В нашем Доме Общественного Проживания кухня тоже является общественной, и по этой причине там установлено две газовых плиты. На одной из них уже нагревалось три чайника, два из которых паровозили вовсю. Я хотел убавить газ, но Игнатий меня остановил, наполнил наш чайник водой и поставил его рядом с другими. Мне подумалось, что я бы выбрал другую плиту, дабы чайнику было вольготнее, но Игнатий впер чайник в общую кучу и отошел назад, с гордостью глядя на получившуюся композицию. Я тоже стал смотреть, еще не понимая причину его восторгов, как вдруг увидел, что в этом действительно что-то есть. Чайники слаженно функционировали, и создавалось впечатление, что они осознанно объединились в дружную семью. Мой чайник выглядел главою семьи. Наверное, благодаря новизне и чистому белому цвету. И тут я понял, почему Игнатий не позволил отключить газ - облако пара являлось своеобразной атмосферой, в которой чайникам дышалось легко и свободно. Я посмотрел на Игнатия и встретил сияющий взгляд, говоривший: "Ну ведь хорошо же, хорошо!" Да, он был прав, я мысленно с ним согласился, и мы снова уставились на феерию водяного пара. Так мы и стояли рядышком, а когда за кипящим чайником пришел хмурый жилец нашего Дома Общественного Проживания, мы с Игнатием посмотрели на него с неприязнью.
В конце концов мы дождались. Перед тем как снять чайник, Игнатий поднял крышку и пригласил полюбопытствовать. Вода внутри неистово бурлила, не оставляя никаких сомнений насчет кондиции кипятка. Ради такого случая я сделал свежую заварку, а из тумбочки извлек несколько сухариков. Вид Игнатия говорил о том, что он весьма доволен тем, как развиваются события, и его оптимизм передался мне.
Мы пили чай, грызли сухарики и улыбались друг другу. Игнатий улыбался лучезарно. Казалось, он живет какой-то неземной жизнью, а теперь вот спустился, чтобы поведать мне откровение. Я терпеливо ждал, понимая, что мы еще мало знакомы и Игнатий не хочет рисковать. Наш разговор, будь он подслушан, показался бы пустым и никчемным, но мы с Игнатием были другого мнения. Я, например, явственно ощущал какую-то таинственную подоплеку нашей встречи, но мне не хотелось торопить события. Мы говорили о погоде, о ее непостоянстве, о свойствах различных сортов чая, острили по поводу черствых сухариков и при этом поглядывали на чайник, а затем, с озорной значительностью, друг на друга. С какого-то момента мне стало казаться, будто я уже понимаю, в чем тут дело, но всякий раз разгадка ускользала, уступая место лучезарной улыбке Игнатия.
Мы выпили несколько чашек, стало жарко, Игнатий раскраснелся, и я захотел опять предложить ему снять пальто, да вовремя прикусил язык. Шарфик у Игнатия сбился в сторону, открыв необычную картину - под шарфиком не было ничего. Я не подал виду, как бы невзначай потер глаза, снова посмотрел - и точно: пальто было надето на голую грудь. Ни рубашки, ни пиджака, ни свитера, а только желтая цыплячья грудь, поросшая волосиками. На улице была осень, и я, конечно, растерялся. Тут в окно ударил порыв ветра, я взглянул - там качались голые ветви дерева.
Настроение у меня изменилось. Фактически я ничего не знал про Игнатия, и это меня тревожило. Однако теперь я уже не решался ни о чем его спрашивать, поскольку случайно увидел то, что он тщательно скрывал под шарфиком.
Наверное, Игнатий что-то почувствовал - отставил чашку и посмотрел с безмолвным вопросом. Я постарался сделать вид, будто меня разморило от горячего чая - закатил глаза, надул щеки, сказал: "Пуфф!" - и добродушно улыбнулся. Получилось не очень искренне. По лицу Игнатия прошла какая-то тень, и он досадливо поморщился, словно я не оправдал его надежд. Я не имел понятия, что это были за надежды, но мне страстно захотелось исправить положение. Я засуетился, вскочил, плеснул в его чашку кипятку, пододвинул сухарики, сахар, ложечку, хотел пододвинуть что-нибудь еще, да больше ничего не было, и я сел, проклиная свою эмоциональную неуравновешенность. Игнатий смотрел с холодной отрешенностью, а в меня вселился какой-то бес, и я предпринял отчаянную попытку - подмигнул Игнатию прямо в заиндевевшие глаза, игриво кивнул на чайник и снова подмигнул. Вышло ужасно глупо, но глаза Игнатия затеплились. Тогда я сделал виноватое лицо, и они еще больше затеплились. Посмотрели на меня по-дружески, но с легким укором, словно говоря: "Ну что же ты, брат? Такое дело, а ты..." А я согласно кивал, беззвучно отвечая в том же духе: "Извини, брат, бывает..." В общем, Игнатий оттаял. Повеселел, взял сухарик, макнул в чай, скушал и хитро сощурился, ожидая моей реакции. Я опять засуетился, запыхтел, задвигал руками, переставляя на столе угощение. Мы еще выпили по кружечке, после чего мой гость хлопнул в ладоши, поднялся и сообщил, что ему пора уходить.
