Третьим самоубийцей был двадцатишестилетний санитар из психиатрической лечебницы Груздев Дмитрий Фёдорович. Женат он не был, но ходили слухи, якобы была у него связь с некой танцовщицей кабаре «Медуза». В этом направлении велась следственная работа, но ничего конкретного пока выяснить не удалось. Сам Груздев посетителем кабаре не являлся и, по словам соседей, вёл достаточно замкнутый образ жизни.

Выяснением обстоятельств этих трёх смертей занимались разные люди, но когда Кошко узнал о таком же самоубийстве заводчика Абаянцева, то понял, что всё это «яйца из одной корзины», поэтому он объединил все три дела в одно и решил лично заняться его расследованием. Его гениальный мозг автоматически просчитывал разные варианты – и все варианты уходили корнями в злополучное кабаре «Медуза». Но в настоящий момент полиция располагала крайне малым количеством фактов для того, чтобы объяснить все эти случаи, – требовалась дополнительная информация. Причём – как можно скорее!

Не без удивления узнал Кошко о том, что молодая француженка Аннет Булон по-прежнему работает в кабаре. Об этом сообщил ему сам Владимир Гаврилович Филиппов, начальник петербургской сыскной полиции, так что сомневаться в его словах не приходилось.

Аннет вернулась домой поздно. Репетиции были очень напряжёнными, и сильная усталость буквально валила её с ног. Но, тем не менее, это была приятная и радостная усталость, ведь Аннет опять была в том коллективе, который уже успела полюбить всем сердцем! Девушка наслаждалась тишиной своей маленькой квартирки, давая покой натруженным мышцам, и потому не сразу видела повестку из полиции, в которой её завтра просили прийти в участок. Она удивилась, покрутила листочек со всех сторон – нет ли там ещё чего написанного, и аккуратно положила повестку в сумочку.

На следующий день, за пару часов до начала репетиции, Аннет уже входила в хорошо знакомый ей кабинет Филиппова, в котором находились сейчас оба начальника сыскной полиции – и петербургской, и московской.

– Прошу Вас, присаживайтесь, – радушно встретил её Кошко.

Здороваясь с ним, Аннет не могла сдержать радостной улыбки и тоже приветливо поздоровалась с Аркадием Францевичем, затем вежливо поприветствовала Филиппова, который сидел в кресле у окна, и изящно присела на предложенный стул, с вопросительной полуулыбкой посмотрев на Кошко. Он, в свою очередь, тоже несколько мгновений молча любовался сидящей перед ним девушкой, в которой присутствовало редкое сочетание красоты, ума и высоких моральных качеств, а ум и порядочность Кошко ценил в людях превыше всего!

– Вы, Аркадий Францевич, верно, удивлены, что я всё ещё работаю в кабаре после всего, что там случилось? – первой произнесла Аннет, не дожидаясь вполне ожидаемого вопроса.

– Признаться, удивлён, уважаемая мадемуазель Булон, не смею отрицать! – просто ответил Кошко, – но я хотел видеть Вас по другой причине. Вы, конечно, уже читали в газетах про череду самоубийств в городе?

Аннет, погасив улыбку на лице, утвердительно кивнула головой.

– А Вы заметили, Аннет, что среди прочих покончил с собой и господин Абаянцев, покровитель и сожитель незабвенной Азы Кирских?

Девушка снова молча кивнула.

– Скажу Вам честно – следствие пока в тупике, – неожиданно признался Кошко, – ясно только, что все эти самоубийства каким-то образом связаны с вашим кабаре. Это нам и предстоит выяснить. Вот я и хотел опять попросить Вас понаблюдать, так сказать, за работниками этого многострадального заведения. Вы умеете подмечать детали! Вдруг да заметите там что-нибудь подозрительное? Но Вы совсем не обязаны рисковать и соглашаться на это! Я просто прошу Вас подумать над моей просьбой.

– Аркадий Францевич, – произнесла Аннет, ясно обозначив свой согласие на предложение Кошко, – а если это связано с посетителями, а не с работниками и артистами кабаре?

– Вот это, дорогая Аннет, как раз и требуется узнать! Надеюсь на Вашу бесценную помощь.

Говоря это, Кошко выложил на стол перед Аннет одну за другой четыре фотографии самоубийц.

