На следующий день, когда Донсков появился на пороге кабинета инспектора по кадрам, тот принял его как-то суетливо.

– Садитесь, пожалуйста! – поспешно сказал он и покрепче водрузил на носу внушительные роговые очки. Перебирая листочки новенькой трудовой книжки, задавал вопросы, не оставляя времени на ответы.

– Тэк-с! Из армии вы ушли по собственному желанию? И из теплого местечка в Азии решили перебраться в неуютную тундру? Наверное, у вас есть друзья в Главном управлении? Не хотелось ехать в нашу тундру?

– Наоборот, с удовольствием, – успел встать Донсков.

– Тэк-с! Семейное положение? – Кадровик приблизил очки к паспорту, поднял его, посмотрел листочки на просвет. – Неужели холост? В ваши-то годы? Извините за вопрос, но мы вынуждены стоять на страже интересов покинутых детей.

– Не знаю, как величать…

– Ожников. Инспектор по кадрам. Ефим Григорьевич Ожников. К вашим услугам. Извините, запамятовал представиться раньше.

– У меня жена и двое детей-малышей, Ефим Григорьевич. Паспорт получал в Москве в темпе, а свидетельство о браке и рождении детей захватить с собой не догадался.

– Думаете вызывать жену или пока отдохнете, так сказать, холостяком? – Искорки мелькнули в глазах Ожникова. Искорки синеватые по черному. Он поспешил погасить это короткое замыкание, опустив веки.

Приоткрылась дверь, в проеме показалось румянее мило видное лицо Наташи Луговой. Улыбка образовала ямочки на ее щеках, крупные синие глазищи смотрели вопросительно.

– Входите, входите! – позвал Ожников и сделал удивленную мину, когда Наташа поздоровалась с Донсковым. – Вы знакомы?

– Вместе летели из Города сюда. Девушка претендует на пилотское кресло.

– Не претендует, а назначена! Женщин-пилотов у вас не жалуют? – с вызовом спросила Наташа.

– Что вы, сестричкам всегда рады, – улыбнулся Ожников. – Вы здесь не одиноки, извините, я имею в виду штурмана Лехнову.

– Вот мои документы. – Наташа вынула из небольшого портфеля пачку бумаг и положила их перед кадровиком.

«Фифа! Зазнайка», – подумал с неприязнью Ожников, а предложил ласково:

– Присаживайтесь, милая. Владимир Максимович, вы можете подождать несколько минут, а потом все вместе отправимся к командиру? Кстати, так и не ответили на вопрос о семье.

– Если дадут жилье, где можно разместиться четверым, привезу всех.

– Отлично!.. Товарищ пилотесса, посмотрим ваши анкеты, паспорт и тэ дэ…

Пока Ожников интересовался Луговой, заводил на нее «личное дело», Донсков незаметно приглядывался к нему. В общем-то, рассмотреть можно было только расплывшийся в ноздрях длинный и мягкий нос да верхнюю тонкую губу. Большая часть лица пряталась за массивными очками, клинобразной ухоженной седой бородой, слившейся с пушистыми баками и густой волнистой шевелюрой. Бородатых в Нме Донсков видел уже много и узнал, что густая растительность на лице – лучшая защита от комаров.

Донскову почему-то стало скучно, и он стал рассматривать комнату. Стол хозяина кабинета, шкафы с папками, полки – все из полированной карельской березы. На столе стояла искусно вырезанная из дерева статуэтка девушки-саами. На полу цветная дорожка. Стены до половины фанерованы и покрыты лаком. Комната казалась большой, потому что у нее не было потолка. Штаб ОСА разместился в старой церкви с высокими сводами. Помещение церкви перегородили легкими деревянными стенами так, что получился коридор и несколько комнат без потолков. Своды разрисованы почерневшими ликами святых, библейскими сценами. На хорах, которые тоже были видны из каждой комнаты, обосновались радисты со своим хозяйством.

Взглянув на хоры, можно было увидеть и белую веревку, спущенную из темного подкупольного чрева. Она соединялась с латунным языком небольшого колокола.

Донсков долго смотрел вверх, и ему казалось, что святые, нарисованные древними богомазами, колышутся, а белый конь Георгия Победоносца перебирает тонкими ногами. Иллюзию создавало облако табачного дыма, висящее над комнатами без потолка.

