Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Алексей Корепанов

Зона бабочки

1

Вокруг царила сплошная тьма, будто в первый день творения, когда земля была безвидна и пуста. Или словно внутри «Черного квадрата» Малевича, где негры ночью грузят уголь…

Гридин усмехнулся, отметив про себя, что и в этой новой и совершенно неясной, в прямом и в переносном смысле, ситуации не утратил привычку мыслить образно. И это не могло не радовать. Возможно, насчет погрузки угля темнокожими он и переборщил, потому что в черноте не раздавалось ни звука, – а те вряд ли смогли бы работать бесшумно, – зато с первоначальным библейским мраком все было точно: тьма кромешная не только заполоняла все вокруг, но и вверху, над головой, оказалась непроницаемой. Ни луны, ни звезд – поскольку сотворил Господь эти светильники небесные только на четвертый, кажется, день.

Впрочем, сравнение с Первой книгой Моисеевой в данном случае все же хромало: совсем недавно звезд в небе было сколько угодно, и луна присутствовала, и эта умилительная картина отлично просматривалась из кабины вертолета.

Кстати, о вертолете… Гридин прислушался, но не уловил ничего похожего на удаляющийся рокот. Высадив его, пилот вместе с машиной исчез, будто растворился в этом всепоглощающем мраке.

«Прошляпил, Герман, – упрекнул себя Гридин. – Прозевал. Мог и по голове получить на прощание. Например, пустым пластиковым стаканчиком. От пилота, для проверки реакции…»

Это он, конечно, преувеличивал. Пилот, действительно, мог бы позволить себе такую шалость – на удачу. Только он, Герман Гридин, успел бы уклониться в ста случаях из сотни.

Как бы там ни было, но вертолет, высадив пассажира, улетел, и теперь стоило подумать о том, что делать дальше. Хотя – что можно делать в такой темнотище, не имея при себе никаких источников освещения? Нет, разумеется, отправиться в путь прямо сейчас – не проблема, но сколько будет потрачено лишней энергии… Лучше все-таки дождаться рассвета. А рассвет здесь обязательно должен наступить – в противном случае, ему, Герману Гридину, не забыли бы дать фонарь. Хотя бы подствольный.

Левой рукой он ощущал сквозь тонкую ткань куртки висящую под мышкой кобуру с пистолетом. Это был единственный его груз. Ну, и запасной магазин на семнадцать патронов во внутреннем кармане. Скорпион обещал пособить с дополнительным боекомплектом, коль понадобится, и Гридин ничуть не сомневался в том, что Скорпион выполнит обещание. Десять лет совместной работы – срок солидный, и не припоминалось случая, чтобы Скорпион не сделал того, что мог. Если мог.

Сволочное этакое словечко: «если»…

На сверхготовность Гридин пока себя не настроил – после высадки прошло всего ничего, и пункт назначения был, как ему говорили, совсем не близко. Поэтому донесшийся из глубин супрематического «Черного квадрата» голос оказался для него неожиданностью.

– Кто ты? – спросили из темноты.

Голос был то ли мужским, то ли женским, и не очень внятным.

– А ты? – не нашел Гридин ничего лучшего, чем ответить вопросом на вопрос.

– Ты чужой…

Эти два слова еще не успели стихнуть, а Гридин уже падал, заученным на всю жизнь движением выхватывая пистолет. «Молнию» на куртке он, как всегда, приступая к заданию, застегнул только до груди, и кобуру держал открытой.

Выстрелы прозвучали на удивление приглушенно, словно темнота была забита ватой, – один, и сразу за ним второй. Двух вполне должно было хватить – уж в чем-чем, а в собственной меткости Герман не сомневался. Промахов ни на тренировках, ни на заданиях у него не случалось.

Он лежал на животе, не выпуская из руки свой безотказный «глок», мимоходом отметив, что под ним не трава, не песок и не камни, а что-то подобное гладкому, не слишком податливому поролону или резине. Лежал и выжидал, не донесутся ли из темноты стоны или ругань. Стрелял он заведомо по ногам, не ставя целью убивать до смерти – хоть и совсем ничтожной была вероятность того, что там, в черноте, находится именно тот, кого совершенно нежелательно валить наповал. Но кто знает, как в действительности могло обстоять дело – рисковать не стоило.

