– Значит, говоришь, сестренка «баксы» привезет? Вот только у тебя по бумагам никакой сестренки-то нет.
– Есть, товарищ сержант, двоюродная, и не одна. Кстати, очень симпатичная.
– А, может, мама лучше?
– Нет, сестренка скорее сообразит и организует. Через часик на месте будет.
– Ладно, брякни. Посмотрим, что из этого получится. Только я тебя честно предупреждаю, если что не так, то не обессудь, я тебя лично и конкретно «урою». Фиг ты у меня отсюда здоровым выйдешь.
После этих слов сержант снова сел за стол, небрежно двинул телефон в сторону Василия.
Быстро уломался служивый, вот тебе и долг с уставом, присягой, и прочей хренотенью. Теперь скорее звонить, пока кто-нибудь не вошел, пока сержант не раздумал, недоверие прямо-таки светится в его глазах. Не переживай, друг, не останешься без своих «баксов», все будет путем, и для тебя, и для меня. Первой Светке на мобильник, а она уже сама всех на уши поставит, моя маленькая и верная подружка. Молодец, ответила сразу, как чувствует, что ее пацан в конкретной беде».
– Светик, это я. Узнала, родная? Слушай внимательно, я на городской гауптвахте, у вокзала. Ты сейчас в темпе лети сюда, передашь мне пятьдесят долларов, я в полном говне. Вызовешь на КПП сержанта Смирнова, и ему передашь эти деньги для меня. Все поняла? У меня нет времени долго говорить.
– Все понятно, буду через полчаса, мы как раз в эту сторону едем. Целую, не переживай. Молодец, что позвонил.
Василий положил трубку, и весело глядя на сержанта, сказал:
– Через полчаса подъедет, вам надо только выйти и забрать.
– Полчаса так полчаса, а сейчас давай в камеру. Пока в общую, а там видно будет. Если все получится как надо, устрою как-нибудь получше.
Камера на десять человек, если судить по пристегнутым к стенам койкам. Холод собачий в этой бетонной конуре. Хорошо, что под робой зимняя тельняшка. Как знала Светка, передала ее неделю назад. В казенной полусинтетической, точно воспаление легких схватил бы. Хотя и шерстяная от этого не гарантия, морозит уже конкретно, и, кажется, скакнула температура.
Только чуть-чуть спал напряг, только немного все определилось, как сразу стал замечать, что каждое движение сопровождается болью, нудной, как зубной, когда одежда соприкасается с местами ожогов.
Встретили Строева товарищи по несчастью радостно, как долгожданного лучшего кореша. Никогда не оскудеет русская армия от лихих парней, а значит, никогда не будут пустовать камеры гауптвахт.
Вот они, его новые сослуживцы, вернее, товарищи по несчастью. Все солдаты, с флота он один. Всех взяли в «самоходе», у всех алкогольное опьянение, сопротивление патрулю, попытки сбежать, отбиться, в общем, еще те воины.
Сержант понял, что нисколько не прогадал, разрешив матросику позвонить. Из громадного джипа, подкатившего к КПП, выпорхнула девчушка, по виду совсем соплячка, но в сверкающих брюликами серьгах, и таким же ярким колечком. Ему, ничего не понимающему в этих делах, и то стало понятно, что эти штучки очень дорогие. Девушка по-свойски улыбнулась, почти ласково, как будто совсем не ее привез этот шикарный джип. Прижалась к его руке, увлекла за машину.
Смирнов и не сопротивлялся, в волнении, четко ощущая бицепсом ее упругие груди. Но за машиной мгновенно отцепилась от руки, улыбаться, правда, не перестала. Из кармашка юбки достала квадратик зеленой бумажки:
– Ты хороший мальчик. А хорошему мальчику и платить хорошо надо. Держи соточку, будешь умницей, еще получишь.
Девушка уже не просила, а приказывала:
– Еще пятьдесят тебе накинули, чтобы Строев в любой момент мог позвонить. Ты надеюсь не против этого?
Будешь против, если в кармане сто долларов, а из машины вылезли и покуривают два таких мужика, что и слепому видно, вякать против – себе дороже. Сержант усмехнулся. «Урою, здоровье вышибу». Тут так уроешь, что и до дембеля не доживешь, это тебе не пацаны дворовые. Он и сам после службы будет прибиваться к такой «бригаде». Только вернусь домой, сразу порешу вопрос с подобным трудоустройством.
