Каждого пленника, переходившего в собственность фараона, наделяли новым звучным именем и красными чернилами вносили в отдельный список. Теперь он имел полное право плюнуть в морду любому из финикийцев.

И наконец наступила очередь жаровни. Новобранцев прямо на месте клеймили личным тавром фараона, чему могли бы позавидовать многие свободные люди.

Несколько пленников по разным причинам оказались забракованными. Их тут же приобрели за бесценок какие-то подозрительные личности, неизвестно по какому праву допущенные на иноземное судно, – скорее всего подставные лица.

Шерденов построили цепочкой и увели в новую жизнь. Я мысленно пожелал им удачи. Солдатская жизнь тяжела, но пусть побед в ней будет больше, чем поражений, а вино течет обильнее, чем кровь.

Но сделка еще не завершилась. Начался процесс расчета. Носильщики перли на финикийское судно кувшины с вином и маслом, корзины с зерном, льняные ткани, свитки папируса, связки копий, зеркала, благовония, медь, бирюзу, алебастровую посуду, охотничьих соколов, дрессированных обезьян и еще много чего другого, таившегося в кожаных мешочках и деревянных ларцах.

Щедр был фараон, очень щедр, но хотелось бы знать, какая часть этих сокровищ осела в карманах корыстолюбивых вельмож и чиновников. Чует мое сердце – разворуют страну! Хоть через тысячу лет, да разворуют. Уж если мне суждено выбиться здесь в люди, я обязательно создам (и, естественно, возглавлю) департамент по борьбе с коррупцией. А еще лучше – Главное управление с филиалами во всех номах и собственным спецназом. Штат, я думаю, потребуется небольшой. Пара тысяч толковых чиновников, примерно столько же писцов, тысяч пять воинов, желательно шерденов, ну и соответствующая обслуга, конечно.

А покровителем я выберу ибиса-Тота, самого сурового из богов, покровителя грамотеев, знатока тайных дел, создателя календаря и секретаря загробного суда. На первое время, пока не построим собственные офисы, можно будет разместиться в его храмах…

Но это я отвлекся. Иногда так приятно предаваться грезам, пусть и неосуществимым.

Солнце между тем садилось, окрашивая разливы болот в кровавый цвет. Огромные стаи белых цапель потянулись в сторону моря. Крокодилы утратили прежнюю сонливость и стали затевать в мутной воде бурные игры.

Откуда-то доносились мелодичные звуки флейты.

Матросы, получившие увольнительную, спешно сходили на берег. Их грубые лица освещала надежда – надежда приобщиться этой ночью ко всем мыслимым и немыслимым порокам большого порта. На хозяйстве остался только капитан да с полдюжины вахтенных.

Я скромно стоял в сторонке. Про меня все словно забыли.

Как же, раскатал губу! Забыли про него! В рабовладельческом обществе про человека не забывают. Это ведь живые деньги.

Последние египтяне, ожидавшие, когда остынет жаровня, еще не покинули судно, а парочка матросов самого разбойничьего вида уже двинулась в мою сторону. Сомневаться в их намерениях не приходилось, тем более что в руках одного сверкал нож.

Честно сказать, такой откровенной подлости я не ожидал даже от носатых финикийцев. Вот благодарность за все хорошее, что я для них сделал.

Ну и народец! Недаром ведь именно они изобрели потом деньги. Подкинули сюрпризец грядущим поколениям, ничего не скажешь. До сих пор люди гибнут за презренный металл. Причем массами…

А нож-то как блестит! Острый, наверное… Неужели мое пребывание в теле киммерийца Шлыга подошло к концу? Жаль… Я ведь даже не успел узнать, какое нынче тысячелетие на дворе.

Конечно, так просто я этим гадам не дамся. Пусть не надеются. Привыкли невинных агнцев на своих алтарях резать… Но что же предпринять? Драться? Глупо… Молить о пощаде? Еще глупее… Это то же самое, что призывать гиен к вегетарианству.

Остается одно – бежать. А куда? Слева по борту канал, полный крокодилов. За кормой то же самое. Справа пристань, но враги подбираются именно с той стороны. Рвануть, что ли, на нос или, выражаясь по-морскому, на бак? Сяду верхом на деревянного коня и ускачу.