Правда, сирена молчала, но мало ли что… Может, и не собирались убивать, просто повязали бы по рукам и ногам. Но он-то прибыл сюда вовсе не для того, чтобы его вязали. Можно было называть это чутьем, а можно – опытом, и такое чутье-опыт подсказывало Гридину, что он поступил правильно. Даже если абсолютно уверен в себе, не следует пускаться в разговоры с тем, кого не видишь. Это чревато трагическими последствиями. Просто не успеешь среагировать.

Примеры были.

«В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я…».

Это Лермонтов про Саню Столярова. Не в Дагестане, правда, было дело, а гораздо восточнее… и южнее… – но какая разница? «С свинцом в груди» – вот что главное. И ящерицы, ящерицы вокруг, тьма-тьмущая ящериц… А Вагиз, Канатоходец, – так его прозвали еще чуть ли не в века Трояновы. Не в полдневный жар, а на рассвете, и, опять же, не в Дагестане, а в другом месте…

У каждого из погибших сотрудников группы «Омега» был свой Дагестан.

Привычно вспомнилось: «Я есмь Алфа и Омега, начало и конец»[1] – и комментарий не боявшегося ничего Скорпиона. «Возможно, Господь и вправду альфа, – усмехался Скорпион, – но с омегой он пролетает, парни. Омега – это мы, и мы – круче!». Ну прямо типичный инструктор в стандартном америкосском кинодерьме. Хотя говорил Скорпион искренне. И имел на то основания.

«Омега» – последняя буква. Последний шанс, когда другие возможности уже исчерпаны.

У Гридина неожиданно заныло где-то между лопаток, но почти тут же все прошло.

Так ничего и не услышав, он полежал еще немного, сосредоточившись, настраивая себя, а потом по-змеиному пополз в ту сторону, куда ранее послал две пули. Пистолет по-прежнему был продолжением его правой руки, хотя в этом уже не было необходимости – теперь Гридин знал наверняка, что опасности нет. Во всяком случае, здесь и сейчас.

Но береженого, как говорится… Не в собственной ведь квартире, и не на даче у Лешки Волкова – еще не пообвык.

Поверхность, по которой он полз, была все такой же «поролоново-резиновой», но это не имело никакого значения и никак не влияло на выполнение задания. Иначе ему, Гридину, обязательно указали бы при инструктаже на эту местную особенность. Или особенность местности. А вот то, что он, следуя туда же, куда улетели пули, так никого и не обнаружил, значение имело. Очень даже. То, что рассказывал ему Скорпион, готовя к заданию, похоже, подтверждалось. Нет, сомнений, разумеется, и так не возникало, но всегда лучше убедиться самому.

Работать здесь было можно.

Ничего и никого…

Герман поднялся на ноги и убрал пистолет.

«Будем считать, что это стандартный вопрос на дальних подступах, – сказал он себе. – Меня засекли, распознали как чужого и, вероятно, готовятся встретить уже там, на месте. Что ж – всегда готов!»

Это не было бравадой, это была констатация факта. В течение всей чертовой дюжины с лишним лет в «Омеге» он, Герман Гридин, действительно был всегда готов. И не подводил.

Да и разве мог он подвести – с таким-то именем!

Герман Георгиевич Гридин – гранитно, железобетонно, твердокаменно, зубы сломать можно. Поэтому и прозвище у него было соответствующее – Командор. Да-да, тот самый, который статуя, «каменный гость». Который руку до смерти пожал жеребцу Дон Гуану, хотя не руку надо было сжать этому раздолбаю с безупречной эрекцией, а другую часть тела…

Деда Германа по отцовской линии звали Григорием Гавриловичем, отец был Георгием Григорьевичем – тоже сплошные непробиваемые «г». «Гришка, гад, гони гребенку – гниды голову грызут»… Отец традицию поддержал, окрестил сына Германом. Причем имя взял не с потолка – мог ведь и Глебом наречь, и, не дай бог, Герасимом, и Геннадием. Назвал в честь любимого артиста, Олега Стриженова, сыгравшего роль злополучного инженера в старом кинофильме «Пиковая дама». Саму повесть Пушкина Георгий Гридин не читал и был не в курсе, что инженера звали Германном. С двумя «н». И не имя это было, а вроде фамилия. И хорошо, что не читал – Германа Гридина вполне устраивала одна буква «н» в собственном имени.

вернуться

1

Откровение Иоанна Богослова. (Здесь и далее – примечания автора.)

1
{"b":"430250","o":1}