- Иван!

-... ай!

Ничего. Видимо, погиб. Или упал далеко. Вдруг капитан вздрогнул, насторожился и сунул руку в карман кожаной куртки. Сухо щелкнул курок пистолета. Но шум шел сверху, он превратился в грохот мотора, и в следующее мгновение на шелке парашюта разом проступило с десяток черных пятнышек, будто кто-то брызнул грязью. Грабарь сунул пистолет за пазуху и, стиснув зубы, рванул парашют за стропы. Парашют скользнул вниз. Капитан смял простреленное полотнище, откатился под ореховый куст и прикрыл белый комок телом.

Еще раз прогрохотал мотор, и рядом скользнула косая тень.

Когда самолет скрылся, капитан торопливо наскреб вокруг листьев и засыпал ими парашют. Оккупированная земля... На мгновение ему стало жутко.

Он помнил, что упал в небольшой лесок километрах в восемнадцати северо-восточнее Витебска. С того времени, как его сбили, прошло не более десятка минут, иначе "мессершмитты" уже улетели бы.

"Необходимо как можно быстрее выбраться отсюда и попасть в большой лесной массив, расположенный севернее, - подумал Грабарь. - Оттуда можно попытаться перейти линию фронта".

Капитан подполз к сосне и, цепляясь за сучья, встал. Когда он наконец выпрямился, руки и ноги его дрожали, а все тело было мокрым. Он сделал шаг и сразу же плашмя рухнул на землю. Некоторое время лежал неподвижно, задохнувшись от боли. "Плохо дело",- подумал он снова. Медленно, осторожно повернулся на бок и сел. Потом так же медленно и осторожно начал прощупывать ногу. Кости как будто целы. Особенно сильной боль была в тазу. "Скорее всего, просто вывих, - подумал он, - но как вправишь?"

Мысли путались. Хотелось быстрее вскочить на ноги и бежать с этого страшного места, куда уже наверняка спешат немцы. Ведь недаром над ним, как ворон, кружил "мессершмитт".

Он мотнул головой, стараясь сосредоточиться. Он не имел права терять ни секунды на не относящиеся к делу размышления. Он должен найти выход! Найти сейчас же. Взгляд его остановился на сосне.

- Постой-ка...- пробормотал он. Сняв ремень, он захлестнул им правую ногу выше колена. Потом придвинулся к сосне и привязал к ней второй конец ремня. Он с сомнением посмотрел на свое приспособление, опустился на спину и левой ногой уперся в дерево. Затем резко выпрямил ее и, оглушенный болью, провалился в ватную пустоту.

Кто-то где-то кричал. Крик сначала был слабый, он едва доходил до сознания капитана, потом превратился в захлебывающийся стон, и Грабарь понял, что это кричит он сам. Он стиснул зубы. Боль в бедре и особенно в боку стала нестерпимой, от нее заломило в затылке. Значит, ногу он так и не вправил. "Нет, так нельзя", - сказал он себе. Он отодвинулся от сосны как можно дальше, чтоб посильнее натянуть ремень, и снова уперся в ствол левой ногой. Медленно, не торопясь, начал он выпрямлять ее. Боль в растягиваемой ноге нарастала, как лесной пожар. Когда она стала нестерпимой. Грабарь рывком выпрямил левую ногу. - Послышался хруст, и он снова потерял сознание.

На этот раз он очнулся быстрее. По всей правой стороне тела разлилось тепло, и Грабарь застыл в изнеможении. Он не мог даже поднять руку, чтобы вытереть пот. Боль в бедре уменьшилась, зато в боку стала чудовищной. Капитан потрогал рукой ребра. Теперь уже у него не осталось никакого сомнения в том, что два ребра сломаны.

"Плохо дело", - подумал он в третий раз и начал отвязываться от сосны.

Он пошевелил ногой. Ничего, хоть и болит, но действует. Морщась, Грабарь осторожно поднялся, шагнул. Еще раз. Еще. Действует!

Придерживаясь рукой за бок и постанывая. Грабарь медленно заковылял на север.

Миновав узкую полоску кустарника, капитан вышел на дорогу, за которой начиналось картофельное поле. Вдали синел лес, видимо, тот, куда и надо было попасть.

Стоя за кустом. Грабарь внимательно огляделся. Вокруг не было видно ни души. Он перешел дорогу и, опустившись в борозду, пополз.

Он задыхался от боли, бормотал сквозь зубы ругательства и упрямо продвигался вперед метр за метром. Конечно, он быстрее миновал бы поле, если бы шел. И боль была бы не такой нестерпимой. Но тогда он оказался бы на виду, и его могли обнаружить.

