Воображение ребенка (палитрой невероятных по глубине цветов) охватывает не один мир, а заносчивая фантазия – не одну вселенную. В детстве благодаря воображению, мы искренне верим в то, что будем жить в лучшем мире и сыграем в этих изменениях к лучшему не последнюю роль («…на роли героев мы вводим себя»4). Льюис Кэрол ставит этот феномен человека выше приобретенных знаний.

Дети свободно пересекают границу между фантазией и реальностью5. С первыми зорями сознания мы начинаем открывать прекрасное и гениальное в бесконечном множестве тонких граней творчества, постигать силу его глубоких смыслов.

В своих первых рисунках, стихах, спонтанных (но глубоких и изобилующих образностью) мыслях дети выявляют строгую закономерность – взрослым идет смена. Достойная смена рождает надежду. Надежду на то, что в будущем в отношениях между людьми будет больше открытости, искренности и откровенности. И ничего, что дети совершат свои «ошибки выбора», главное, – самостоятельность принятия решений. Ведь самостоятельный выбор станет единственным правильным из всех возможных альтернатив.

«Дети не могут понять старости и смерти, жизнь для них – прежде всего безграничное «сегодня»6. В детстве (когда время как будто стоит на месте) мы не привыкли особо переживать насчет будущего, ведь на интуитивном уровне чувствуем, что можем все. А главный козырь этого аргумента в критическом уточнении – у нас все впереди.

Ф. С. Фитцджеральд словами героя романа «Великий Гэтсби» выразил блестящую мысль: «Если тебе вдруг захочется осудить кого-то… вспомни, что не все люди на свете обладают теми преимуществами, которыми обладал ты». Я благодарен родителями за то, что я обладаю многими преимуществами и некоторыми из них – с детства!

«We didn’t start the fire»7

Что-ж, начнем!

Итак, в том же возрасте и в том же году, в котором афоризм «Земля – темна» обрел семейную крылатость, мое сознание уже достаточно окрепло, чтобы фиксировать необычные «явления». Воображение и творческий подход в душе и сердце всегда позволял добавлять красочности оценке деталей происходящего.

В те же три, мне представился редкий шанс, спуститься на землю с высоты птичьего полета не совсем традиционным способом (по лестнице или с помощью лифта). Мне предложили это сделать с балкона девятого этажа в альпинистском снаряжении. Первая серьезная в жизни доза адреналина не поколебила во мне решимость и бесстрашие (даже сейчас я продолжаю гордиться собой). Я был просто в восторге от идеи «испытать» узлы альпинистской связки, ведь ее предложил мой папа. Человек, которому я бесконечно доверял. Но мама в этом испытании (а согласитесь – было бы, что вспомнить) проявила вполне естественную женскую слабость. Отцу пришлось принять ее обоснованные протесты и не воплощать задуманное. Я был глубоко разочарован.

Родители вместе часто ходили в горы. Когда-то папа маме сказал: «Если ты меня не отпустишь в горы – я умру». Пришлось маме идти в горы вместе с папой.

В 1986 случилась Чернобыльская авария. Тогда мне было семь лет и пора было собираться в школу. Радиационный фон наводил ужас на всю страну, поэтому я, как и многие киевские дети, был в срочном порядке (практически в панике) выслан подальше от Киева, – в ссылку к тете и бабушке в Ужгород. Помимо обычной школы меня ждала спортивная школа по плаванию и музыкальная школа.

Достаточно быстро я стал лидером спортивной группы, однако это первенство оказалось скоротечным. Грипп, которым я совсем некстати заболел, расстроил все планы мирового чемпионства. Течение болезни было тяжелым и долгим. Выздоровел я только через месяц. Безжалостность тренера спортивной школы в части полного равнодушия к перенесенной мною болезни (естественный отбор доминировал в системе тренировок), лидерство девочек во всех видах плавания (включая субботние игры в ватерполо) удручали. Эти «косички и банты» вначале значительно опережают мальчиков в физическом развитии.

Развитию творческих мыслей способствовал длинный путь домой, пролегающий через историческую часть города. Гораздо позже я понял, что длинный путь домой это лучшее из лекарств после стрессов тяжелых дней (послушайте песню группы Supertramp «Take a long way home» и вы меня поймете). Участок пути проходил мимо пещер, которые будоражили воображение и формировали планы первых в жизни исследований. План казался идеальным: побег из дома, фонарик, бутерброд. Таким планам, к счастью, не удалось сбыться, так как пещеры были давно замурованы (чтоб такие зеваки и «исследователи» как я, себя случайно не покалечили).

Успехи в музыкальной школе в пианизме и в технике игры на фортепиано (благодаря тете – музыкальной учительницы от Бога) затмевались тягостным бременем уроков сольфеджио. Нет, слух у меня определенно был, но еще была лень к тому, что давалось тяжело. Поэтому, сольфеджио меня не вдохновляло.

Но все же, без везения не обходилось. Среди моих «усердных» наставников в Ужгороде, к счастью, был и представитель сильного пола – мой двоюродный дядя (супруг моей тети). Конечно, его авторитет серьезно уступал папиному, но именно дядя открыл мне горные лыжи. Катаясь в стиле знаменитого итальянского лыжника Альберто Томбы, он был одним из немногих лыжников любителей, знакомым с этим видом спорта не понаслышке.

Горнолыжная инфраструктура в Закарпатье немногим отличалась от первобытных времен. Но радовал сам процесс. Варка алюминиевой пасты, смазывание лыж, подготовка лыжного снаряжения, подъем в 5 утра, проход через весь город к вокзалу (общественный транспорт так рано не работал), длинный путь раздолбанной электрички. За 3 часа это транспортное средство, державшееся только на краске, преодолевало около 80—90 километров. Дальше – пешком в гору к бугельным подъемникам, медленный подъем на движущемся тросе на вершину горы. И наконец-то – спуск. Эх, романтика. Не то, что сейчас. Лучше всего суть ностальгического состояния передают слова песни В. Высоцкого «…На всем готовеньком ты счастлив ли, дурак?».

Конструкция лыж того времени, не позволяла быстро овладеть техникой катания. Однако терпение и внимание дяди давали результаты. Вид на заснеженные польские Татры, «назначение границ» (Словацкая и Польская территория просматривалась без бинокля) давало почву мечтать, а не просто упираться взглядом.

Тогда, также как раньше, моим самым сильным впечатлением был пример моих родителей. Харизма их личностей и успехи во всем, что было для меня важно и интересно в то время, наполняло меня чувством гордости.