Риса больше не подходила к нему. Он пытался отыскать ее глазами в толпе, но нигде не заметил.
– Вот, еще и Риска, – подумал он. – Видимо, она все-таки его любит. Иначе веселилась бы вместе со всеми.
Несмотря на подступающую к горлу тошноту, Павл налил себе еще и залпом выпил.
Домой его привезли на машине шефа. Отец молча открыл дверь, посмотрел на Павла и покачал головой. Ему надо было обязательно поговорить с сыном в последний вечер. Но, видно, не судьба. Придется отложить разговор до завтра. А там останется совсем мало времени…
Павл с трудом разлепил веки и тут же зажмурился. В лицо били лучи летнего солнца. Он застонал и повернулся. Голова разламывалась от боли, внутри было еще хуже.
– Ну и пусть, – вяло подумал он. – Какая теперь разница.
Звяканье бутылки о стакан заставило его вновь открыть глаза. Отец с улыбкой протягивал ему стакан холодного пива.
– Убери, – простонал Павл. – Видеть не хочу…
– Давай, давай, – засмеялся отец. – Средство проверенное.
– Павл взял стакан и, передернувшись от отвращения, выпил. Как ни странно, ему тут же стало легче.
– Дай еще, – буркнул он.
Отец снова наполнил стакан и протянул ему.
– Который час? – Павл облегченно вздохнул и сел на постели, похлопывая себя ладонями по щекам. – Мы собраться успеем?
– Иди, прими душ, – мягко сказал отец. – Побрейся. Потом позавтракаем. Ты после душа есть захочешь. Я уже все приготовил.
Действительно, из ванной Павл вышел если и не совсем свежим, но вполне готовым к завтраку. Отец оказался прав, есть хотелось зверски.
– Ушицы съешь, – суетился отец, щедро наливая в тарелку ароматный бульон. – Осаживает здорово. Скоро и забудешь, как вчера надрался.
– Какая разница, – вяло отмахнулся Павл. – Только и дел-то, до машины дойти. Кстати, сколько там осталось?
– Ешь! – сердито приказал отец. – Мне с тобой еще поговорить надо. А то, что я тебе скажу, слушать можно только на свежую голову. Хотя бы относительно.
Павл послушно принялся уничтожать наваристую уху. Отец следил за тем, как он ест, изредка прихлебывая кофе.
– Ф-фу! – Павл с блаженством откинулся на спинку стула. – Правда, хорошо… Буду знать. Хотя…
Он махнул рукой и, вздохнув, посмотрел на отца.
– Дело в том, что ты остаешься здесь, – сказал отец.
Павлу показалось, что он ослышался.
– В каком смысле?
– Остаешься здесь и живешь. Дело в том, что у тебя нет Дня Ухода.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Павл и потряс головой. – Видно, я еще не совсем отошел…
– Поэтому я и хотел поговорить с тобой вчера, – вздохнул отец. – Наверно, надо было раньше тебя предупредить. Медлил все, боялся, что твоя жизнь наперекосяк пойдет, вот и тянул. А теперь уж тянуть некуда. Расскажу, что успею.
– Да о чем расскажешь-то? – не вытерпел Павл.
Отец подергал щекой, почесал подбородок.
– Ты знаешь что-нибудь о Бессмертных?
– Ну, знаю, – пожал плечами Павл. – Секта запрещенная. Подлежат немедленному уничтожению при обнаружении. А при чем здесь Бессмертные?
– Твоя мать была одной из них, – помолчав, сказал отец. – Когда мы познакомились, у меня уже был День Ухода, а у нее нет. Мы познакомились случайно. На экскурсии, в лесу. Она была, как маленькая фея. Мы влюбились друг в друга без памяти. Кто там спрашивал тогда как положено, есть ли у нее День Ухода или нет. Нам было так хорошо, что мы забывали даже какое сегодня число, день на улице или ночь. А потом она мне сказала…
Он замолчал, вспоминая, и неожиданно закрыл лицо руками.
– Ну и? – нетерпеливо спросил Павл.
Отец отнял руки от лица и посмотрел на часы.
– Потом должен был родиться ты. И тебе сразу должны были назначить День Ухода. Но твоя мама сказала, что лучше убьет тебя сразу сама. Я не мог этого допустить. Я же так любил ее. Да и тебя я уже любил, хоть ты еще и не родился. Короче, мы договорились, что не будем регистрировать ребенка в Системе. А поскольку ты просто не смог бы жить без документа с Днем Ухода, то решили назвать тебя так же, как и меня, Павл Павлович. Я подал заявление об утере карточки, и мне удалось получить копию. Потом сумел проставить в ней твою дату рождения. Ты стал полноправным членом общества, но, к сожалению, с моим Днем Ухода. Мама, как ты знаешь, умерла при родах. Я похоронил ее в нашем саду. О ней так никто никогда и не узнал. Бессмертные ко мне ни разу не приходили. Своей карточкой я старался не пользоваться.
