– Да вы просто волшебник, профессор!
– Это не я, это бальзам сиамских королей…
Мы знаем время и место. Обычно этого достаточно. Конечно, оказаться в нужный момент в необходимой точке не всегда просто и порой сопряжено с опасностями и непредвиденными осложнениями. Но это всё-таки рутинная часть работы. Вот ты прибыл, час настал. Тут-то и проверяется настоящий профессионализм. Ведь адресат нам не известен! У нас нет примет или описания, нет портрета и даже намёка, нет ничего. Бывает так, что в указанном месте в урочный час никого больше и нет, кроме адресата. Так что, и гадать не приходится – вот он, передавай послание, и дело с концом. Но чаще случается иначе. Ты оказываешься в гуще людей, самого разного возраста, пола, худых и полных, больных и здоровых, жизнерадостных и печальных, людей пьющих, сидящих за столом, играющих, поющих, людей, занятых работой, спорами, людей дерущихся, спящих. И здесь, среди них – он, твой адресат. Который из них? Вот тут и становится ясно, каков из тебя курьер. Медлить нельзя, времени в обрез, час пробил, послание должно быть вручено без промедления. Но кому? Этому, в чьем взгляде застыло вечное ожидание? Или той, глядящей вдаль полными слёз глазами? Приговорённому или палачу? Командиру или пленному? Наезднику или конюху? Бегуну или обжоре?…
Каждый из нас, каждый Я связан с другими, подобными ему, такими же Я, скреплён, склеен. Непреодолимыми Силами, что удерживают нас вместе, превращая в Мы. Но другие Силы могут в мгновенье разбросать нас, разделив на части или вообще поодиночке. И вот уже нет никакого Мы, а есть только много-много Я. Силы возникают, исчезают, борются, складываются, и от суммы их векторов, от той доминанты, что действует именно сейчас, и зависит – кто есть: Я или Мы. Эти две ипостаси существуют одновременно, конфликтуя, но уживаясь. Можно сказать, что я – Песчинка. Но я – и Песок. Я и совокупность, и индивидуальность. В каждом Я – зародыш Мы, но в каждом Мы – эмбрион Я. Песчинки не становятся песком, они всегда им остаются, но при этом каждая существует сама по себе, отлична от других, подобна, но не похожа. Песок никогда не перестаёт состоять из песчинок, но подчиняется совсем другим Силам, нежели каждая песчинка в отдельности. Вот напитался песок влагой, и стал плотнее, однороднее – Мы окрепло, Я ослабло. Вот ветер разметал нас, и нет уже Мы, только летящие, беспомощные, но свободные Я…
Мартышка опорожнила желудок и снова почувствовала голод. В это время года она почти всегда была голодна. Когда-то давно её предки целиком зависели от сезонов и погодных циклов. Пища появлялась и исчезала, созревала и пропадала в положенное время, и за годы мартышки привычно следовали этим колебаниям и циклам, точно зная – где и чем можно поживиться в холодные месяцы, или в сухой сезон, или в период дождей. Но мартышка жила неподалеку от людей, для которых природные циклы были не столь обязательны. Там, где есть люди, еду можно найти всегда. Надо только не зевать и быть ловкой. Ведь люди – и источник пищи, и источник опасности. Иногда – смертельной. Когда людей много, значит, и еды тоже много, а вот опасность, наоборот, не так велика. Один же человек означает немного еды, но почему-то поодиночке люди гораздо опаснее. Так что, обезьяны предпочитали большие толпы, скопления людей – там всегда было чем поживиться, и при том почти без риска. Мартышка взобралась на песчаную кучу и осмотрелась. Вдалеке шёл человек. Один-единственный. Но в руке он нёс что-то, очень похожее на еду. И мартышка решила рискнуть…
Танец вошел в ту стадию, когда фигуры уже не статичны, а перетекают друг в друга, и в чередовании их появляется что-то едва уловимое, как бы существующее само по себе, некая неслучайность, намёк на порядок. Ещё немного, и это можно будет назвать Ритмом. Но пока он ещё неявственен, пунктирен, мерцающ. Однако Властелин сменяет фигуры всё чаще, и само значение их будто отходит на второй план, а именно ритм выступает на авансцену и становится главным элементом танца, почти главным. Пока ещё в этом танце больше пространства, чем времени, больше протяжённости, чем продолжительности, больше статики, чем движения. Но все меняется, когда Царица, не в силах сдерживать свою природу, чутко уловившую только зарождающийся, но обещающий поглотить всё и вся, Ритм, победно отдается ему, раскрывая свое лоно…
