- А, з-зайцы-кролики, - радостно вскричал, разуваясь у входа, он, Сонное царство! А враг-то не дремлет!
Но это он так здоровался. Конечно же, никто уже давно не спал. Землис ловко и, чисто по-мужски, грубовато накрывал завтрак - шмат сала, сковородка картохи, лук, и еще почти столько же, сколько было на столе, уложил в заплечный мешок Егора.
- Будь добр, Поэт, нарежь хлеб и садимся за стол. Егор, там на трельяже лежит, я набросал, схемка леса и как вам идти через лес.
Егор принес ее и задумчиво спросил что означают эти непонятные метки, вот я вижу Слободку и Город - они подписаны. Вот это, по-видимому, граница тайги, а что означают остальные значки? Хе, ответил лесник, на словах, пожалуй, трудновато будет объяснить. Знаешь что, на местности вы точно все сообразите, гарантирую. Этими значками я изобразил самые присущие, самые бросающиеся в глаза отличия разных зон тайги друг от друга.
- Я знаю, Егорчик, положитесь на меня, - похвастался Поэт. - Для человека, я считаю, нет нерешаемых проблем, и вообще, зачем строить искусственные сложности? Ведь куда-нибудь да выйдем.
- А все же, Егор, возьмите схемку с собой, - сказал Землис и Егор засунул ее в карман.
Потом они дружно сели и основательно поели, рассчитывая на долгий день пути.
- Вы вдвоем представляете собой какой-то нехороший ходячий симптом, высказал свое возмущение Землис. - Отсюда еще никто не уходил, понимаешь, а тут сразу двое. Не нравится мне это. Вы хоть объясните - зачем вам Город?
- Я уже объяснял, - весело сообщил Поэт. - Я попытался пожить в мире где живет большинство, но потерпел неудачу. Что ж, попытаюсь и второй раз - вдруг получится, а то ведь я никогда не поверю, что право меньшинство.
- Что касается меня, - сказал Егор и задумался - а что же ему в конце концов надо... Обрести себя - вот что нам всем надо. - В общих чертах я понял что такое Дубравная Слободка, а теперь желаю узнать что такое Светлоярск. И потом сравнить.
- Что ж, сугубо личное дело. Но постой, - вдруг виновато вспомнил лесник, - у Поэта, я знаю, есть квартира, а у тебя значит ничего нет, раз не помнишь. Отсутствие крова в суровом обществе есть стопроцентное обречение. Так что давай я напишу рекомендательное письмо к одному замечательному человеку, первое время поживешь у него.
Он быстро набросал записку какому-то Минилаю и Егор ее тоже спрятал в карман. Теперь их с Поэтом больше ничто не удерживало. Они поднялись.
- Ну, с Богом, ребята, - напутствовал хозяин и они, натянув высокие ботфорты, закинув на плечи рюкзаки, опустив на лицо москитные сетки, вышли из избы.
На всем главенствовала роса. По худосочной тропке с нависающими ветками кустарников, при нечаянном задевании которых обрушивались бурные потоки мокрот, и с рослой травой по краям они углубились в непроходимую чащу. Первым шагал Поэт, продирая путь, раздвигая руками тоннель, а Егор едва успевал отбиваться от хлеставших после него веток.
Поэт этот любил жизнь. Да так любил - с охотой, пылко, как еще любят собаки, как любят ее жизнестойкие и вечно молодцеватые любители странствий в обществе легких на подъем, маститых на язык друзей, как любит жизнь солнце, в ясный апрельский день импульсивно попирающее богомерзкие лужи. Без любви к ней жизнь чахнет, говаривал Поэт и улыбался блаженной улыбкой сытого младенца, действительно и изо-всех сил стараясь невинно созерцать мир. Что-то у него произошло такое однажды, какой-то перелом или озарение, после чего Поэт навсегда решил, что ничему на свете не поколебать теперь его уверенности в превосходящей ценности оптимизма, и он следовал этому, и он шутя пренебрегал всеми невзгодами, которые, словно испытывая, превеликой тьмой тем выпали на его издубленную шкуру...
И все-таки его сумели там доконать, в этом городе. Эта тупая серость вкупе с серой тупостью, все эти бездарности и зверства выбили Поэта из колеи, выжили из родного Города, вылили из родимой норы, как выливают сусликов тазиками и ведерками грязной воды.