– А как же ты жил? – удивленно спросил Павл.
– Ну, моя работа приносила мне наличные. Их хоть и не везде, но все-таки еще платят. Конечно, садовнику много не давали. Но нам хватало. Я даже смог тебя выучить. Потом ты пошел работать, стало полегче. Карточка у меня точно такая же, как у тебя, только с другой датой рождения. Как правило, на нее нигде не обращают внимания. Главное – иметь Дату Ухода. К тому же, я, в основном, работал у знакомых, мне документы не всегда были нужны.
– Значит, как я понимаю, я остался без документов?
– Да, сынок, – грустно согласился отец. – Выходит, так. К сожалению, мы с мамой как-то сразу не подумали об этом. Поверь, мне очень тяжело уходить, оставляя тебя в таком положении. Но, увы, сейчас я уже ничего не могу сделать. Тебе придется самому… Единственное, что тебе может помочь, так это деньги. К счастью, я сумел накопить немного наличных. Они лежат в чемоданчике, в моем диване. На какое-то время тебе хватит. А потом…
Он вздохнул.
– Постарайся найти Бессмертных. Они помогут тебе, я уверен. Они должны помнить твою мать.
– А давай вместе уйдем, – оживился Павл. – Прямо сейчас. Спрячемся, потом найдем Бессмертных. Они должны помочь и тебе. Ведь ты любил одну из них.
– Ничего не выйдет, – усмехнулся отец. – Ты же сам прекрасно знаешь, что если я сам не сяду в присланную машину, меня везде найдут по сигналу. Поэтому Бессмертные никогда не пускают к себе обычных людей. А тебе будет только хуже, потому что они первым делом обыщут и опечатают наш дом. А так у тебя по закону есть полгода, за это время должен появиться наследник. Об этом, к счастью, я успел подумать. Там же, в чемоданчике, лежит завещание на наследство, в котором не проставлено имя. Только ты можешь вписать его туда. Надеюсь, что за полгода ты найдешь кого-нибудь, кто согласится разделить твою судьбу. Правда, это очень опасно. Но, может быть, кто-то полюбит тебя…
Веселые аккорды ремейка «Марширующих святых», донесшиеся с улицы, прервали его. Он побледнел и закрыл глаза. Потом открыл их и решительно встал.
– Все, сынок. Прощай, не провожай меня. Никто не должен меня видеть.
Он подошел к Павлу, поцеловал в лоб и твердым шагом направился к двери. Там он остановился, повернулся и вдруг, подняв руку, перекрестил его. Павл вздрогнул. Этот знак был запрещен. За него запросто могли списать с личного счета до десяти лет жизни. Кроме того, считалось, что увидевшего его ждут неминуемые беды.
Павл подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. Отец, сгорбившись, шел к калитке, за которой стоял микроавтобус, сияющий праздничными красками. Окон в нём не было, а по борту затейливо вилась надпись: «Happy death day».
Дверь в микроавтобусе приветливо распахнулась. Отец подошел к ней, постоял, потом на секунду оглянулся и решительно вошел внутрь. Павл не закрывал занавеску до тех пор, пока звуки «Гимна Уходящих» не затихли вдали. По лицу его текли слезы. Потом он подошел к двери, закрыл ее и немного постоял, не соображая, что ему сейчас нужно делать. Больше всего хотелось опять надраться, но он тут же отверг эту мысль, подумав, что отцу это, пожалуй, не понравилось бы. Наконец, он решил, что, для начала, нужно привести в порядок комнату. Он убрал со стола, отнес остатки ухи в холодильник, вымыл посуду и аккуратно сложил ее в шкафчик, как это всегда делал отец. Потом застелил свою постель, сунул в машину вчерашнюю одежду и подмел. Подумав, принес воды и полил цветы. Больше делать было решительно нечего. Тогда он прошел в комнату отца. Там было идеально чисто. Диван выглядел так, будто на него с момента покупки никто не садился. Павл подошел к дивану и снял подушку сиденья. В углублении для белья лежал небольшой чемоданчик-кейс. Павл вытащил его и снова аккуратно уложил подушку на место.
