Обед на завтра был приготовлен, посуда помыта, плита вычищена. Выстиранные Гошкины трусики и носки сохли в ванной. И я могла со спокойной совестью отдаться расследованию преступлений.

Я разложила на столе обзорную справку, карту Питера и календарь. Посмотрим, как соотносятся с собой места происшествий. Может быть, они лежат на линии какого-то транспортного маршрута или удобного пешеходного; может, все они расположены рядом с какими-нибудь предприятиями или учреждениями, имеющими что-то общее; да мало ли…

Так. Я отметила на карте дома, где совершались убийства. Пока ничего не вырисовывалось, за исключением того, что все эти места находились в весьма ограниченном по местности круге, хотя и нельзя было сказать, что они на территории одного микрорайона. Доехать без пересадок на метро от одного места происшествия до другого было невозможно. Ни один вид транспорта не имел маршрутов, которые пролегали бы мимо всех или даже большинства мест происшествий. Но об этом пока говорить рано. Сначала я пройдусь по всем местам происшествий — ножками, ножками — и обозрею местность сама — глазками, глазками, — причем своими, а не дежурного следователя.

Отложив в сторону карту, я взялась за календарь и, отметив точками даты происшествий, сразу поняла, что меня так волновало. Убийства начались летом, первое происшествие — обнаружение трупа бомжихи на черной лестнице дома — случилось в последнее воскресенье августа. Соответственно, убили ее, если верить судмедэксперту, в последнюю субботу августа.

Убийство пожилой театральной художницы Софьи Марковны Базиковой произошло во вторую субботу сентября. И далее каждая суббота сентября оказалась помеченной мною черным кружочком. Третья суббота месяца — труп Анжелы Погосян; четвертая суббота месяца — Людмила Игоревна Иванова, убитая на третьем этаже, при выходе из лифта. Шестнадцатилетняя Рита Антоничева была убита через две недели, во вторую субботу октября.

Можно представить себе, что мы имеем дело с психически больным, чья мания обостряется именно по субботам. Тогда как объяснить, что две субботы оказались пропущенными? Пять случаев — это достаточно репрезентативное количество действий, чтобы судить о стойкой системе. Где же он был в первую субботу сентября? Как примерный отец, провожал ребенка в школу? Первое сентября было в среду. К субботе уже никто не праздновал новый учебный год. Можно, конечно, еще предположить, что первое убийство не относится к нашей серии, но что-то подсказывало мне, что и это убийство в серию входит. И где он был в первую субботу октября? Может, болезнь обостряется ко второй субботе? Чушь какая-то…

Нет, у меня напрашивалось более подходящее объяснение. Посмотрев на часы и убедившись, что полночь еще не наступила, а значит, приличия вполне позволяют следователю сделать телефонный звонок оперуполномоченному, я порылась в записной книжке и набрала номер рабочего телефона Синцова. Некоторая логика в этом была, учитывая, что Синцова, по слухам, бросила жена и ему дома делать нечего.

И логика меня не подвела. Синцов тут же снял трубку.

— Привет, Андрей, это Швецова, — сказала я.

— Привет, — отозвался он без всякого удивления, как будто я звонила ему в абсолютно урочное время.

— Читаю твою обзорную справку с карандашом в руках, — продолжила я.

— И что-то уже начитала интересное, раз звонишь, — с чисто милицейской проницательностью сказал он.

— Ага. Скажи, пожалуйста, ты хорошо проверил сводки? Ты уверен, что выбрал все интересующие нас случаи?

— Ну, с разумной долей вероятности, уверен. Убийства в парадных я все отобрал. Я, конечно, не исключаю, что где-нибудь в расселенном доме на лестнице еще лежит какая-то убиенная дама, но…

— Понятно. Я подъеду к тебе завтра с утра, приготовь мне все сводки по городу с середины августа, хорошо?

— А что ты там наковыряла?

— Понимаешь, — сказала я, — получается, что пропущены две субботы, в начале сентября и в начале октября. Первое известное нам убийство — в конце августа, потом — дырка, а потом опять убийства каждую субботу. В октябре — снова пропуск. Что наш клиент делает в первые субботы месяца?

— Что-что, — проворчал Синцов. Чувствовалось, что он не думал об этом и теперь раздосадован. — Может, он в командировку ездил? Или насморком болел?

— Может, — согласилась я. — Только на всякий случай, чтобы отбросить мою версию, давай еще раз проверим все происшествия в первую субботу сентября и, соответственно, в октябре. Вдруг мы что-то пропустили?

— Ценю твою деликатность, — пробормотал Синцов. — «Мы» — это звучит гордо. Приезжай. Хочешь, прямо сейчас проверим?

— Сейчас я не могу, у меня же ребенок на руках. А тебе что, делать больше нечего ночью?

— Нечего, — с готовностью подтвердил Синцов. — Приезжай, я хотя бы делом займусь.

— Завтра, — твердо сказала я. — Это мое последнее слово.

— Жаль, — вздохнул Синцов. Похоже, что ему и вправду было жаль.

Утром следующего дня я завтракала в главке. Выбегая из дому, чтобы забросить ребенка в школу, я вынуждена выбирать между едой и макияжем. Поскольку меня ждал Синцов, я не могла позволить себе выйти из дому ненакрашенной.

Пока я носилась по дому, мое самочувствие было на уровне, но спускаясь с Гошкой по лестнице, я то и дело охала, припадая на правую ногу.

— Ма, что случилось? У тебя что-то болит? — тут же поинтересовался мой заботливый сыночек.

— Коленка побаливает, наверное, старый ревматизм.

Но залезая в троллейбус и особенно вылезая из него, я не на шутку забеспокоилась. Слово «побаливает» было уже неприменимо. Коленка ныла и продолжала ныть даже при ходьбе. Я уже знала, какими словами меня встретит Горчаков в прокуратуре: «Я — старый солдат и не знаю слов любви…»

Именно этими словами меня приветствовал Синцов, когда я вошла к нему в кабинет.

— Что это с тобой, мать?

— Не обращай внимания, — отмахнулась я. — Бандитские пули.

— Ну-ка, сядь, — приказал Синцов, поставив на стол чайник для заварки, который он держал в руке. Я послушно села на старый кожаный диванчик, по сплетням, стоявший в этом кабинете еще со времен отделов борьбы с бандитизмом. Синцов присел передо мной на корточки и положил руку мне на больное колено.