– Ну что же, пройдемте к командиру. – Ожников встал и первым вышел в коридор. Двигался медленно, слегка припадая на левую ногу, дважды резко оглянулся, будто Донсков и Луговая могли исчезнуть. От него сильно пахло тройным одеколоном.

Кадровик энергично дернул ручку двери с бумажной табличкой «1», и дверь высосала в коридор острый запах трубочного табака. В тесноватом кабинете за столом с жидкими ножками, задумавшись над пачкой бумаг, сидел Комаров.

– Михаил Михалыч! – довольно громко позвал Ожников и повернулся к спутникам: – Командир вертолета Донсков Владимир Максимович и второй пилот Луговая. Прибыли вчера.

Комаров, приподнявшись, протянул через стол узкую теплую ладонь Донскову, а Луговой кивнул.

– Располагайтесь, где вам удобнее.

– На Черную Браму5, – сказал Ожников, – рекомендую, Михал Михалыч.

– Не понял, Григорыч.

– Луговую целесообразно послать вторым пилотом на постоянную точку Черная Брама. Там она быстрее приобретет опыт.

Командир эскадрильи мельком взглянул на девушку. В черном облегающем костюме она казалась высокой и хрупкой. Пышные пряди русых волос закрывали воротник жакета. Лицо мальчишеское, курносое, нижняя губа, коротенькая и полная, напористо оттопырена, а в синих круглых глазах – растерянность.

– Что такое Черная Брама? – тревожно спросила она и коснулась пальцем округлого подбородка с ямочкой.

– Отличное место, – сказал Комаров. – Оперативная точка в тундре, на которой экипажи выдерживают не больше недели. Вот туда Ефим Григорьевич и хочет вас заточить.

– А вы? Вы ведь хороший, да?

– Других вакансий нет, товарищ командир! – нажав на «нет», сказал Ожников. – Настоятельно рекомендую.

– Я соглашусь с тобой, Григорыч, если товарищ Луговая сумеет отпустить бороду, как средство защиты от гнуса, а пока борода растет, пусть поработает здесь, на базе. Идите, Наталья Владимировна, обживайтесь в гостинице, знакомьтесь с народом и нашим поселком. Между прочим, для служебного разговора с командиром нужно являться одетой по форме… Григорыч!

Но Ожникова в комнате уже не было – он тихо прикрыл дверь.

– Обиделся, что ли, старина? – развел руками Комаров и, проводив взглядом уходящую короткими шажками Луговую, взял в руки летную книжку Донскова.

– Поскучайте пока, Владимир Максимович, я посмотрю ваш «летный мандат».

Ожидая продолжения беседы, Донсков осмотрелся и в кабинете командира «Спасательной». Темные, от времени желтые обои, стертый и потрескавшийся коричневый линолеум на полу. Особенно скорбно выглядела полоса линолеума, ведущая от двери к столу, – она была вытерта до рогожной основы. Свет падал через разноцветный витраж огромного сводчатого окна, в котором сохранилось не больше половины цветных стекол, но их цвет окрашивал предметы в комнате по-разному. Белый железный сейф в углу казался зеленоватым. Стулья у стены словно покрылись красной кирпичной пылью. Даже лысина Комарова синевато отсвечивала. За его спиной – портрет Ленина в широкой дубовой раме, а под ним карта Кольского полуострова, раскинувшая свои румбы по всей стене. На столе кроме бумаг и чернильницы-непроливайки серый телефонный аппарат и просторная пепельница из моторного поршня, доверху набитая папиросными и сигаретными окурками. Один из них еще не успел погаснуть, и красное пятно света, брошенное витражом на край стола, наполнялось лиловым дымом. Немного чадила и трубка, положенная хозяином около пепельницы.

– Товарищ командир, – громыхнуло сверху. Комаров поднял голову и посмотрел на хоры. – Руссов дал время посадки на руднике. Ждем дальнейших указаний.

– Напомните, что у него на борту?

– Спирт. Должен разгрузиться и – обратно.

– Никаких дополнений, полет точно по заданию! – зычно крикнул Комаров, и мощь его голоса удвоили гулкие своды церкви.

«Тут телефона не надо, – улыбнулся Донсков, – пискни, и во всех клетушках мыши откликнутся!»