Мы с журналистом прошли мимо трех сверкающих иномарок и остановились перед, такой старой и ржавой машиной, что я даже не смогла сразу определить, какого она цвета.

— Подождите, — сказал журналист, — я сейчас сяду и открою вам дверцу, а то снаружи ручки нет.

Он с третьей попытки открыл водительскую дверцу и сел за руль, отчего машина сразу жалобно заскрипела. Дверцу со стороны пассажирского сиденья открыть не удалось ни с третьей, ни с десятой попытки. Старосельцев вышел и предложил мне пролезть на пассажирское сиденье через место водителя.

— А я не могу сесть назад? — спросила я.

— Что вы, задние двери вообще не открываются, — жалобно сказал Старосельцев.

Я послушно пролезла на пассажирское место под рулем, зацепив колготками за ручку переключения скоростей. Какие муки я испытала при этом из-за больной ноги, описать невозможно. Когда, не сдержавшись, я охнула, Антон покраснел и стал извиняться, но я остановила его.

— Антон Александрович, я человек непривередливый. Едем — и хорошо.

— Но мы еще никуда не едем, — пробормотал Антон Александрович. На него было жалко смотреть. Сев за руль и всего за десять минут включив зажигание, он еще десять минут пытался тронуться с места, после чего сказал:

— Не вышло. Давайте я отвезу вас на такси, раз уж я заикнулся.

— Не беспокойтесь, Антон Александрович. Я подожду. Может, вам удастся с ней справиться.

— Вы знаете, — тихо приговаривал Старосельцев, производя какие-то сложные манипуляции с двигателем, — я без машины как без рук. Вот купил ее за двести долларов когда-то, и так привык, что она меня выручает… Вы же понимаете, журналисту очень важно быть на колесах, р-раз — и ты в нужном месте… Ну давай, красоточка моя, поезжай, милая…

«Милая», скрипя и надрываясь, все-таки вняла уговорам хозяина, и мы довольно бодро двинулись по питерским улицам. Правда, мое сиденье все время отъезжало назад, и Старосельцев, извиняясь, пытался его поправить; два раза на меня совершенно неожиданно падал солнцезащитный козырек и больно стукал по лбу, а один раз прямо на больную ногу выкатилась из-под сиденья гантель. Наверное, чтобы не так бросались в глаза неудобства передвижения на «красоточке», Старосельцев пытался развлекать меня разговорами.

— Вы знаете, мы с ней по вечерам халтурим на извозе.

— С ней — это с кем? — машинально спросила я.

— С «Антилопой», — похлопав по «торпеде», разъяснил Старосельцев. — И это так интересно! Попадаются такие типы… Я сценарий пишу, — сообщил он мне доверительно, — а тут столько материала можно собрать! Вот сядет кто-нибудь, начнешь разговаривать с человеком и даже жалко бывает, когда его до места довезешь.

Я кивала, стиснув зубы от боли в ноге, будучи даже не в состоянии поддерживать разговор, и Старосельцев это быстро уловил.

— Мария Сергеевна, если у вас есть двадцать лишних минут, мы заедем в одно место, хорошо?

Я в очередной раз кивнула, поскольку мне было уже все равно, и Антон лихо свернул в какой-то переулочек, проехал через двор и тормознул перед тихой и темной парадной. Перегнувшись через меня, он каким-то чудом умудрился открыть дверцу со стороны пассажирского места и, обежав машину, подал мне руку:

— Прошу!

— Куда? — слабо запротестовала я.

— Ножку полечим…

Я, к собственному удивлению, послушно вылезла из машины, тихо постанывая. Может, хоть какое-то облегчение наступит, все равно, куда мы идем…

— А куда мы идем?

— А тут живет одна хорошая женщина. Она лечит немножко, сглаз снимает, вам сразу станет легче.

— Я в это не верю, — предупредила я, опираясь на руку Антона.

— Ну и не надо, — ответил он, бережно ведя меня в парадную. Грешным делом, у меня мелькнула мысль о том, что если он сейчас достанет нож, я даже не смогу убежать, но мысль эта тут же растворилась в приступе боли, когда я занесла ногу над ступенькой.

Со стенаниями мы добрались до последнего этажа, и Антон позвонил в обшарпанную дверь, из-за которой доносился собачий лай.

Нас даже не спросили, кто там. Дверь распахнулась, и я увидела на пороге худенькую девушку в черном свитере, абсолютно ненакрашенную, с хвостиком светлых волос.

— Привет, Антошка, — сказала она тихим голосом отличницы.

— Привет, Стелла, — отозвался Старосельцев. — Вот привел тебе человека полечить.

— Понятно, — сказала Стелла. — Проходите.

Из-за ее спины рвался нас поприветствовать огромный вонючий ньюфаундленд. Мы прошли в тесную прихожую и оказались в заставленной всевозможным скарбом квартирке. Приоткрылась дверь, из комнаты высунулся малец лет пяти, в трусиках и босой, и тут же закрыл дверь.

— На кухню? — спросил Антон.

Стелла кивнула.

Кухня на своих пяти метрах вмещала, помимо горы кастрюль, банок с домашними заготовками, каких-то кульков и мешков с картошкой и морковкой, еще и клетку, накрытую одеялом, под которым что-то время от времени кукарекало, и черного кота, сидящего на подоконнике. Я потянулась погладить его, но моя рука наткнулась на что-то жесткое, а кот не шелохнулся.

— Чучело, — сказала Стелла, и пригласила: — Садитесь.

Я с трудом втиснулась на захламленный диванчик, и Стелла положила передо мной листок бумаги и ручку.

— Будете записывать, — пояснила она. — Кофе с сахаром пьете?

— Спасибо, я не хочу кофе, — вежливо отказалась я. Но Стелла, как будто не слыша, налила мне из джезвы, стоявшей на плите, кофе в маленькую чашечку и поставила перед моим носом.

— Пейте, — сказала она. — Понятно, что вы больше любите чай, но я по чаинкам не гадаю.

Я подняла глаза на Антона, стоявшего в дверях крошечной кухни.

— Я не просила мне гадать, — прошипела я ему, стараясь, чтобы мои слова не услышала Стелла. Но она их услышала.

— Мне надо кое-что про вас узнать, а то я вас не вылечу.

Я решила покориться судьбе и медленно выпила густой кофе, слава Богу, чашечка была с наперсток. Стелла забрала у меня чашку и опрокинула на блюдце.

— Пишите, — сказала она. — Или запоминайте. На вас порча шестилетней давности. Я пожала плечами. Так тривиально…

— Откуда бы взяться порче? Я чужих мужей не уводила.