Да, и это мы могли наблюдать, и снова подтвердили положительными кивками.
- Справа от двери вывеска. О чём она? Я подслеповат и отсюда не вижу.
- Так... "Комиссия по Изобретениям", - прочитал Гурвиц.
- Ага! - обрадовался Квартирмейстер. - А разве нам не дано задание познакомить уважаемого Князя Блюмбеля с передним фронтом нашего жития?
- Даже приказано! - выскочил негоциант и все на него пристально посмотрели. Он смутился.
- А разве не здесь проходит передний фронт нашего жития? - закончил Крошка.
- Здесь! - хором воскликнули Гурвиц и негоциант, да так смело, что даже не поверили самим себе.
- Я не прочь посмотреть, - сказал я, - но... вечер уже.
- Утро! - крикнули они и мы ринулись на новый бастион.
В этот раз никто не встречал. В тесном холле затхло пахло и, пуржа, взвивались ураганчики бумажной пыли, нанося по углам барханы. Над пустующей вахтой бормотал громкоговоритель. Запустение задумчиво перебирало струны скоробленного от старости тюля на окнах и шёпотом повторяло возмущенные крики и дикий топот, просачивавшиеся со второго этажа. По спиральной железной лестнице мы тяжко взобрались наверх и нашли кабинет, из которого исходил шум. Гурвиц резко распахнул дверь и, выбросив вперёд руку, сжимающую красное удостоверение, ужасным голосом заклокотал:
- Продолжать работать!.. Орден Кольца Молотила! Не обращать внимания!!
Пять человек - а столько их было в комнате - испуганно взглянули на нас и быстро отвернулись, словно ничего-то и не заметили. У четверых из них на макушке лежала красная тряпочка с привязанными к уголкам бубенчиками - при резких телодвижениях эти бубенчики заливисто надрывались звоном. Эти четверо и назывались Комиссией по Изобретениям, а возглавлял её председатель - ссутуловатый, шаркающий подошвами по полу, в синем пиджачке, с картофельным носом мужчина средних лет, назовем его А. Даже встретившись с ним в темноте можно было догадаться, что он и есть председатель своих коллег, хотя, по-видимому, и не самый председательный из всех председателей такого рода.
- Га-га-га, - хохотнул он, - и эта штука пашет?
- Я только... объяснял, - начал было пятый в комнате, Изобретатель, и речь его от неуверенности была лакуничной. - Аппарат работает!.. Чертежи... Опытный экземпляр...
- Так, - сказал Б., второй из Комиссии, маленький ростом, ладно скроенный, чернявый, с просединоватой бородкой. И после этого "затормозил". Девятнадцать минут шестьдесят две секунды молчания.
- Эо-о-о, - отозвался возмущенно В., показав всем подбородок бычьей морды, - но ещё же н...не должно бы-ыть п...перерыва! - его циклопический рост и телосложение указывали не то на борца, не то на баскетболиста.
Теперь гости ждали что скажет четвёртый. Слой жира под щеками и в других местах под кожей того передвигался, следуя неизвестным течениям мощная прослойка, которую, не опасаясь безработицы, могли изучать и описывать в кипах до смешного серьёзных научных журналах и академических программных фолиантах два-три молодых института и с десяток шарашкиных контор.
Г. ошарашенно похлопал глазами.
- Аппарат?! А давайте посмотрим на него с другой стороны!
Комиссия переглянулась. Комиссия подняла указательные пальцы вверх и вразнобой нестройно встала. Комиссия с мелодичным звоном построилась в колонну. Колонна, растянувшись в безумно длинного червя во главе с председателем, обогнула объёмистое изобретение Изобретателя, поведшее было усатым пеленгатором, и встала неровной шеренгой с другого его боку.
- Га-га-га, - вдруг загоготал председатель и даже прослезился: - А вчера помнишь? Анекдот Опять Заливайко рассказывал! Гы-гы-гы! Смешно было.
- Умоляю! - чуть не рыдал Изобретатель.
- Ну и ну, - буркнул В.
- Да, так вот... - это снова Б. и "погружение".
Теперь снова все ждали мыслей Г.
- По скромному моему мнению, - начал тот издалека, но из такого, что не просматривался и в подзорную трубу, - величайшим изобретением всех времен и народов была техника безопасности...
Увы, его заоблачную мысль никто не понял. Непонимать таких людей считалось обычным делом.
