Недоверчивость Лобова перешла в задумчивость.

- Да-да,- угадал его мысли чуткий к дуновению настроений, как тополиный лист, Кирсипуу.- Именно это и послужило у Лены толчком для развития комплекса виновности перед Виктором, а потом и равнодушия, даже отвращения к жизни. Ведь Антонов пожертвовал ради нее жизнью! И умер мальчишкой, так и не узнав, что такое любовь. А скорее всего ведь именно Лена была инициатором платонизма! В конце концов именно женщина всегда решает, чему быть: товариществу, дружбе или любви. Особенно, когда люди целых два месяца живут рядом, в одном доме.

- И все-таки,- хмуро сказал Иван,- я так и не понял, для чего вы рассказали мне все это. В таких подробностях.

Психолог поежился под взглядом Лобова, который иногда становился тяжелым, как молот, но своего хладнокровия не утратил.

- Хорошо. Вы вынуждаете меня быть предельно откровенным. Понимаете, вы ведете себя с Леной так, что она может полюбить вас.

Он-таки сумел ошарашить Лобова! Прошло несколько секунд, прежде чем он нашелся с ответом:

- Да я никогда не был ловеласом!

- В том-то и дело,- тонко улыбнулся Кирсипуу.- Никакой ловелас не имел бы у Лены успеха. Ни сейчас, ни, скорее всего, уже никогда.

- Ну и что?

- Лена девушка, ей девятнадцать лет. Если она проснется для жизни, то проснется и для любви. Проснется естественно, как утром восходит солнце, а весною распускается зелень и расцветают цветы.

- Ну и что? - упрямо повторил свой вопрос Лобов.

- А то, что вы будете рядом с ней! Она будет естественно тянуться к вам, как к надежной опоре. А надежность вашу, вы уж простите, так сказать, за версту видно. А Лене девятнадцать лет! Ей будет трудно перенести новую жизненную неудачу. Вам стоит серьезно подумать обо всем этом.

- А я уже подумал,- рассеянно сказал Лобов.

Он так и не понял истинного смысла того, что сказал его язык. И не заметил, с каким удовлетворением откинулся Кирсипуу на спинку кресла. "Я сделал все, что мог, - было написано на его лице с какой-то неискоренимо прибалтийской, себе на уме психологической окраской.- Кто может, пусть сделает больше".

Прощаясь с Иваном, Кирсипуу на секунду задержал в рукопожатии его большую ладонь.

- Простите мою навязчивость, но мне бы хотелось дать вам несколько советов. Самого общего порядка, разумеется. Скорее даже не советов, а рекомендаций, вовсе не обязательных, .но, как мне представляется, полезных.

Лобов улыбнулся этой деликатности.

- Давайте.

Кирсипуу несколько секунд молчал, собрав гармошкой кожу высокого лба, потом прикоснулся кончиками пальцев к широкой груди Ивана.

- Вам придется проявить терпение, командир.

- Я умею быть терпеливым.

- Догадываюсь. Но речь идет о терпении особого рода,- Кирсипуу заглянул в самые глаза собеседника и снова отвел взгляд. Психолог был подчеркнуто сосредоточен, и Лобов невольно проникся чувством ответственности к разговору.- Удар орнитеррского геновируса по психике Лены Зим был не только жестким, но и глубоким. Я говорил вам о частичной амнезии. И это правда! Но не вся правда. У Лены была нарушена не только сознательная, но и более глубокая, подсознательная память, хотя и в меньшей степени, разумеется. В ходе сна, который подошел к самой границе смерти, была частично разрушена не только память, но и сама личность девушки-стажера.

Заметив некое, скорее не тревожное, а огорченное выражение, промелькнувшее на лице Лобова, психолог-обсерватор предупреждающе поднял руку.

