- Командир! Штурман! - кричит он. Никакого ответа.

- Товарищи капитаны! Отзовитесь! Молчание. И тогда стрелку становится страшно. Он израсходовал почти весь боекомплект! А справа, на юге, в полнеба поднялась ослепительно - яркая громадная луна. Она серебрит фюзеляж и плоскости самолета. Она превращает его в видимую всему миру мишень. Беззащитную мишень, только что прокричавшую на весь мир своей радиограммой, что она здесь, рядом с Кенигсбергом, что ее необходимо сбить.

"Я расстрелял боекомплект. Мне нечем больше воевать, Я угробил экипаж", с ужасом думает стрелок. Он стонет от злости и бессилия.

- Командир! Штурман!.. Да отзовитесь же вы! Командир!

18

- Командир, возьмите штурвал еще чуть на себя! - говорит штурман. - На себя!

Пилот тянет штурвал. Приподнимает правое крыло самолета. '

- Так! - говорит штурман. - Теперь нормально. Командир, что с вами?

Пилот медленно облизывает губы. Потом выпускает штурвал из правой руки и трогает голову.

Шлемофон изорван осколками стекла и железа. Пальцы натыкаются на большой кусок стекла. Пилот рывком выдергивает его. В мозгу вспыхивает шаровая молния. Несколько секунд пилот сидит неподвижно, приходя в себя. Он чувствует, как под шлемофоном растекается кровь.

Он переносит руку на лоб. И здесь осколки. Десятки мелких стеклышек, застрявших в коже и черепе. Дотрагивается до век. И сразу же отдергивает руку. Глаза...

Он знал это. Но боялся поверить. Он сжимает зубы и опускает руку на штурвал.

- Штурман...- говорит он, - штурман, вы не ранены?

- Нет! Командир, что с вами?

- Стрелок... вы... живы? Он задыхается, но не дает боли усыпить себя снова,

- Стрелок!

Никакого ответа. А может, он и был, только пилот не услышал. Потому что в голове у него работает паровой молот: бух-бух-бух...

- Командир, что с вами? - настойчиво спрашивает штурман. - Почему вы не отвечаете? Командир!

- Экипажу приготовиться оставить машину, - приказывает пилот.

Он совершенно спокоен. Он знает, что произошло и что нужно делать. Он отдает четкие, разумные распоряжения. Единственно возможные в их положении. И он знает, что успеет сделать все необходимое до того, как тело откажется ему повиноваться.

- Командир, что с вами? Вы ранены? Или попали в прожекторный луч?

- Послушайте, штурман...- медленно выговаривает слова пилот разбитыми губами. - Это не луч. Они вышибли мне глаза. Я... больше ничего не могу. Приготовьтесь...

- Нет! - с яростью кричит штурман. - Нет! Командир... нас не так просто угробить! Чуть накрените машину влево и дайте левой ноги... чуть-чуть... Так! Командир, держитесь! Мы выберемся!

Чернота снова надвигается на пилота, а стенки кабины сжимают голову.

- Штурман...- шепчет пилот, - штурман... попробуйте связаться со стрелком... Он слышит голос штурмана как сквозь вату:

- Стрелок! Сержант Кузнецов! Отвечает тот или нет? Нужно во что бы то ни стало связаться со стрелком. Обязательно. Сказать ему что-то важное, без чего он не может... не может... Ах, да. Вспомнил.

- Штурман, прикажите стрелку прыгать. И прыгайте сами. Вы слышите?

- Нет! - кричит штурман. - Командир, уберите левый крен!.. Так, хорошо! Достаточно! Командир, мы идем домой! Вы слышите? Мы взяли курс домой. Все будет хорошо! Держитесь, командир!

Этот неприятный, назойливый голос! Зачем? Он все рассчитал правильно. Тело уже не слушается его. Он не чувствует рук, не знает, чем они заняты. Он рассчитал... Да, правильно, он должен сделать единственное, что еще может, спасти экипаж. Все остальное он сделал. Так зачем же этот голос?

- Командир, мы ушли от Кенигсберга! - бубнит и бубнит у него над ухом, не давая отдохнуть, не давая уйти от боли. - Вы слышите? Мы идем домой! Командир, продержитесь немного. Продержитесь до Белоруссии. До Белоруссии, вы слышите? Там мы что-нибудь придумаем... "Белоруссии... Белоруссии... Белоруссии..." Хоть бы все это быстрее кончилось! "Белоруссии..."

