© Анатолий Зарецкий, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наконец объявили, что скоро начнется подготовка к пуску летного изделия. Новость вдохновляла. Предстоящая напряженная работа, конечно же, освободит нас от армейской рутины, да и время полетит гораздо быстрей и интересней.

Мы с Суворовым взвесили наши возможности. Теперь в команде самым опытным начальником расчета оказался я. Даже Суворов не имел такого опыта. А у капитанов Алексеева и Кольцова был свой круг обязанностей.

В мое распоряжение попали также расчеты Шуры Шашева и Пети Иванова. Не густо. Бойцы, в основном, молодые. Остались единицы из тех, кто принимал участие в предыдущем пуске.

Начались интенсивные теоретические занятия. Хорошо, еще не уволились мои лучшие кадры – рядовые Дорин и Лобойко. Этих бойцов я отобрал, когда они еще проходили курс молодого бойца. С давних пор курсами командовал майор Липинский. Он обожал эту обязанность, потому что мог отобрать толковых новобранцев в свою команду. Он всегда приглашал меня рассказать новобранцам о нашей технике. Тогда я еще делал это с энтузиазмом. Часто после моих «лекций» подходили молодые бойцы с огоньком в глазах и просились в нашу команду. Так я и познакомился с Володей Лобойко.

Он рассказал, что они с его школьным товарищем Дориным уже окончили институт в Ташкенте, прежде чем их взяли в армию. Я попросил Липинского, и тот определил обоих к нам. Ребята оказались толковыми и вскоре знали технику лучше всех.

Но армия есть армия. Помню, как старлей Шашев принес в комнату офицеров огромный арбуз. Они съели его с нашим «техником» Геной Соколовым буквально по-свински, прямо на столе. А в заключение кто-то из них сбросил корки и семечки на пол.

– Дневальный! – вызвал дневального старлей Соколов, – Уберите! – приказал он вошедшему Дорину. Через минуту Дорин и Лобойко уже отмывали стол и полы комнаты офицеров.

– Только в нашей стране такое возможно, – возмутился тогда Боря Афанасьев, вошедший вместе со мной в комнату, когда уборка была в самом разгаре, – Техник нагадил, а два инженера обязаны за ним убирать, – ворчал Боря, который, в отличие от меня, не заметил еще одного нагадившего – Шуру Шашева.

И Дорин, и Лобойко не рвались в командиры, а потому так и остались в рядовом звании, но по моему распоряжению их команды исполняли все, вплоть до старшины команды. Сейчас я поручил им провести дополнительные занятия с теми, кто из-за нарядов не успевал бывать на основных занятиях. И ребята великолепно справились с моим поручением.

И вот снова настал день вывоза изделия. Все проходило, как и в прошлый раз, но теперь с изделием на старт не поехал, а отправил Петю Иванова. Пусть привыкает.

Неожиданно встретил старого знакомого – морского полковника из Госкомиссии. Тот почему-то обрадовался встрече. После взаимных приветствий первым делом спросил о Шурике. Узнав, что тот будет работать, побежал куда-то жаловаться. Кончилось тем, что Шурика навсегда отстранили от работ с изделием.

Кошмар. Теперь нас снова только двое – Петя и я. Ладно, десять дней подготовки выдержим. А вдруг снова доработки, как в прошлый раз? Доложил Суворову. Пусть думает.

Я оказался прав. Подготовка изделия к пуску началась с его доработок. И мы с Петей с головой окунулись в непрерывную работу. Она изматывала, но оба были молоды, и легко переносили все, что перепадало на нашу долю.

А вскоре нам повезло. В свое дежурство обнаружил любознательного молодого лейтенанта, который задавал вопросы со знанием дела. Оказалось, Юра Павутницкий – выпускник академии имени Можайского. К тому же золотой медалист. А главное – как и мы с Петей, двигателист по специальности.