Правда, на баке околачивается капитан, с интересом поглядывающий сюда, но уж этого-то увальня миновать нетрудно.

Пока я размышлял таким образом, кто-то крепко ухватил меня сзади поперек туловища. Вот невезуха! Правильно говорят: забыл про тылы – проиграл сражение.

Конечно, я успел отоварить смельчака локтем по роже, но спустя мгновение на мне повисли двое дородных финикийцев. Этим было все едино – что быков глушить, что людей калечить.

Сила солому ломит – и вот я уже стою на коленях, а человек с ножом вытаскивает наружу мой язык.

Поняли, в чем тут фокус? Мне сохранят жизнь, но лишат дара речи. Чтоб не разболтал ненароком, какими такими делами мы занимались неделю назад на подходе к благословенным египетским берегам.

Ведь если фараон узнает, что ему всучили недоброкачественный товар, не прошедший, так сказать, санитарный контроль, финикийским купцам мало не покажется. Тем более случись что (тьфу-тьфу-тьфу) – виновники известны. Придется им до скончания века обходить египетские гавани стороной.

В свете этих очевидных фактов я, конечно же, являлся нежелательным свидетелем. Тогда почему со мной не расправились раньше? Столько возможностей представлялось. Вероятно, капитан, не уверенный, что с болезнью покончено окончательно, просто страховался. Да и жадность, наверное, обуяла. Безъязыкого пленника тоже можно продать, пусть и за полцены. И без того убытки огромные.

Египтяне искоса поглядывали на приготовления к экзекуции, но не вмешивались – надо думать, что принцип экстерриториальности морских судов соблюдался и в древности.

Гад, державший меня за язык, уже получил одобрительный кивок капитана и сейчас примеривался, как бы это лучше чиркнуть ножом – чтоб с одного раза и под самый корень.

Для спасения у меня оставался единственный миг и единственный шанс из тысячи. Тем не менее я решил не пренебрегать даже такой эфемерной возможностью – изловчился и тяпнул финикийца зубами за палец. От души тяпнул, даже кость хрустнула.

Приветствую тебя, мой язык, вернувшийся на свое законное место!

Двое других матросов по-прежнему висели на мне, как многопудовые гири. Знали бы вы, какие неимоверные физические усилия понадобились на то, чтобы сдвинуть этих амбалов с места и протащить по палубе с десяток шагов! Зато в итоге мы всей кучей врезались в жаровню, что сразу изменило невыгодное положение дел в мою пользу.

Что тут началось! Дым, смрад, вопли. Угли рассыпались по всей палубе, а чем это грозит, вы можете спросить у любого инспектора Госпожнадзора. Началась, а вернее, вспыхнула паника. А мне только этого и надо было! Рыбу ловят в мутной воде, а смываются – под шумок.

Благодаря буйному нраву предков мне пришлось участвовать во многих схватках, но лишь однажды вместо оружия в них использовались клейма – полуметровые металлические стержни с костяной рукояткой и затейливой блямбой на конце.

Кое-как отбившись от матросов, кроме ушибленных ран получивших еще и многочисленные ожоги, я в несколько шагов достиг бака, где, растопырив руки-крюки, меня поджидал капитан.

Ну и вмазал я ему клеймом по жирной физиономии! Будет теперь до конца жизни носить на себе печать нынешнего фараона – благодетельного и милостивого владыки тронов Обеих земель, любимца богов и царя царей, имени которого я, к сожалению, до сих пор не знаю.

Дальше у меня был только один вариант действий – сигануть на египетский корабль, все еще стоявший к нам носом, и там просить политического убежища.

Расстояние само по себе было невелико – метра три, но плавучий папирусный матрас сидел в воде очень высоко, и в конце прыжка мне предстояло уцепиться за почти вертикальную поверхность – трюк, достойный скорее мартышки, чем человека, выросшего в степи и ни разу не взбиравшегося даже на дерево (сами понимаете, что все действия, требующие силы или ловкости, я перепоручал предку).

Мою задачу несколько облегчали папирусные канаты разной толщины, свешивавшиеся за борт. И все равно – риск был велик. Это понимали даже крокодилы, с интересом наблюдавшие за мной снизу…