- Нет-нет! Вы ошибетесь в своих догадках. Лена Зим вполне психически здорова, если не считать биофобных явлений, церебральный комплекс у нее отменный, но... Когда я говорил вам о том, что это девушка в образе молодой женщины, я несколько приукрасил картину. Правильнее было бы сказать, что она - девочка-женщина, ребенок в облике взрослого человека, заново постигающий окружающий мир, который представляется ей то прекрасным, то, когда побеждает биофобия, ужасным и даже отвратительным. Понимаете?

- Понимаю.

- Вы будете сталкиваться с резкими переходами настроений. С раздражительностью, меланхолией, восторженностью и... некоторой инфантильностью. Лена, если она примет вас, будет задавать вам массу откровенных вопросов. Отнеситесь к этому с пониманием, не отпугните ее.

- Я не отпугну.

По виду Кирсипуу можно было догадаться, что он настроился на обстоятельный разговор. С профессиональной привычкой в ходе беседы он фиксировал выражение лица Лобова. Но догадаться о его настроении трудно было даже опытному специалисту. Рубленые черты его лица были почти неподвижны, лишь слабые отзвуки, легчайшие тени вазомоторных реакций оживляли их. И тем не менее, когда Лобов сказал: "Я не отпугну",- Кирсипуу помедлил, сделал одному ему известные выводы и свернул намеченную беседу.

- Желаю вам удачи, Иван.

- Спасибо.

VI

Лобов провел в Йеллоунстонском профилактории три недели. Лена медленно оттаивала. Возвращение интереса к жизни сопровождалось у нее рецидивами болезни: то презрением к себе самой, то вялым равнодушием ко всем людям. И хотя равнодушие это распространялось и на Ивана, общества его она не чуралась. Лена привыкала к Лобову настороженно, нелегко преодолевая свою депрессию и заторможенность. Она обращалась к нему только на "вы", держалась официально и не допускала даже самых маленьких вольностей, словно встречались они не в парке среди сосен и берез, а в служебном кабинете, где Иван Лобов был на положении старшего. Лобов спокойно, даже охотно принял эту манеру общения, которая большинству других людей показалась бы искусственной, может быть, нелепой и уж, во всяком случае, утомительной: в простой атмосфере естественного общения, лишенной женского кокетства и мужского острословия, он чувствовал себя как рыба в воде. Такие отношения позволяли ему естественно, без лишних усилий оставаться самим собой: сдержанным, немногословным, но доброжелательным по отношению к Лене человеком. Заметив, что Лена не тяготится его молчанием, Иван не навязывался с разговорами, но на вопросы ее отвечал охотно.

Не договариваясь об этом заранее, Иван ежедневно, как бы само собой разумеющимся образом встречался с Леной после завтрака возле той самой старой сосны, где состоялось их знакомство. Обменявшись приветствиями и новостями, они читали, вели неторопливые, перемежавшиеся паузами разговоры или отправлялись на прогулки, с каждым днем становившиеся все более дальними и продолжительными. Стараясь не быть навязчивым, вторую половину дня Иван проводил без Лены. На прогулочном глайдере он побывал во всех окрестных декорумах, летал в ближайшие мегаполисы, а когда надоедало одиночество, отправлялся планетарным тоннелем на космодром - на мыс Канавералл. Там он отдыхал в обществе товарищей по профессии, отдавая должное и спортивному комплексу и кафе космонавтов, оттуда же он связывался по видеофонной линии с центральной лунной базой. и отводил душу в разговорах с Климом и Алексеем. Не раз Иван приглашал с собой в такие поездки и Лену Зим. Сначала она просто отказывалась, но потом, привыкнув к Ивану, стала отвечать более уклончиво:- "Не сегодня". Все больше протягивалось между ними незримых связующих нитей, все больше их тянуло друг к другу. В один из вечеров, получив в ответ очередное "Не сегодня", Иван не оставил Лену, а предложил пройтись по новому, дальнему маршруту, где они еще не бывали - по едва нахоженной тропе к ручью, за которым начинался заповедный лес.