Едва я закрыл за собой дверь и сел на узкую кровать, как в дверь постучали. Это был резкий, настойчивый стук властного человека, совсем не похожий на извиняющийся стук горничной отеля.

- Что вы хотите? - спросил я по-французски, не сумев скрыть подозрительность в голосе.

- Это администрация.

Голос звучал слишком воинственно, а кроме того, администрация воспользовалась бы внутренним телефоном, если бы им нужно было поговорить со мной. Я встал, глубоко вздохнул и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, будто от взрывной волны. Трое плотно сложенных мужчин влетели в комнату с криками "Полиция, полиция!", развернули меня и толкнули на пол, ударив головой о письменный стол. Сопротивляться было бесполезно. Мои руки были скручены за спиной, наручники врезались в запястья. Я был беспомощен, но удары все еще сыпались на затылок, пока от целенаправленного удара в ребра у меня не перехватило дыхание. Только когда я уже не мог двигаться, экзекуция закончилась. Меня подняли и бросили на кровать. Три лба нависли надо мной, победоносные ухмылки искажали их сердитые лица. Один сосал сустав пальца, который он поранил во время избиения. За ним стояли еще два полицейских с револьверами, нацеленными мне в грудь. Тот, что повыше, вроде был главным. Он взмахнул пистолетом, и бугаи втроем бросились обыскивать комнату.

- L'ordinateur, ou est Pordinateur (компьютер, где компьютер - фр.)? набросился он на меня.

Я показал на опрокинутый стол, рядом с которым на полу лежал мой ноутбук, раскрытый, но вроде целый. Один из парней поднял его, отряхнул, закрыл крышку и положил его в специальный пакет.

- Et le "Psion"? (а "Псион"? - фр.) - продолжил главный.

Я кивнул на прикроватный столик, и тот, что поранил палец, убрал карманный компьютер в другой пакет. Они молча собрали остальные мои вещи, как попало запихнули их в чемодан, попытались застегнуть застежку, а когда им это не удалось, стянули чемодан моим же ремнем, оставив одну штанину и полы рубашки болтаться снаружи.

Так же, не говоря ни слова, они выволокли меня из комнаты и повели по узкому коридору к лифту. Главный нажал кнопку, пробормотал какой-то приказ и стал спускаться по лестнице. До первого этажа было пять пролетов, и мне на минуту показалось, что они столкнут меня вниз. Мои волосы были взъерошены, рубашка в крови, и, когда мы проходили мимо конторки портье, я смущенно ему улыбнулся. Он взглянул на меня и, должно быть, решил, что я совершил какое-нибудь ужасное злодейство.

На улице уже собралась группа зевак. Рядом ждали две полицейские машины без опознавательных знаков, а за ними стояла маши33на "скорой". Видимо, они думали, что я буду стрелять.

- Зачем вы меня избили? - спросил я у одного из полицейских по-французски, когда он втолкнул меня на заднее сиденье первой машины.

Он что-то угрожающе пробурчал, и я решил помалкивать. Я спокойно сидел на заднем сиденье, пристегнутый с двух сторон наручниками. Сначала мы ехали в западном направлении, потом по южному берегу Сены. Я чувствовал досаду, оттого что снова потерял свободу, словно кролик, попавший в капкан и понимающий, что его время кончилось. МИ-6 снова заполучила меня в пятницу днем, и это означало, что я проведу весь уикэнд в неудобной камере полицейского участка в ожидании судебного слушания. Меня утешало лишь то, что французские наручники были гораздо более удобными, чем английские, а Ронни говорил мне, что французские тюрьмы не так уж плохи. Когда мы выехали из центра Парижа, машин стало меньше, и по южной набережной мы уже ехали с приличной скоростью. Неожиданно повернув налево, мы проехали под подвесной станцией метро, а затем вдруг резко съехали по наклонной дороге в подземный гараж. Мои захватчики вытащили меня из машины, провели по нескольким тускло освещенным коридорам и втолкнули в камеру. Я решил, что камера тянет максимум на две звезды: ни туалета, ни окна, только ведро и деревянная скамья с грязным одеялом, матраса и подушки я не увидел. Британские камеры были на порядок лучше. Вся передняя стена была сделана из утолщенного стекла. Таким образом, охранники могли видеть все, что я делаю. С меня сняли наручники и велели мне раздеться. Затем они вернули мне одежду, за исключением ремня и наручных часов и, не говоря ни слова, ушли, закрыв замок. Я сел на скамью, обхватил голову руками и приготовился к худшему.

Примерно через час они вернулись, снова надели на меня наручники и провели по короткому коридору в душную комнату для допросов, в которой не было ни одного окна. Она была освещена мерцающими флуоресцентными лампами. В ней стоял длинный стальной стол, за которым сидели пять полицейских, среди них был и Рэтклифф. Он победоносно улыбнулся, когда бугаи усадили меня на стул. Рэтклифф поймал мой взгляд и заговорил первым:

- Вы наверняка не удивлены, что я здесь, Ричард.

Я знал, что Рэтклифф всего лишь делает свою работу, выполняя приказы сверху, но было трудно не чувствовать враждебность к нему за те неудобства, которые он мне причинил. Игнорируя его слова, я повернулся к одному из французских полицейских, участвовавших в моем аресте. Я обратился к нему по-французски:

- Я в отчаянии, но я не желаю, находясь здесь, объясняться с инспектором по-английски без вашего разрешения.

Нет лучшего способа для англичанина разозлить француза, чем разговаривать на его территории по-английски, как это только что сделал Рэтклифф. Использование французского могло только помочь мне. Представившись майором французской внутренней контрразведки Брусньяром, он слегка улыбнулся. Рядом с ним сидел капитан Грюньяр, не присутствовавший при аресте. Перед ним лежал маленький ноутбук, который использовался французской полицией вместо магнитофона для записи допросов. Еще один офицер особого отдела, инспектор Марк Уоли сидел рядом с Рэтклиффом. Между британским и французским полицейскими размещался переводчик. На столе перед ними лежали мой ноутбук, "Псион", мобильный телефон и какие-то документы и факсы.

- Вы были арестованы согласно акту о взаимодействии, - объяснил Брусньяр по-французски. Это соглашение обязывает иностранную полицейскую службу арестовать любого человека по просьбе другой полиции вне зависимости от причины, что часто ведет к злоупотреблениям, и SB прекрасно продемонстрировал это в моем случае.