В окололитературных кругах Светлоярска пробежал слух, что Поэт обезумел и ушел пропадать в тайгу, однако тот, и не думая пропадать, объявился в Слободке, заразил поселян своей кипучей верой в жизнь, всем полюбился, как вдруг, ни с того ни с сего, засобирался обратно в Город. Несомненно, и в здесь его посчитали безумцем. Как и Егора. Между тем в самой Слободке намечался крупный раскол, чуть не фиаско самой идеи "Деревни", и все оттого, что оказывается-то не только один труд заполняет жизнь, пускай он и стоит первым пунктом, - нет, кроме него есть еще миллиард пунктов и жизнью-то, оказывается, называется все то, что касается человека, а человека касается все. Впрочем ладно, в этом бы с горем пополам разобрались бы, дак ведь нет, подвернулся "этот подлец" Поэт со своим баламутством и такое сказал! "После меня, - сказал он, - вы еще призадумаетесь, бегуны гр...е. Истинное счастье не в том, чтобы убежать вперед, - сказал он, - а обернувшись, увидеть остальных далеко позади. Счастье, - сказал он, - в том, чтобы, обернувшись, увидеть остальных бегущими по вашим следам. Наша цель совершенствовать мир и больше пока ни в чем.
- Егор, - внезапно позвал Поэт и Егор вздрогнул.
- Что?
- Пожалуй, ничего. Ты в порядке?
- Пока да.
- Я тоже.
Там, где они теперь шли, кроны деревьев образовывали низкий плотный тяжеловесный свод с крошечными просветами-бойницами.
И Лес дышал. Лес дышал испарениями влаги и пугающими вздохами флоры, он отдыхивался от селя вони, подранком ползущей от Города. Огромный дряблый лес, он скособочившись, неудобно, по-старчески лежал на одном боку, прильнув к потной земле, он испускал последний дух. Здесь все было запутано, словно сам дьявол игрался с клубками ниток на ошалевших своих шабашах и, вконец запутавшись, побросал и ушел - понуро поплелся за другими падшими ангелами, и архангелами, и Хозяином, переселяясь, согласно мечте, в другие миры, мирно вычеркнув из неглупой даже памяти эту несчастную землю-неудачницу. Здесь все было запутано. И не понимал - хоть убейте! - ну не понимал Егор всех этих игр - простых, сложных, с известными и неизвестными правилами, с потайными приемами, и вечным патом.
"Безнадега я, - безнадежно подумал он. - И никогда-то я ничего не понимаю, а может быть это счастье - ничего не понимать. Только почему-то не хочу я этого, боюсь".
Они шли, а ноги их онемело месили неразбери-поймешь какую грязь вместо хотя бы самой захудалой бетонки..
- Да, хреновая у вас тут жизнь, - вздохнул Егор.
- Почему это - у вас?! - весело обиделся Поэт.
- А я не помню чтобы жил здесь раньше.
- Какой хитрец! - пальцем погрозил Поэт и суховато продекламировал: Все из нас жили здесь, но тысячи не знали где это и тысячи не знали зачем это и потому не брали за себя ответ, один лишь Сын Божий все знал, но из безысходности и жалости к нам горько плакал. А?
Егор засмеялся.
- Тогда и не забивай голову - наш и точка.
- Сын Божий в самом деле плакал? Значит он не оптимист?
- Ишь! Послушай, это Его единственная слабость. Вначале Бог был молод, полон сил и вершил дела направо и налево. Когда же повзрослел, обрел ответственность за дела свои и однажды, пришед взглянуть на творения, вместо оазиса увидал копошащуюся кучу дерьма, Он возжалел нас, а, возжалев, заплакал. Но потом - ничего, отлегло.
- Это каноническая легенда?
- Это я в своих многосерийных снах видел.
- ...? Каких-каких?
- Многосерийных. Развивающихся во времени. Имеющих продолжение.
- Хм!.. Поэт, а расскажи мне про Город, - попросил Егор. - Я так мало знаю про него. Проблемы, раритеты...
- А не многого ли ты требуешь от меня, благородный рыцарь? воскликнул Поэт. - Про Город ему! Он, мил государи мои, по наивности неведомой полагает, будто хоть кто-то хоть что-то знает про этот самый Город, но это не так. И что такое Город, если подумать отвлеченно, как не величайшее достижение человеческого разумения. Полис, мегаполис, конурбат. Город, благородный рыцарь, это жилье человечества или, то есть, самое что ни на есть первостепенноважное - и по развитию его и удобству можно смело судить об уровне развития самого человечества. А что такое, Егор, человечество?
