Фи! Ну что ты за человек, Пауль? Неужели ты не понимаешь игру. А папа сказал, что ты был артистом.

– Ну и что? Не во все надо играть. Если мы скажем: хорошая погода, она лучше не станет.

– Мне скучно, Пауль!

– И мне не весело.

– Ты хочешь домой? В этот, как его, в Гронск?

– С чего ты взяла! Теперь мой дом здесь.

– Тогда почему же тебе скучно?

– Может быть, я в школу хочу, - уклонялся от истины Павел.

– Ненормальный! Разве учиться не скучно? Боже, у нас, в пансионе фрау Фогт, единственное развлечение - поговорить о мужчинах! Учиться! Боже, какая скука!

Вот уж дура так дура!

Еще в доме жила кухарка фрау Элина, старая, седая, с маленьким, сморщенным личиком и ввалившимися губами. Она почти не разговаривала, а если говорила, то Павел не мог понять ни слова: то ли она произносила их на каком-то диалекте, то ли просто не выговаривала ни одного звука правильно. Понимала ее только фрау Анна-Мария. Фрау Элина сама подавала на стол в удивительно чистом накрахмаленном переднике и таком же накрахмаленном старомодном чепце с оборками. Подавая, она непременно называла блюдо. Если она произносила "шелпш", значит, на столе появлялся "шнельклопс", если слышалось "шукле", значит - "суп с клецками", если "рышме", значит - "рыба в сметане".

Матильда называла ее "старой рухлядью", фрау Анна-Мария "кормилицей", Ганс - "каргой". Она кормила еще отца доктора Доппеля, никогда нигде не бывала и знала только дорогу до лавок.

Павел привык к переменам, к дорогам, к гостиничным номерам и быстро освоился в доме доктора Доппеля. Для него это была очередная гостиница, откуда он непременно уедет. Жаль только, что рядом на ковре не возится Петька, не слышно строгого маминого голоса, не запоет тихонько папа, ладя лошадиную сбрую, не заглянет плутоватый Флич…

Павел решил жить так, как жил всегда, словно ничего не случилось, просто все ушли куда-то и не скоро вернутся: делать по утрам зарядку, тренироваться, чтобы быть в форме, не потерять куража.

Доктор Доппель рассчитывал, что его направят на юг России, где началось наступление на русских широким фронтом к Волге, на Сталинград, на Кубань и Северный Кавказ.

Богатейшие места! Наступление развивается стремительно, успешно. Безусловно, неудача под Москвой - неприятная случайность, и только. Кто-то из генералов что-то недоучел, прошляпил.

Доктор Доппель обложился справочниками, прикидывал возможную урожайность новых земель, примерное количество скота, птицы и яиц. Итоги были перспективны. Причем все, что получит Германия, теряет Россия. Большевикам крышка.

Целыми днями Отто крутил ручку арифмометра. Цифры его не волновали, они были мертвы. У Отто не хватало воображения. Он пересчитывал несметные богатства, оставаясь равнодушным к ним.

Это нравилось Доппелю. Отто - надежный математический инструмент, придаток к арифмометру. Зато самого доктора ₍ цифры возбуждали, он видел белые вагоны-рефрижераторы, набитые мясом, горы яиц, штабеля ящиков с виноградом и бочек с виноградным вином. Он заучивал новые названия, которые трудно выговаривались: гурджаани, цинандали, напареули, и уж совсем непроизносимое - хванчкара. Кто-то в рейхскомиссариате сказал, что эта самая хванчкара - язык сломаешь! - любимое вино Сталина.

Фюрер не пьет, у него тонкая душа. Он закрывается и играет на скрипке. Музыка помогает ему думать. Это так по-немецки - думать под пение скрипки! Надо будет послать фюреру из Грузии ящик хванчкары.

Изо дня в день доктор передвигал флажки на карте, листал справочники и ждал назначения. Но назначение откладывалось. Рейхскомиссар Розенберг вспомнил, что доктор - юрист, и поручил ему щекотливое дело. Один из высокопоставленных представителей рейхскомиссариата Остланд перехватил через край, реализовал на черном рынке то, что вывозилось из России, причем в таких количествах, что скрыть это не удалось. Дошло каким-то путем до самого фюрера. Теперь доктору Доппелю предстояло провести не то чтобы следствие, скорее - дознание, проревизовать документы, а их несметное количество. В рейхскомиссариате создали специальную группу. Вот доктор ее и возглавил.