Вот только при распределении полковник Ананич назначил его в один из расчетов башни обслуживания. Тут же обратился к полковнику Яшкову, и явная несправедливость была устранена.

С моей помощью и с помощью майоров Кавзалова и Кочеткова, Павутницкий через две недели сдал все зачеты на допуск к самостоятельной работе и влился в нашу команду.

Помог и однокашнику Павутницкого лейтенанту Леше Талалаеву. Специалиста, которого готовили управлять луноходом, определили заведовать примитивными сантехническими системами. Его тоже перевели в нашу группу к управленцам…

В среде гражданских специалистов, наиболее плотно контактировавших с нами, тоже были изменения. Вместо опытных двигателистов Пескарева и Сафронова, появились Анатолий Семенович Мазо и Владимир Александрович Кузнецов. Старший инженер Леня Мокшин был все в том же качестве.

Леня, по виду борец или штангист, всегда удивлял поверхностными знаниями. А ведь он представлял Головное конструкторское бюро, созданное Сергеем Павловичем Королевым. Тогда мне это было просто непонятно. Вот и в тот раз обнаружил кучу ошибок в эксплуатационной документации. Решил разобраться во всем с Мокшиным – представителем отдела-разработчика.

– Леня, скажи, пожалуйста, – обратился к нему, – Как мне по этой схеме работать? По вашей инструкции или на основании здравого смысла?

– Конечно по инструкции, – ответил Леня, бросив взгляд на схему.

– Леня, а что будет с резиновыми шлангами высокого давления при температуре жидкого кислорода? – ехидно спросил его.

– Что будет. Что будет… Ничего не будет, – удивил ответ «специалиста».

– Леня, резина при таких температурах твердеет, а под давлением ее разорвет на мелкие кусочки. Здесь по науке металлорукава должны быть… Так как будем работать? По инструкции или как? – продолжал пытать горе-разработчика.

– По инструкции надо работать, но ты поставь металлорукава, – дал странный ответ Леня.

– Леня, но это же не по инструкции… Ладно, иди, правь инструкцию, а то дам официальное замечание, – завершил я бессмысленный разговор.

Владимир Александрович оказался человеком иного порядка. Это был знаток своего дела – специалист с большой буквы. С ним у меня проблем не было никогда.

Снова появились майоры, предъявляющие удостоверения КГБ и интересующиеся защищенностью объекта от действий «вредителей».

Создалось впечатление, что каждый из этих работников действует в вакууме, абсолютно автономно, ни с кем не обмениваясь информацией, а потому всякий раз наступая на одни и те же грабли.

Или мне просто попадались такие работники, которым, как и Лене Мокшину, было абсолютно все равно, что творится вокруг них. Лишь бы их поменьше тормошили.

Помню, как мы с волонтером Лешей Зайцевым отбирали, в качестве наглядных пособий для спецкласса, агрегаты ракетных двигателей, которые разыскивали в громадной куче обломков взорвавшейся на старте ракеты. В тот раз отыскали подходящий газогенератор. Мы отсоединили его от магистралей и в трубопроводе подачи горючего неожиданно обнаружили посторонний предмет. Это был аккуратно свернутый кусочек перкаля, перевязанный проволокой.

Несомненно, попасть туда этот посторонний предмет мог только при сборке двигателя. Обнаружить его на более поздних стадиях невозможно.

Последствия очевидны – запущенный двигатель не вышел бы на режим минимальной тяги и был бы выключен системой управления. По маркировке определили, что это двигатель последней ступени ракеты. Это значило, что если бы ракета не взорвалась на старте, она все равно не вывела бы объект на орбиту. Перед нами не что иное, как один из следов подрывной работы внедренного на ракетный завод диверсанта.

Мы с Лешей доложили в КГБ. Там нас долго пытались убедить, что посторонний предмет мог попасть в трубопровод при взрыве. Но когда мы не поленились и принесли причудливо изогнутый трубопровод и показали схему его установки, версия мгновенно отпала.