Андрей Травин

Рассказы

Цикл под общим названием "Год Волка"

Год Волка

Моя память как фирн - многолетний снег, в котором спрессованы слои, которые не стаяли в течении каждого полярного лета. Также как фирн качественно отличен от свежего снега, так и мое прошлое видится мне теперь по-иному, и в этом есть лучший смысл.

Я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют весны, и моя жизнь могла стать продолжительной и прекрасной, как закат на исходе полярного лета. Но я родился в городе, где множество красных флажков было развешено не для охоты на волков. И лишь когда я пережил девятнадцать зим, я впервые назвал себя одиноким волком, хотя будучи одиноким, трудно осознать себя волком. Лишенный общества своих сородичей, я верил сказкам о злых волках и допьяна упивался яростью, ходил упругой походкой, напрягая мускулы всего тела, хотя это свойство не волка, а маленькой ласки, которая иногда умирает от возбужденья. Лишь своей двадцать четвертой зимой я научился расслабляться и экономить силы, перестал копаться в себе, а стал прислушиваться к миру, как звери прислушиваются к жизни северной глуши. Мне всегда нравилась зима больше других времен. Только зимой я встречаю восходы, и она связана в моем сознании с Началом вообще, а не только c началом собственной жизни. Но когда снежинки начинали кружить, приглашая меня на свой белый танец, я не уходил в заснеженные леса, ибо не умел танцевать и наслаждаться ходьбой по заснеженным ельникам. Минуло еще несколько зим, и я осознал себя однолюбом, вот качество истинного волка! Я узнал, что когда дело касается обладания женщиной, мужчина никогда ничего не просит, он уверенно берет то, что достается ему по праву, как волк берет то, что достается ему по закону северной глуши. Впрочем, волки предаются любви лишь несколько весенних недель. Так и я был воздержан, и лишь иногда восходящее солнце наполняло меня возбужденьем, словно прошедшая ночь была долгой Полярной ночью. Я не был волком, и не был сыном волка, но как волчонка, вскормленного собакой, меня тревожили смутные желания. Например, много лет мне хотелось иметь острый короткий нож - Железный Клык, как называли его волки, что я в конце концов осуществил под предлогом перехода к периодам походной жизни. Я не был сыном волка, я - человек из рода Волка. Это - мой знак, тотем моей языческой веры. И я стал искать встречи со своими сородичами.

Впервые я увидел Заполярье летом. Лежа на разноцветных тундровых мхах, преображаешься и паришь, не касаясь холодной земли. Вот так, отдыхая на ковре из мха, и глядя на перевал Волчье Ущелье, я знал, что в этих краях уже давно нету волков. Однажды я примерил на себя шкуру полярного волка с "ошейником" из белой шерсти, и она оказалась точно моего размера. Только в Заполярье можно найти таких крупных волков. Но как бы я ни любил Север, я не был приспособлен к нему. До этого мне не удалось научиться на жизнь смотреть волком.

И вот своей двадцать пятой зимой я объявил наступающий год Годом Волка, наперекор восточным календарям, и словно годовалый волчонок, начал учиться навыкам волчьей жизни. Той зимой меня встречал белый Север, в своем очаровании не дурманящий как багульник, а приносящий восхитительную ясность мыслей и чувств. Однако в тот раз встречи с волками тоже не состоялось, хотя они долго шли по нашей лыжне. Перед нами лежал белый лист древней, как мир, книги с клинописью заячьих следов. А на реке Куриякса, что у Белого моря, идя по свежему лисьему следу, я провалился под лед, как в конце концов проваливается всякий, идущий не своей дорогой.

О, безмолвный снежный край! Я так ценю молчание, что вижу достоинство в том, что волки нападают молча. О Севере пишется так, словно каждая фраза произносится после продолжительного молчанья. Ведь тогда мы смотрим негатив немого кино, где земли белы, а лица черны. Потом, как пепел после костров, после снега останется пепельносерый снег весны. Тогда и волки становятся серыми, словно это пепельные следы того внутреннего огня, который понадобился, чтобы выжить в Полярную ночь.

А следующей зимой я провожал Год Волка, украсив в тайге маленькую елку, пушистую как волчий мех. Надо мной висели огромные звезды, которые все на Севере кажутся белыми. Но я не видел над собою созвездие Волка. То ли оно невидимо из северных краев, то ли неприметно, как волчий мех на фоне тундры. Но, когда красноватое солнце светит в день по четыре часа, тогда и задумываешься о звездах. Ведь никто не задумывался об этом тогда, когда я родился в начале холодной зимы, когда даже волки не чуют весны.

Зимний закат. Тогда я не знал, что Год Волка будет последним, когда у меня были обморожены руки. Следующие пять лет на Средней полосе не замерзали даже некоторые реки. И мне оставалось лишь вспоминать закат, похожий на слабую свечу в ледяных канделябрах северных гор, который я, не поставивший к тому времени ни одной свечки в православном храме, наблюдал в одну из этих теплых зим из буддийского дацана в Восточном Саяне...

Зимнее предзакатное солнце таково, что на его желтый диск можно смотреть, как на Луну - не щурясь. Но впрочем, все равно, с прищуром или нет, но я привык не отводить глаза от любого взгляда... Когда горное солнце отражается от снега, то можно ослепнуть, и в этом утверждении нет поэтической метафоры. Она в том, что горы "слепнут" от лежащего снега, город "слепнет" лишь от сильного снегопада. Мой город, в котором не осталось чистого снега, город, в котором были сняты красные флажки - не оказался он ли он западней?

К тому же случилось так, что в день, который отмерил мои тридцать зим, вместо холодного дыхания зимы я ощутил холодное дыхание смерти... Впрочем, фирн моей памяти почти ничего не сохранил от этого прошлогоднего снега... В нем запечатлена лишь одна фраза, которую я прошептал, прощаясь со своей тридцатой зимой: "Если, прожив в мире много лет, я не вышел в люди, то стало быть мне остался единственный путь - выйти в Природу".

Волк

Когда лапы ложатся так мягко на снег, в нем почти не оставив следов, это начался бег, что похож на побег неизведавших страха волков. Я бегу чуть касаясь снегов, устремясь не затем, чтоб кого-то догнать, Монотонно и страстно дыша, как молясь. Это - бег лишь затем, чтоб дышать. Ведь уже наступили полярная ночь, да и собственной жизни закат. И вся поздняя мудрость мне может помочь, только бросив в побег наугад. И пока еще близкой весны не сулит нам смертельная бледность снегов, Надо мной небо звездами ярко горит ясно, как смысл жизни волков. И в мельканье еловых и собственных лап наконец замедляется мысль. И безумного этого бега хотя б на бегу понимается смысл. Когда лапы ложатся так мягко на снег, в нем почти не оставив следов. Значит, в новую жизнь может быть лишь побег, А не тысячи тысяч шагов. С легким сердцем почти не оставлю следа от изящных по насту прыжков. я сегодня в ночи одинок как звезда, что горит не в созвездии Псов. И вот воздух вдыхая с огромных высот, словно холод далеких миров, этот бег превращу я однажды в полет и совсем не оставлю следов.