Прошло минут пятнадцать. За это время Грабарь одолел сотню метров и решил отдохнуть.

Было не по-осеннему тепло, солнечно и тихо. В небе над ним летела на юг паутина.

И все-таки война незримо присутствовала здесь. Не было слышно ни рокота тракторов, ни ржания лошадей, ни лая собак. Картофель не был даже окучен. Все глухо и пусто.

Грабарь хотел уже ползти дальше, как. вдруг сзади раздался треск мотоцикла и ударила автоматная очередь. Он вздрогнул и оглянулся. Ботва смыкалась за ним сплошной стеной. Но это ничего не значило. Его могли заметить раньше, когда он переходил дорогу, могли обнаружить след. Может, выдала шевелящаяся ботва. "Ну что ж",- сказал он себе.

Капитан вытащил пистолет и, стараясь не задеть ботву, повернулся лицом к дороге. Страха он не испытывал, но его охватила горечь, что все так нелепо кончилось.

Левее него по полю бежали три немецких солдата. Один из них был в очках. Немцы не видели капитана. Хлоп! - прозвучал пистолетный выстрел. Бежавший впереди немец на мгновение остановился, словно споткнулся обо что-то, и опрокинулся на землю. Двое оставшихся полоснули из автоматов по невидимому стрелку и залегли. Капитан опустил пистолет.

"Забавно",- машинально подумал он, хотя ничего забавного в этом не было. Кто-то убил очкастого немца, в которого целился н он, но кто?

Надо было помочь невидимому стрелку. И надежда появилась - может, и не конец еще?

Солдаты сделали перебежку. Хлопнул еще один выстрел, но стрелок промахнулся. Немцы снова залегли, и теперь капитан оказался у них в тылу. Он устроился удобнее и, взяв на прицел место, где лежал ближний к ному солдат, замер.

Как он и ожидал, немец начал следующую перебежку с того места, где перед этим залег, заранее приговорив себя к смерти. Еще будучи на финской войне. Грабарь крепко усвоил правило никогда не начинать перебежку, не сменив перед этим позиции. Не видя упавшего солдата, финны обычно брали на прицел кочку или кустик, за которым он находился. И как только боец начинал подниматься для следующей перебежки, раздавался выстрел. Надо было отползти в сторону хотя бы на метр и тогда подниматься. Пока противник успевал увидеть атакующего, пока переносил винтовку, пока прицеливался, проходило шесть-семь секунд. А за это время даже самый нерасторопный может пробежать двадцать-тридцать метров.

Как только немец начал подниматься. Грабарь нажал спуск. Солдат ткнулся головой в землю. Второй поднялся на секунду позже, сделал два шага и тоже оказался под дулом пистолета. Снова хлопнул выстрел, немец подпрыгнул, раскинул руки и упал на спину.

Капитан приподнялся и, не обращая внимания на боль в боку, торопливо пополз к убитому неизвестным стрелком немцу. Тот лежал лицом вниз и не шевелился. Капитан схватил валявшийся рядом автомат, передернул затвор и настороженно оглянулся, готовый дать очередь.

С. противоположной стороны поля шагал Тесленко, размахивая пистолетом и широко улыбаясь. Он явно был доволен всем случившимся.

- Ловко вы их...- начал было он, но капитан оборвал его:

- Заберите оружием

Теперь прятаться уже не было смысла. Немцы, если они были поблизости, слышали выстрелы. Надо как можно быстрее уходить в лес. Грабарь поднялся и, постанывая, заторопился через поле. Поравнявшись с сержантом, приказал:

- Индивидуальные пакеты тоже заберите. Сержант хотел было что-то сказать или спросить, но Грабарь прикрикнул:

- Без разговоров, быстро! Да спрячьте, наконец, свою хлопалку! Что вы размахиваете ею, как игрушкой!

Сержант торопливо сунул пистолет в карман и склонился над немцами. Потом догнал капитана.

4

- Не ранены? - спросил Грабарь, когда деревья сомкнулись за их спинами. Он пошел медленнее, тяжело отдуваясь.

- Никак нет, товарищ капитан, - обрадованно проговорил сержант. - Меня аккуратненько сбили. Упал прямо на это дурацкое поле, забежал в лес, гляжу - и вы горите. Ну и перепугался же я! Я видел, как вы выпрыгнули, все ждал, когда парашют раскроете, а вы не раскрывали. А потом уже над самым лесом - хлоп! Немец в дураках остался - он ведь до самой земли за вами пикировал и все равно проскочил. Потом развернулся и ну со злости полосовать по лесу. Смех! Ну, я спрятал парашют, думаю, надо капитана выручать. Только добежал до середины поля - трах-бабах! - фрицы. Ну, я начал давать им жару...