И мне даже неловко стало от этого моего ощущения: вот, мол, есть такие вот они, а есть вот этакий я. Глупости! Все мы человеки. И вот от этого мне и стало так хорошо, прямо каким-то светом будто наполнился.
Впрочем, все это секунду продолжалось, а я вон как расписался. Это зря. Сам я ужас как не люблю, когда авторы начинают обычные слова с заглавных букв писать: Жизнь, Счастье. А сам только что кричал: Природа, Красота! Просто бывают такие моменты, когда слов недостаточно, и воздуха недостаточно, и кажется, тебя не поймут, если не кричать во весь голос. А люди, на самом деле, которые нечто подобное переживали (а это почти все), все прекрасно поймут не только без крика и высокопарности, но и вообще без слов. Так что, если вы все поняли и так, считайте, что двух предыдущих абзацев просто нет. Хотите, вычеркните их.
* * *
Началась собственно рыбалка. Так я это понимаю. Сели люди, поставили удочки на рогатки, замерли и на воду глядят. Тут, видимо, тоже дело вовсе не в рыбе, а в этом вот молчании и сосредоточенности. Буддисты-монахи для этого даже удочки не используют. Просто сядут и сидят, молчат. И смотрят не в реку, а в себя. Тем более, что согласно их учению, вся жизнь и есть река.
Но я, как видно, не дорос до буддизма. И даже до обычной рыбалки. Подсел тоже на бережку на раскладном стульчике, посидел. Нога затекла. Потом шея. Встал, потянулся. Опять посидел. И решил прогуляться. Камеру свою, мыльницу, прихватить.
Куда там мне советовали пройти, где заливчик с деревом? И я, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимание настоящих буддистов-рыбаков, поднялся к лагерю, пошерудил костер, взял зачем-то палку, которой двигал дрова, и пошел прогуляться.
Поднялся чуть выше лагеря, там оказалось поле. То ли пшеницы, то ли ржи. А может и овсяное. Стыдобище! До чего мы, городские жители дошли! Рожь от овса отличить не можем. Да что злаки! Вот дерево стоит у самой воды живописное. А я ведь и не знаю, ива это или ветла какая-нибудь. Так и говорим: «дерево». И вроде ведь ботаника была в школе. Да только я кроме корней стержневых и мочковатых ничего не помню. Ах ну да, еще пестик и тычинки, конечно! И чего мы, спрашивается, изучали год или больше? Или взять ту же школьную астрономию. Помню, что мы учились какие-то параллаксы вычислять. Для чего? А просто названий созвездий не знаем. Ну Медведицу да Кассиопею найду на небе. А как стороны света определить или время? Вот бы чему на астрономии учить – тому, что в Средневековье каждый мальчишка знал. А то получается прогресс наизнанку. Человечество вроде бы знает все больше и больше, а человек отдельный – все меньше.
* * *
– Вставай, рыболов! – заорал Костик. И я понял, что задремал. Дошел до красивого дерева (ветлы? ивы?), вернулся в лагерь, поразмышлял о бестолковости школьных предметов и незаметно уснул. А оказывается, уже окончательно рассвело. Солнце ногу мою левую основательно припекало. Рыбаки суетились вокруг костра, потрошили рюкзаки.
– Мы думали, ты тут за костром следишь! Хе-хе. Ну что, уху забарабаним?
На этот риторический вопрос я отвечать не стал, и чтобы искупить свою вину за погасший костер, отправился за дровами. Принес ворох веток, потом сучки покрупнее и посчитал, что я снова полноценный член коллектива. Спрашиваю Аркадия:
– А что, уже есть из чего уху варить?
– Уха такое дело, что ее всегда есть из чего варить.
А Хуан рядом с костром какое-то сооружение воздвигает:
– Мы, дорогой, не только на уху наловили, мы сейчас еще и гриль забабахаем. Рыбный шашлычок, генацвале!
А Костик, проходя мимо меня, интимно так говорит:
– Везунчик ты, брат. Первый раз на рыбалке, и русалку-гриль попробуешь!
– Повезло, – кивает головой Евгений типа Петрович.
Я уже открыл рот, чтоб спросить, что еще за русалка-гриль, но вовремя понял, что лучше промолчать. Знаю я эти штучки для неофитов. Приколы для новеньких. Помню, когда я на буровую впервые прилетел, меня тоже кто-то из помбуров послал за глюкоскопом. Я полдня ходил от одного к другому, от дизельной до кухни, спрашивал у всех глюкоскоп, и все меня на полном серьезе посылали дальше: только что бригадир унес, спроси у кранового, может на складе лежит. Только часа через три я начал подозревать, что меня разыгрывают. И когда вся бригада собралась на обед, мастер-бурила говорит:
– Ну что, не заработали мы обед-то. Полдня насмарку ушло. Глюкоскоп так и не нашли?
