– Кстати, о Венере! Вы знаете, что Венеру Милосскую, а это только одно из многочисленных изображений Афродиты, тоже нашли здесь, на Кикладах? Если бы вы могли напрячь свои скудные извилины, то даже догадались бы, как называется остров, где она была найдена! Ну? На развалинах древнего амфитеатра на острове… Сами догадаетесь или рассказать?
– Интересно, расскажи, Мария! – попросили наперебой две ее подружки, а мальчишки согласно закивали головами.
– Ладно уж! Слушайте! В начале девятнадцатого века жил такой моряк-француз Оливье Вутье. Жуткий авантюрист, между прочим! Когда он решил попытать счастья на Милосе в поисках древностей, которые активно сбывал перекупщикам на черном рынке, он и представить себе не мог, что отыщет такое чудо. Он приступил к раскопкам вместе с местным крестьянином, и они вдвоем нашли статую. Кстати, на тот момент у нее еще были на месте обе руки! Но у него не было документов на ее вывоз, местные власти отказали ему, и он попросту бросил свою находку. Но навсегда вошел в историю, как человек, который нашел Венеру Милосскую.
– Ничего себе! – присвистнул Рикардо. – А что было дальше?
– А дальше началась и вовсе сумасшедшая интрига: прознав о находке, за ней отправился другой морской офицер, Жюль Дюмон-Дюрвиль, предварительно оформив все необходимые бумаги в Стамбуле. Оформить-то оформил, но не сказал властям, что именно собирается вывозить! И вот он прибыл на остров и видит, что Венеру уже погрузили на русский корабль, чтобы отвезти ее в Стамбул. Он с трудом выторговал статую у русских, ссылаясь на то, что у него оформлено официальное разрешение на вывоз. Забрал и увез… Во Францию! В Стамбуле, когда узнали, что они потеряли, пришли просто в бешенство. Турки даже публично высекли самых влиятельных граждан Милоса, обвинив их в потере сокровища.
– А руки-то куда делись? – подал голос Микеле.
– А руки у Венеры пропали уже по дороге. Говорят, была какая-то драка между турками и французами, во время которой статую и повредили. В таком виде – безрукую – ее и привезли в Париж.
– А потом?
– Потом статуя была выкуплена Лувром, где и находится сейчас. Кстати, я считаю, что и Лувр, и Берлинский, и Британский музеи должны вернуть грекам их национальные реликвии. Это все принадлежит грекам! Согласны? Пусть хранятся в их музеях! Кстати! Как только мы прибудем на Наксос, я сразу же хочу осмотреть Археологический музей и Портару – развалины недостроенного храма Аполлона. Кто со мной?!
– С тобой я готов осматривать развалины любого храма, детка! Хоть до самого утра! Разве я не похож на Аполлона, я ничуть не хуже! – бойко выпалил один из смуглых темноволосых спутников Марии и предусмотрительно подскочил со своего места, так как в него уже летел пустой стаканчик из-под кофе, что наливали в баре на верхней палубе. Вся компания в сотый раз дружно рассмеялась.
Таинственный пассажир с улыбкой и интересом выслушал восторженную речь Марии и погрузился в собственные мысли.
Пятнадцать лет… Пятнадцать лет прошло с тех пор, как он впервые познакомился с профессором Смирновым, уникальным исследователем-лингвистом, лучшим другом и коллегой своего отца.
Эти годы прошли в совместных трудах и поисках, но закончились печально… Это была неожиданность, несчастный случай… Но работа профессора была закончена, и он ушел из этого бренного мира, с честью выполнив свое предназначение.
У ученого, который с семейной жизнью был совершенно не совместим, не осталось наследников, зато оказался солидный счёт в одном из частных банков Петербурга, где Смирнов жил безвылазно все последние годы.
Печальное прощание, встреча с адвокатом, озвучившим завещание, по которому наследником Смирнов указал его, Алекса. Вот так именно он, лингвист Александр Владимирович Смолев, для друзей – Алекс, друг и коллега ученого, внезапно и неожиданно для себя стал обладателем профессорского состояния.