Что это такое? Что-то очень знакомое, но пилот не может вспомнить - что. "Беларусь..."

- Продержитесь, командир! Слышите? Нам нужно обязательно продержаться! Слышите, командир?

- Да... слышу. Штурман... в каком положении машина?

- Все в порядке, командир! Держитесь! - Голос штурмана становится отчетливее. - У вас в кабине справа аптечка. Вы слышите? Справа на борту аптечка! Возьмите бинт и перевяжитесь! Выпустите штурвал из правой руки и перевяжитесь! Пе-ре-вя-жи-тесь! Да-да. Надо перевязаться. Обязательно... Пилот выпускает штурвал из руки и тянется к борту. Он нащупывает бинт. Потом зубами разрывает его. В кабине воет воздушный поток. Это сквозь пробоину. Он леденит пилота. И он же заставляет его держаться.

Пилот ощупью, осторожно вытаскивает несколько осколков, застрявших в коже щек. Потом берет конец бинта в зубы и правой рукой начинает перевязывать голову. Пальцы слиплись от крови, кровь на куртке, весь бинт пропитан ею, как губка. Голова раскалывается. Но пилот должен долететь до Белоруссии...

- Штурман, осмотрите машину...

Когда майор Козлов узнал, что полковник отдал капитану Добрушу штурмана и стрелка из его экипажа, он пришел в бешенство.

- Авантюрист! - выкрикнул он. - Если бы Назарову с Кузнецовым приказали лететь с тобой... но ты воспользовался тем, что они не посмеют тебе отказать! Как ты смеешь брать на себя такую ответственность?!

- Я не боюсь никакой ответственности, Козлов, - устало ответил Добруш. - И отвяжитесь, наконец, от меня, вы мне надоели. Я приведу машину обратно.

"Я приведу машину обратно..."

- Самолет как будто в порядке, командир, - сообщает штурман. - Пробоин, наверно, много, но жизненные центры не затронуты. Моторы пока работают хорошо, течи масла не заметно.

- Что... со стрелком?

Закончив перевязку, он откидывается на спинку сиденья.

- Я слышал стук его пулеметов всего несколько минут назад. Значит, он жив. Но с ним нет связи.

- Попробуйте... пневмопочту.

- Не работает.

- Штурман... выводите машину на курс...

- Машина на курсе, командир. Мы идем домой.

- А... хорошо.

- Продержитесь до Белоруссии, командир.

- Как высота?

- Две тысячи. Мы долго падали.

- Мы идем с набором или снижаемся?

- Идем нормально, командир.

- Штурман... командуйте... набор... Нам нельзя...

Снова чернота протягивает к нему свои шупальцы и пытается выбросить из жизни.

- Набор! - кричит пилот. - Набор, штурман!.. Он не помнит, почему им нельзя идти на малой высоте, но твердо знает, что нельзя.

- Не так резко, командир! - поспешно говорит штурман. - Чуть отдайте штурвал от себя... Так, хорошо! Как вы себя чувствуете?

- Ничего... ничего... штурман...- бормочет пилот. - Ничего...

- Командир, вы перевязались?

- Да!

- Пока отдохните. Потом перевяжетесь лучше. У вас там осталось еще два бинта...

- Штурман, если я потеряю сознание... Нет. Об этом не следует говорить. Если он потеряет сознание, штурман сам узнает об этом. Но он не имеет права терять сознание. Он отвечает за экипаж. Он отвечает...

- Штурман, что со стрелком?

- Пока не знаю, командир.

- Попробуйте узнать.

- Я пробую, командир...- Он на мгновение смолкает, потом спрашивает: - У вас кислород в порядке? Шланги целы? Проверьте...

"Ах, какой ты заботливый, штурман... Ладно, спасибо ".

- Проверил. Нормально. У вас?

- В порядке.

- Пока не свяжетесь со стрелком... штурман... пока не свяжетесь...- Он снова вырывается из черного плена и продолжает: - Больше пяти тысяч не набирать...

- Да, командир. Понял, командир. Вы не забыли переключить баки?

Это он забыл. Пилот тянется к переключателю. Потом обессиленно откидывает голову на спинку сиденья...

19

Первой мыслью штурмана, после того как он узнал, что пилот потерял зрение, было дотянуть до Белоруссии. Конечно, оставлять самолет над оккупированной территорией - перспектива не из приятных. Но там была бы хоть какая-то надежда скрыться, связаться с партизанами или пробиться на восток. Теперь этот вариант отпадает.