Капеле двигался с прежней скоростью, но в мыслях пошёл быстрее, будто хотел таким образом компенсировать своё опоздание. Мышцы его правой руки, которая несла мотыгу, непроизвольно напряглись, будто он уже пришёл на место и приступил к работе. Конечно, Мареке и Банда уже там, они уже машут своими мотыгами и не смотрят на Капеле. Банда с одного взгляда всё понимает про дядин арак и кивает головой. А молодой Мареке даже рад опозданию Капеле, ведь пока его нет, кажется, что Мареке работает лучше всех, ловчее всех. Но вот приходит опытный и неутомимый Капеле, и становится ясно, кто тут самый лучший работник. Мотыга в его руках взлетает весело и умело, одним ударом переворачивая и разбивая огромные комья глины. Да, Капеле умеет работать! И если б не дядя с его араком, то он давно уже был бы на дороге, а не плелся бы по полю. Впрочем, вон уже и полоска леса видна, а за ней и дорога. Вчера они расчистили завалы до самого поворота, а сегодня ещё наверное не успели далеко уйти. Так что, Капеле уже совсем рядом. Сейчас, сейчас…
То ли мангустины на завтрак были не свежими, то ли дорожный серпантин действует и на организм Чезаре тоже, но профессор снова почувствовал в животе слабую боль. Это даже и болью нельзя было назвать, так, ощущение. Какое-то сжатие, тяжесть, комок. Чезаре поменял позу, стало чуть легче. Ох, не надо было кушать мангустины. Но как устоять! Эта нежная мякоть, этот сладостный вкус. Когда пища перестанет быть наслаждением, мы превратимся в животных, думал профессор. Ведь именно человек с его изобретательностью способен найти удовольствие там, где природой предначертана лишь необходимость, или безусловность: в сексе, в еде, в звуках, в пейзажах. Кайфую, следовательно, существую, переиначил Чезаре Декарта на этакий современный манер и улыбнулся собственной мысленной шутке. Но улыбка тут же исчезла с его лица – в животе остро резанула боль. Теперь уже именно боль…
Бывает и так, что посланий несколько. Соответственно, несколько и адресатов. Трудно сказать, усложняет это или, наоборот, упрощает задачу. Всё зависит от конкретных обстоятельств, от времени и места. Одно могу сказать определённо: не было случая, чтобы я не узнал адресата, или адресатов, или опоздал, словом, не доставил послание по каким-то причинам. Потому я и считаюсь одним из лучших. Скромность или гордыня тут ни при чём, надо объективно оценивать свои способности и свой профессионализм. Я себе цену знаю. Получил задание – выполнил. Все чётко, отработанно. Как сейчас. Прибыл на место, осмотрелся. Вижу пару работяг, присматриваюсь. Один точно не мой клиент, молодой, пышущий здоровьем. Второй постарше, организм изношен, но не чрезмерно. Нет, оба в адресаты не годятся. А вон ещё один на подходе…
Мы можем быть песком, Я буду песчинкой, Мы можем быть водой, Я буду каплей, Мы можем быть камнем, можем быть древесиной, пылью. Мы – глина. Глина не песок. Там песчинки чувствуют себя гораздо независимей и свободней, хотя и связаны с такими же, другими Я крепкими Силами. Но в глине эта связь мощнее, Силы более глубокие, разорвать их и из Мы превратиться в Я – намного сложнее. Так что наше Мы почти монолитно, почти неразрывно, Я ощущается совсем слабо. Но есть и другие Силы. Они действуют не так заметно, медленно, исподволь, но с той же однозначной непреодолимостью. Они тянут нас в разные стороны, или в одну и ту же, но с разным усилием, пытаясь разорвать монолит, разъединить нас – если не на отдельные Я, то на несколько новых Мы. Они тянут и тянут, долго, упрямо, и наступает момент, когда эти, тихие Силы превозмогают те, мощные, явные. И мы распадаемся…