Дом под Зеленогорском, лаборатория, библиотека, включая коллекцию древних глиняных табличек на шумерском и аккадском языках тоже остались Алексу. Пока за библиотекой и коллекцией приглядывал Фудзивара-сенсей, руководитель Додзе, где тренировался Алекс. Смолев планировал перевезти их позже в отель, который у него когда-нибудь будет.
Алекс вздохнул. А тут еще этот кардиолог, чтоб его!
«Вы переутомились, мне не нравятся ваши сердечные ритмы, давайте покрутим педали, давайте повесим на вас суточный монитор! Вам надо срочно менять режим, вам нужно к морю!» Талассотерапия то, талассотерапия сё… Болтун. Знал бы он, как Смолев провел последние пятнадцать лет, был бы сильно удивлен. Но это совсем другая история…
На счетах профессора оказалось достаточно, чтобы исполнилась давняя мечта Смолева – дом у моря. В конце концов, этих докторов чему-то же учат в их медицинских институтах – может, он и прав, и все так удачно совпало.
Старый сослуживец Алекса, Виктор Манн, работал в афинском представительстве Интерпола уже лет двадцать, дослужившись до звания полковника и должности руководителя направления. Какого именно, Алекс, по понятным причинам, не интересовался. Именно он-то и порекомендовал Алексу обратить внимание на Киклады, так красочно сейчас описанные Марией.
Островов много: найдется среди них и для Алекса укромный уголок с каким-нибудь старым венецианским особнячком на скалах, который можно будет переделать под отель по сходной цене.
Поскольку Греция уже который год переживала тяжелый экономический кризис, спровоцированный отчасти вступлением в Еврозону, а отчасти – недальновидностью местного руководства, на рынке недвижимости царил застой. Более четверти миллиона объектов по всей Греции были брошены владельцами в недостроенном виде.
Смолев серьезно рассчитывал при покупке отеля уложиться в две-три сотни тысяч евро. Тогда у него остались бы средства и на реконструкцию, и на первые пару лет ведения бизнеса, и даже не небольшую таверну с видом на море.
Начать Виктор посоветовал ему именно с Наксоса: во-первых, почти двадцать тысяч жителей, один из наиболее населенных островов архипелага, а это значит: и инфраструктура, и медицинское обслуживание (чёртова аритмия!), и какая-никакая цивилизация. Во-вторых: «Ты же любишь вино, а там есть виноградники, может быть, для тебя это шанс. Глядишь, лет через пять угостишь меня бутылочкой вина собственного производства! Попробуй, я дам тебе адресок одного своего знакомого на Наксосе, он тебе поможет с жильем. Поезжай, отдохни, а то действительно плохо выглядишь: на старый мятый баклажан похож!».
Тепло попрощавшись с другом, взявшим с Алекса твердое обещание «не пропадать и дать знать о результатах», Смолев отправился прямо в порт Пирей2. Самолеты он не любил, а морская прогулка его не пугала: морской болезнью он не страдал, да и свежий ветер на верхней палубе способен, к счастью, выдуть из головы все крепко засевшие там дурные мысли и печали.
В момент, когда Мария бросила в спутника стаканчик из-под кофе и гневно сдвинула брови, а Луиза всячески пыталась снова привлечь внимание загадочного симпатичного незнакомца, в салоне наконец-то появился её муж Фабрицио.
Он хорошо знал свою супругу, поэтому держал в руках, едва не роняя на палубу, целую охапку бутылок с теплой и холодной водой, с газом и без него.
– Скузи, кара3, – нежно проворковал он. – Там такая очередь в баре!
Смолев усмехнулся. Так это его он видел оживленно щебетавшим с миловидной блондинкой-барменшей у стойки. Ох, уж эти итальянцы!
Вдруг из левого угла салона раздался громкий раздраженный голос на испанском:
– Демократия, демократия! Что вы мне тычете в нос вашей хваленой демократией? Да ни черта она не стоит, вместе с вашим Евросоюзом! И в древности ни черта не стоила, и сейчас! Афины, говорите, – колыбель демократии? Сократа кто приговорил к смерти по ложному навету, даже разбираться не стали, а все от зависти и злобы, кто? Демократы! Кто все мужское население Милоса вырезал в четыреста шестнадцатом году….
