«Иди, Маша, да не плюй на дорогу, не то лёгких путей тебе не видать!» – предостерег её голос с неба и умолк до поры до времени.

Как Маша на квас перешла

Маша и сама понимала, что ей давно пора слезть с самовара и присесть на что-нибудь другое. И Маша присела на квас! Квас у её бабушки и без того был вкусный. Но тут старая придумала модернизацию: повадилась корки чёрного хлеба в духовке обжаривать – от этого квас делался терпким, коричнево чёрным, почти как тёмное пиво.

Полюбился Машеньке этот квас (ко взрослой жизни, видимо, готовилась), стала она его не только сама пить, но ещё и матери в огород носить, отцу в поле, деду в амбар, а бабушке в курятник. Всех замучило дитятко этим квасом! Из-за этого квас в кадушке быстро заканчивался, и бедной бабулечке приходилось настаивать новый.

А в перерывах между квасными делами, Машуха скучать и не думала. Ведь летом куда ни пойди – везде хорошо! Повадилась она с девочками на качелях кататься: кач-кач-кач… Весело. Девки орут! Пацаны в кустах стерегут: смотрят у которой из «баб» платье выше задерётся (наверное, мужиками поскорей стать хотят).

Хороши каникулы в деревне летом! Можно до звёзд ночных гулять, о замужестве мечтать и женихов делить до драки и дёрганья волос. Ведь каждая хочет непременно за такого, как Юрий Гагарин, замуж выйти! Каждая, но не Маша. У нашей девушки уже свой будущий космонавт растёт – Васька. «Васька! – вспомнила Маша. – Как же так, я всех квасом поила, окромя Васьки!»

Побежала она, набрала из кадки ядрёненького кваска и понесла его любимому. Принесла:

– На, Вася, пей!

Попил Василь и говорит:

– Мария, а может, лучше чайку? Самовар то у деда твоего поди поспел.

Ну вот так Маша с кваса и слезла. Вася помог, космонавт будущий всё-таки. Да не просто космонавт, а самой лучшей стране, которую потом все ругали: «Плохо нам жилось, плохо!» – говорили.

Маша и родители

Не знала Маша почему ей так плохо живётся в Советском Союзе: деревня как деревня, лес как лес, поле как поле.

Но машин папа точно знал, что во всём виноват Хрущёв и его политика, направленная на маленькую папину зарплату добросовестного колхозного тракториста. Папа называл Хрущева клоуном, и Маше это почему-то нравилось:

– Хрущев клоун! – девочка очень любила клоунов.

А мама только вздыхала и говорила отцу:

– Тебя посадят.

Маша на это только смеялась:

– Мамулечка, папка и так сидит на стуле!

– Не посадят, не тридцать седьмой! – кряхтел отец.

Хотя на людях он никогда не называл Хрущёва клоуном. Впрочем, Маша никогда и не забивала голову большой политикой, она коровок любила и молочко.

Прибежит бывало к Маме на ферму, погладит бурёнок, попрыгает по бидонам, напьется парного и бегом к деду с бабкой. А с собой бутыль молока несёт:

– С чаем вкусно!

А в хате самовар любимый ждет, жаром дышит: «Хочу чай с молоком, хочу чай с молоком.»

Машины родители (тоже плохо живущие в СССР) также любили чаи гонять. Дома самовар стоял не такой красивый, конечно, как у деда, но кипяток в нём был такой же. Вот рассядутся мать с отцом у своего самовара, чаю надуются и спорят: до революции лучше жилось или сейчас?

Мать любила рассказывать, что её фамилия зажиточно жила, и если б не 17 год, то они бы сейчас жили богаче.

– Поляковы – это не твой босяцкий род! – ухмылялась мать на отца.

Тот пыхтел, как чайник:

– Да что ты знаешь! Когда моего деда раскулачивали – вся деревня рыдала, наверное.

– Это батя от зависти так говорит. – вздыхала Маша по взрослому и шла спать.

Впрочем, такие разговоры дальше хаты не ходили, и дочь не знала почему. Мария весело жила, она была уверена: папка с мамкой, конечно, немножко «ку-ку», а у неё самой – самое счастливое советское детство на свете!

Вспоминая детство

Паши, хлопец, земельку

Малый казачонок —

дикий жеребёнок:

ему в поле с отцом не пашется,

ему на кобылках пляшется!

Понимать должен отец,

на войну пойдёт малец —

ай да молодец хлопец!

Он же и по попе

получит от матери

за то, что пачкает скатерти,

когда ест

в один присест

ушат щей да каши.

Вот такие хлопцы наши!

Расти большой, казак,

всё будет так

как пожелаешь.

А знаешь,

войн нам больше не надо.

Иди ка ты лучше на гряды —

паши с папанькой земельку.

А мать усади за кудельку,

пусть прядёт

да песнь поёт:

«На куба-Кубани —

нашей родной маме

счастье живёт да воля —

казачья степная доля!

Ты, родители и собака

Когда ты в мире одна,

а с тобою твоя собака,

то собаке нужна луна.

Но луны нигде нет. И драка

намечается лишь с облаками,

ты вдруг понимаешь,

что хочется к маме!

«Мама!» – кричишь ты в небо.

А мама далеко где-то:

через две, три ложбины.

И у мамы свои кручины:

она поругалась с папой,

так разругалась, что скалкой

треснула папу по лбу;

папа стонет, идёт ко дну

ваша семейная жизнь.

Ты за облака удержись

грозовые,

облака – не люди чужие,

облака – не мачеха, отчим;

облака свободные, точно!

* * *

Когда ты в мире одна,

а с тобою твоя собака,

ищи дорогу сама —

там у родителей драка.

А тебе очень нужно их помирить,

и обязательно убедить

в том, что мачеха – это не мама,

а отчим – вовсе не папа.

«Не дери-, не дери-, не деритесь

и в тюрьму (не хочу) не садитесь,

потому как у вас есть на свете,

собака, я и ещё будут дети!»

О чём мечтают учёные, экономящие на конфетах

«На Луне построим город.

Нет, большие города!

Будет воздух нам дозволен —

минимум. Да, ерунда!

Станем почву привозить

с родной Земли и лук растить,

удобрение завезём

и коровок заведём.

Воду лей, не жалей,

мы её очистим – пей!

Нарожаем там детишек,

напечатаем и книжек.»

* * *

Вот теперь сиди, считай:

сколько кораблей летать

будет в час или в минуту

от Земли и до Луны,

чтобы жили вы не скудно

на этом спутнике. Увы,

миллиарды рублей в час?

Нет, в минуту! Не для нас

все твои мечты, дружище.

Ведь, где кого судьба не ищет,

а находит на планете,

где естественны и дети,

и коровы, и вода,

и глюкоза для ума!

Что делать, если родители поругались

Если в ссоре родители,

то они, как вредители:

рушат, разваливают семью.

Им плевать на детей! Не пойму

почему родители

ведут себя омерзительно?

Смотрите на них, опять поругались!

Нет, я больше не маюсь:

залезу на крупное дерево,

и на лавочку, где сидели они,

прыгну – убьюсь между ними!

И чтобы после не говорили,