- Как? - всполошился я. - Уже?
- Дела, - вздохнул Игнатий.
- Ну-у-у, - протянул я.
- Увидимся завтра, - предложил он.
- Правда? - обрадовался я, сам не зная чему.
Игнатий довольно рассмеялся, махнул рукой и вышел из комнаты. Некоторое время я продолжал сидеть, глядя на пустой стул, потом вскочил, метнулся следом, но успел лишь заметить, как Игнатий завернул за угол в конце коридора. Это меня удивило, поскольку коридоры у нас длинные, и вряд ли за пару секунд можно преодолеть такое расстояние. Но бежать за Игнатием было глупо, тем более что мне хотелось побыть одному и осмыслить происшедшее.
Я вернулся в комнату, сел на прежнее место и уставился на чайник. Несомненно, Игнатий был странный тип. У нас нормальный человек не может разгуливать осенью в пальто, надетом на голые плечи. Мысль, будто у Игнатия серьезные материальные затруднения, я отбросил сразу - если хватило денег на пальто, то на рубашку нашлось бы и подавно. Признать его полностью сумасшедшим я не решался, поскольку случай в магазине доказывал обратное, да и вообще Игнатий показался мне человеком хорошим. Чтобы сосредоточиться, я плеснул в чашку теплой водички, добавил заварки, сахарку и отхлебнул. Чай получился холодный, невкусный, но думать не мешал.
В конце концов я перебрал множество вариантов, включая новую систему закаливания. Ничто меня не убедило, и оставалось последнее - Игнатий спер пальто где-нибудь в общественном месте. Но эта гипотеза приводила к совершенному абсурду. Получалось, что Игнатий спер не только пальто, но также шарфик, брюки и штиблеты. Каким образом он существовал до этого, оставалось неясным. Конечно, мы все рождаемся одинаково неодетыми, но вряд ли Игнатий всю жизнь занимался тем, что воровал себе одежду. Додумавшись до такого, я не на шутку перепугался. Выходило, что какие-то мерзавцы вознамерились свести меня с ума и с этой целью подсунули Игнатия. Другого объяснения просто не было.
В панике я вскочил, заметался по комнате, понимая, что именно этого от меня и ждут. Наш Дом - идеальное место для подобных экспериментов. Здесь шляется уйма случайных людей, и никогда не поймешь, кто перед тобой постоянно прописанный жилец или пришлый человек ниоткуда. Одни здесь живут безвылазно, другие исчезают, но потом возвращаются, и лица у всех странные. Бледные, с потухшими взорами или, наоборот, с нездоровым румянцем и лихорадочным блеском в глазах. Полусонная вялость чередуется с неестественной живостью, и все считается нормой. Исключением являются те редкие случаи, когда чье-то лицо выражает спокойную уверенность непонятно в чем. До недавнего времени мое лицо являлось одним из таких, и вот я дождался - подослали Игнатия. Видимо, я портил общую картину эксперимента, и меня решили подтолкнуть к нужному результату. Ввиду отсутствия у меня галлюцинаций, эту роль сыграет Игнатий.
Я подскочил к зеркалу, и мое отражение меня успокоило. Сработал инстинкт самосохранения, я опомнился и сделал вывод, что надо бороться. Перво-наперво я решил убрать со стола, а затем испить настоящего свежего горячего чая. Я выбросил огрызки сухарей, протер стол, вымыл на кухне чашки, выплеснул заварку, поставил на плиту чайник. Как бы там ни было, а новый чайник мне нравился, и чтобы не заострять на нем внимание, я вернулся в комнату и распахнул окно.