А сейчас надо все делать, как говорят. Сердце вещает, что это не последняя «зелень» в его кармане.
В другую камеру на четверых, Васек переходить не стал, в этой повеселее, да и не забылось, как радостно его встретили. С появлением Строева, жизнь одиннадцатой камеры заметно улучшилась. Курево перестало быть дефицитом, как хлеб и сало. Ежедневно эту немудреную посылку заносили вечером кто-нибудь из солдат гауптвахты.
Так прошло трое суток, а на четвертые всех обитателей одиннадцатой, сразу после завтрака увезли на работу в город, рыть траншею под теплотрассу. Поехали на гауптвахтовском «Урале», под охраной двух солдат. Василия морозило уже конкретно, все эти дни держалась температура. Он сегодня уже не мог толком шевелиться, не то, что работать.
Скорее бы добраться до места и завалиться на солнышке, и плевать на все. Места ожогов гноятся, лопаются, намокают, и нечем смазать эти язвы, нечем перевязать. Видно, от этого и температура, морозит постоянно, даже в это теплое августовское утро. Он еще сутки назад попросил передать в камеру любую мазь от ожогов, бинт и пластырь. Терпеть уже невозможно эту постоянную боль.
Может, сегодня, ведь Светка точно знает, в каком он состоянии. Рассказал ей по телефону, и она же спрашивала, почему он молчал. В ответ, что думал, что все само собой пройдет, обозвала мудаком, потом заплакала. Сквозь тихие всхлипы пообещала, что все сделает.
Но вот прошли сутки, а от нее ни слуху, ни духу. Хочется лечь прямо на грязный пол кузова и забыться. И напрягаясь из последних сил, парень пытается медитировать, чтобы уйти от боли, от действительности, от всего на свете. И если Светка не смогла передать медикаменты, то на это есть причины.
Боже, как не хочется двигаться! Смазать бы саднящие места и перевязать, а то не отпускающая ни на мгновение боль, кажется просто пыткой.
Жалко, но придется порвать тельняшку, и перевязать самые болезненные места. И все никак не получается отгородиться от этой боли медитацией, хоть на несколько минут.
Не получается представить Светку, ее чуть смугловатое тело, шелковистый живот, и всю ее такую родную и желанную. Не получается, каждый удар машины в колдобине, мгновенно отдается, бьет тело электрическим разрядом. Продержаться бы пару дней, а там и к боли притерпишься, да и заживать уже должно.
Это пройдет, а вот что с ним дальше будет? Куда кривая выведет, то ли в дисбат, то ли на зону? Заварил он «крутую кашу», теперь из-за него приходится крутиться всем.
Но с другой стороны, он и сам сделал бы все возможное, случись беда с кем-то из его друзей, не говоря уже о Светке. Если на то пошло, все проверяется вот в такие моменты, которые и расставляют все на свои места. Он, в принципе, готов к самому худшему, скорее всего его сделают виновным по всем статьям, чтобы другим неповадно было поднимать руку, как на господ офицеров, так и на флотские традиции. Теперь-то он здорово жалеет, что не воспользовался отмазкой от всей этой воинской халабуды. И стоило-то это всего две штуки «баксов».
Вот и отдал долг маме-Родине. Какой он еще наивняк зеленый, что он успел назанимать у нее в свои-то годы.
И на флот сам напросился. В детстве школу юнг закончил, вырос у моря, всегда хотел покрасоваться на улице, во дворе таким настоящим моряком. Над этим Серж постоянно смеялся, пацаном с глубинки называл, набитым романтикой и прочей чушью. Пускай так, но все равно хотелось носить бескозырку законно.
Глупо, конечно. Он с четырнадцати лет в полукриминальном автобизнесе в полный рост, всякого насмотрелся, сколько за спиной крутой суеты и разборок. А вот от мечты детства не смог избавиться. Думал, что после всего этого, служба ему совсем не в напряг будет. Ведь его уличный опыт подкреплен шестью годами занятий боксом и восточными единоборствами. Что-что, а в этом он спец, это даже Серж признал, крутой профи в боевом искусстве.
И вот всего год в матросской робе, а за спиной столько непоняток, плавно перешедших в неподъемную проблему. Хотя эту неподъемность он немного сгущает, за спиной Серж и Светка, пацаны. Они все знают где он, и что с ним, они не оставят его одного. Они защитят матроса российского флота.