Кто-то отвечает: да вон, мол, новенький должен был принести. Я было начал оправдываться, что и там искал, и тут спрашивал. Только все как заржали хором! Тут я и понял, что это своеобразное посвящение, ритуал. И обижаться нельзя ни в коем случае. Если сам над собой вместе со всеми посмеешься, скорее станешь своим среди них. Да я и на самом деле не обиделся. Надо ж было догадаться! Глюкоскоп!
Вот и у рыбаков, думаю, тоже есть свой прикол, розыгрыш. Только тут русалка-гриль. Ладно, думаю, сделаю вид, что клюнул, пусть повеселятся.
– Русалку выловили, что ли? Здорово! А я в кустах тут Пегаса видел, он траву щипал.
Но мужики шутку не поддержали, не засмеялись. Переглянулись только странно, ухмыльнулись загадочно. Аркадий говорит:
– Ты не понял. Это не шутка. На самом деле русалку поймали. Нет, не тетку с хвостом и зелеными волосами. Это, конечно, рыба такая…
Хуан кричит от своего гриля-мангала:
– Не рыба! Это млекопитающее. Или земноводное. Типа тритона.
– Не важно! В общем, на русалку не очень похоже, но так уж все привыкли называть. А главное, она попадается ОЧЕНЬ редко! Это считается рыбацкой удачей. И не важно, кто именно поймал («Хотя это я!» – вставил Костик), всем удача будет. Я вот второй раз в жизни всего ее вижу, а ты в кои-то веки собрался впервые на рыбалку и – на!
Я озирался, пытаясь понять, продолжается розыгрыш, или Аркадий говорит всерьез. А Костик присел на корточках у ведра и зовет меня:
– Ладно, рыбак сухопутный, иди глянь. Вот она, русалочка!
Я подошел, почему-то на негнущихся ногах, и взглянул в ведро. Там плавала… плавало… Даже не знаю. Русалка? Не знаю. Но точно не рыба. И уж не тритон!
Небольшая, в полторы ладони длиной, с хвостом, переливающимся перламутром, совершенно рыбьим. Но верхняя часть, «от пояса», была ни на что не похожа. Я даже подумал сначала, что мужики ради достоверности своей шутки специально для меня изготовили это существо. Взяли и склеили пол-рыбины и пол- еще чего-то. Чего только? Или кого? Да нет, существо было настоящее и совершенно живое. Оно полусонно двигалось, перебирало плавниками. Да вот в том и дело, что не плавниками! Больше всего это действительно походило на крошечные ручки. Розовато-прозрачные, с малюсенькими пальчиками и перепонками, как у лягушки. Правда, что ли, земноводное? Но стоило взглянуть на голову, как слова типа «земноводное» или «рептилия» застревали в горле. Головка была тоже розоватая, как и вся верхняя часть, без намека на чешую, и отделялась от тела тонкой шеей, что уж совсем не напоминало никакого животного. А напоминало… Русалку и напоминало. Голова была покрыта даже волосиками или чем-то вроде – тонкими, белесыми, реденькими, слегка вибрирующими в воде. И самое главное – глаза! Все видели глаза рыб – в них пустота и бессмыслица. И даже глаза животных, белок например. Бусинки, милые конечно, но ни тени сознания в них не увидишь. Ну, у собак да, что-то такое там есть. Или у дельфинов. У тех так вообще в глазах виден ум настоящий, как бы даже не более развитый, чем у человека. Но у этой… русалки… глаза были уж точно не рыбьи. И не беличьи. И даже не собачьи. Потому что в них был виден не столько интеллект, как у тех же дельфинов, сколько боль. Да, боль и мольба! Я смотрел в ведро, где плавало странное создание, а оно иногда смотрело на меня, прямо мне в глаза (разве рыба смотрит вам в глаза?!), и будто умоляло о чем-то. О том, чтоб его выпустили, надо полагать.
– Ну что, хороша? Не видел такого раньше? Я сам пока не увидел, не верил. Думал, рыбацкие байки. Даа, в магазине такую не купишь, – Костик тоже сидел рядом с ведром на корточках и смотрел на русалку.