– Обратите внимание вот на этот снимок, – указал он на фотографию Груздева, – есть некоторые сведения, что он был связан близкими отношениями с одной из танцовщиц кабаре. Вам его видели? Вам что-нибудь об этом известно?

– Нет, – чуть заметно головой Аннет. И ещё раз подтвердила, – Нет!

Аннет держала в руках фотографии, перекладывала их, сосредоточившись то на одной, то на другой, а сама в это время напряжённо размышляла. Кошко внимательно наблюдал за ней и через пару минут молчания задал вопрос:

– И что Вы об этом думаете?

Аннет подняла на него глаза:

– Я думаю, что вся эта история выглядит весьма странно… И у меня, Аркадий Францевич, почему-то возник вот какой вопрос: почему наша красавица-цыганка так резко ушла к Абаянцеву, хотя прежде к нему совершенно не благоволила? Мне кажется, что ответ на этот вопрос как-то связан с последующими событиями, – и она указала на посмертный снимок Абаянцева.

Аннет и сама не могла бы объяснить, почему эта мысль засела у неё в голове. Ведь ещё совсем недавно ей казалось, что всё закончено, но оказывается, что на самом деле это далеко не так! И опять вопросов больше, чем ответов. По-прежнему жизнь и смерть Азы были окутаны тайнами. И каким-то шестым чувством Аннет отчётливо понимала, что за смертной тенью Абаянцева ясно встаёт тень Азы Кирских…

Аннет отвела глаза от фотографий, которые она аккуратной стопочкой вернула на стол, и опять взглянула на Кошко:

– Я сделаю всё, что смогу, Аркадий Францевич, – твёрдо произнесла она. – Я могу идти?

– Да, да, конечно! Я больше Вас не задерживаю! – ответил Кошко и на прощанье благодарно пожал Аннет руку.

Аннет встала, коротким кивком головы попрощалась с Филипповым, который за всё время не произнёс ни слова, и вышла из кабинета. Когда дверь за француженкой закрылась, и в коридоре затихли её торопливые шаги, Кошко обратился к Филиппову:

– Владимир Гаврилович, как Вы полагаете, – не стоит ли сразу переговорить и со Славиным?

– Я думаю, что с этим следует немного повременить, – рассудительно ответил Филиппов, – не хочется пугать человека раньше времени. Он ведь и без того много пережил, буквально за несколько месяцев потеряв своих лучших танцовщиц.

– Да, пожалуй, Вы правы, – согласился Кошко.

Они обменялись ещё кое-какими соображениями по этому поводу, затем Филиппов забрал из стола несколько документов и ушёл по другим делам, а Кошко, оставшись один, опять углубился в скрупулёзное изучение имеющихся у него немногочисленных материалов. Он в сотый раз просматривал каждую бумажку и каждую запись, надеясь найти в них хоть малейшую зацепку, хоть бы какой намёк, – но так ничего и не находил. Оставалось только ждать новой информации.

Уже три месяца Славин активно занимался делами кабаре, не давая передышки ни себе, ни другим. Ему тяжело далась потеря за короткий срок сразу пяти танцовщиц, – и как руководителю, и просто как человеку. Но как бы ни было тяжело и больно, жизнь продолжается и требует новых дел, так что ему совершенно некогда было сидеть, сложа руки, и предаваться унынию. Невзор Игнатьевич с удвоенной энергией погрузился в работу, в которой всегда находил утешение, и уже немало преуспел за столь небольшое время.

На днях было принято четыре новые танцовщицы, не считая Аннет. И как всегда – его безошибочный выбор поразил всех! Да ещё он придумал и успешно внедрил одно небольшое новшество – лёгкие изящные качели, чтобы во время выступления артистки могли не только стоять и ходить по сцене, но и «перемещаться по воздуху». Такого ещё нигде не было! И, несмотря на кажущуюся простоту, это устройство выглядело очень эффектно. А также он полностью поменял программу, в связи с этим для всех девушек были заказаны новые костюмы.

И опять начались многочасовые изнурительные репетиции, но никто не роптал. Все выкладывались, не жалея сил! Девушкам казалось, и они в этом ничуть не ошибались, что Славин делает всё для того, чтобы как можно скорее стереть из памяти все напоминания о прошлом. Известно ведь, что только сильные новые впечатления могут вытеснить из памяти прежние горестные воспоминания, или хотя бы задвинуть их подальше, чтобы они не терзали душу и не рвали сердце изнутри!