- Го-го-гоо, - ещё повыл председатель, прекратил и вытер слёзы краем платочка с собственной макушки. Потом взмахнул рукой: - Да...ется минута на созерцание издели с другой стороны...
Я подумал про себя: "Это халявщики! Люди, вместо того, чтобы делать просто, делающие сложно. Люди, относящиеся к работе с халтурой, без искры творчества. Часто другим они кажутся смешными, но до той поры, пока не приходится расплачиваться".
Вдруг со стороны Комиссии послышались одиночные хлопки, а потом бурные рукоплескания. Не медля, Изобретатель схватил изобретение за антенну и с воплем: "Зарезали!" ринулся прочь, но, кажется, с железной винтовой лестницей ему не удалось справиться и мы ещё долго слышали дребезжащие металлические раскаты грома.
Глава пятая
Послушайте же теперь о дне, считаемом мной поворотным во всей этой истории. Ибо именно тогда отверзлись очи и шелк розовый спал наземь, допрежь обволакивавший ровно коконом пушистым тело мое и душу.
...Стоим это мы в кухне, помню, и кое-кто из приятелей тоже, беседуем о насущном. Я активно вовлечен в разговор и вдруг получается, что я замечаю исчезновение моего куратора Князя Гурвица. Это сразу несколько смущает, потому что с остальными собеседниками меня познакомили только что, это все хорошие знакомые Гурвица, но не мои. Неторопливый разговор продолжается, но с каждой минутой мои ответные реплики становятся все рассеяннее, я думаю о другом и досадно пропускаю очередную смену темы. Внезапно оказывается, что приятели бурно обсуждают некие неизвестные мне политические аспекты, и так как я не припоминаю их предварительнопричинного развития, то понимаю, что попал в полосу кратковременных выпадений из времени и пространства.
Они ведут себя так, будто ничего не происходит!
Но может так оно и есть? Ведь нечасто услышишь случайно оброненные признания в непонимании мира (здесь не в счет частные недоразумения) и наоборот, зачастую раздаются презрительные крики: "Не морочьте голову! Не толките воду в ступе! Хочешь быть счастливым - будь им!" Нет, видно принадлежу я к той бедной группе больных, которые из-за нерешительности и слабости своей не в силах уберечь росток изящества тонкой души, и погибает он в корчах, зажатый хищными тисками небытия прошлого и небытия будущего.
Именно такие мысли возникают у меня в голове, а затем я фиксирую взрывоподобное расхождение собеседников по своим делам. Каждый жмет мне руку, благодарит за красивое знакомство, а сам бочком, бочком и исчезает. Проходит мгновение и кроме меня остается лишь один-единственный человек.
- Ну а как у тебя-то жизнь? - спрашивает он.
- Да так, - отвечаю, - помаленьку.
И он тоже намеревается исчезнуть, но тут в комнату протискивается немой юродивый в замызганном, заношенном до лохмотьев драпе, становится на колени посреди прохода, нарочно загораживая выход, и умоляюще вглядывается в простодушные наши лица, тщетно силясь что-то произнести. Что ему надо! Чем мы поможем ему? Иди, иди отсюда! Тот, кто стоит ступенькой ниже безумно низок; до тех, кто стоит ступенькой выше - рукой подать. Он ниже. Чем мы ему поможем?!
Тогда приятель спрашивает:
- Чего тебе, милый?
Юродивый расцветает в улыбке, радуясь что его заметили наконец и принимается отчаянно жестикулировать. Но, к сожалению, мы его не понимаем.
- Да ну чего тебе! - спрашивает приятель. - Не знаешь что делать? - и берет его за рукав, брезгливо подводит к водопроводному крану, до упора затягивает вентильную головку и восклицает: - Что-то вот воду отключили, сам не знаю. Не течет и все тут. Ты, милый, сядь рядышком, и как потечет вода из этой вот трубки, так немедленно сообщи мне или Князю Блюмбелю. Ясно?
Юродивый тупо вертит башкой, а приятель тем временем живо ретируется. Остаемся мы вдвоем. Я жду Гурвица, а он садится на пол, по-турецки скрещивает голени и ждет появления прозрачной струи. Время от времени он бросает на меня мучительные взгляды и я отвожу глаза, я жду Гурвица. Кто мне этот нищий и чего ради я должен ему помогать?
