– Вот, – кивнул бугор себе под ноги.

– Копай, – отдал распоряжение Владик Витьку.

Тот нёс лопату.

– Да не надо копать, – сказал Павел Аркадьевич. – Тут неглубоко. Только дёрн поднять, и всё.

Он присел на корточки, разгрёб кучу хвороста, видимо им же и наваленную, и подцепил за уголок кусок дёрна. Отложил травянисто-земляной прямоугольник в сторону, засунул руку в тайник, пошарил там.

– Вот те здрасьте-пожалуйста! – выдал он вдруг озадаченно.

– Что такое? – склонился над ним Владик. – Если ты скажешь, что деньги пропали, я не знаю, что с тобой сделаю.

– Деньги пропали, – сказал Павел Аркадьевич.

Прикладом своего короткого автомата Владик врезал бригадиру по голове.

– Падла гнойная! – выругался он. – Да он и не собирался нам их отдавать!

– Честное слово, – слабо пытался оправдаться бугор. – Я сюда их перепрятал. А их нет. Я не при чём.

– Подожди-ка! – остановила Владика, который собирался снова заехать Павлу Аркадьевичу по голове прикладом, Марина. – Дай я с ним поговорю.

Она присела перед бугром на корточки и направила ему в лицо фонарь.

– Вы действительно сюда деньги переложили? – спросила она.

– Сюда, – пробурчал бригадир. – И пакет с деньгами, и пистолет. Ничего нет. Кто-то забрал их. Перепрятал. Кто-то видел меня.

– Так, – морщила лобик Марина, – допустим это действительно так. Хотя что-то слишком много перепрятываний получается. Если кто-то перепрятал ещё раз, то кто это мог быть? Кто-то из них? – обвела она рукой вокруг. Нас в виду имела. – Или кто-то со стороны, чужой?

– Да откуда я знаю! – совсем уже как-то расстроено отвечал Павел Аркадьевич. – Может и чужой кто.

– Да врёт он всё! – крикнул Владик. – Ты же слышала, что он говорил нам раньше. Он не собирается отдавать нам наши деньги. Он думает, мы хлюпики, слабаки, у нас смелости не хватит завалить его.

– Очень возможно, очень, – кивала Марина. – Но я хочу разобраться – мог ли действительно кто-то перепрятать деньги? Если это был кто-то со стороны, тогда дело плохо – где его искать?

– Да никто не перепрятывал деньги! – стоял на своём Владик. – Этот хрен за нос нас водит. У него деньги, у него.

– Если же это был кто-то из бригады, – огляделась Марина по сторонам, – тогда я восхищаюсь его выдержкой. Ребят, неужели кто-то из вас действительно забрал деньги?

– Да этого трясти надо, этого! – настаивал Владик, указывая на Павла Аркадьевича. – Позволь мне пристрелить его.

– Хорошо, – приподнялась Марина, – выстрели ему в живот. А вы, друзья мои, – обратилась она к нам, причём, как я понял, в число её подозреваемых входил и Витёк, – поглядите на всё это и уясните себе, что будете следующими.

Владик, недолго думая, выстрелил бригадиру в живот. Даже чуть выше, куда-то в солнечное сплетение.

Павел Аркадьевич глухо вскрикнул и принялся порывисто корячиться на земле. Как вкопанные, мы стояли вокруг и смотрели на его страдания. Я видел – ему было очень больно.

– Ну что, – спрашивал бугра Владик, – вспоминаешь, где деньги?

– Не знаю я ничего! – шипел в ответ бригадир. – Нет у меня денег! Я правду говорю! Вытащил их кто-то отсюда.

С губ его слетали кровавые брызги.

– Да, похоже не знает, – сделала заключение Марина. – Ладно, пристрели его, чтоб не мучился, а потом за остальных примемся. Судя по всему, кто-то из этих трёх деньги присвоил.

– Марин, я деньги не брал, – обиженным, испуганным, дрожащим голосом молвил Витёк. – Не подозревай меня, это не я.

– Разберёмся, – бросила она.

Чёрт, я восхищался ей в эти мгновения! Какая женщина! Какой характер! Какая сила воли! Она готова на всё для достижения своей цели, она демон в человеческом обличье. Она прекрасна. Она волшебна. Господи, как я люблю её!

Владик поднёс автомат ко лбу Павла Аркадьевича и выстрелил. Я не успел заметить как пуля проделала во лбу отверстие, но зато явственно видел, как она разорвала затылок бугра на выходе. Он издал последний, тихий и жалостливый вздох и затих.

Я стоял в оцепенении.

– Лёнька!!! – вдруг донёсся до моих ушей истошный вопль. – Дёру!!!

Кричал Сергеич. Он бросился на Владика, ударил его по рукам, оттолкнул. И тут же рванул в темноту.

Смутно помню, что происходило со мной дальше. Темнота, деревья. Я увёртываюсь от стволов, по лицу бьют ветки. Ног не чувствую, слышу лишь ветер, что свистит в ушах от бега. С каждым движением норовлю упасть, но упрямо передвигаюсь вперёд.

Вроде бы вспоминается пара хлопков, что донеслись за спиной. Видимо, это стрелял по нам Владик.

Какое-то время спустя я понял, что от моего бега слишком много шума и меня легко выследить.

Остановился. Припал к земле. Прислушался.

Тихо вроде.

Блин, вот так влип в историю! Жил – не тужил, горя не знал, нет – надо было отправиться на эту шабашку долбанную за длинной копейкой. Дороги – они, гадкие. Дороги, которые нас выбирают. Думаете, сила воли есть или осознание какое-то, чтобы выбрать верную, ту, которая наверняка приведёт к достатку и счастью? Чёрта с два! Нет такой силы и осознания такого. Выбрал тропинку, делаешь шажочки, а что там в конце будет – неизвестно.

Вот что там в конце, на этой самой дороге, куда занесло меня? Разве можно узнать, разве можно догадаться? Всё может быть. Абсолютно всё. Что если голову сложить придётся? Ситуация ведь по-всякому повернуться может. Что делать-то, что? Домой податься? Так ведь найти могут. Узнать в принципе несложно, откуда я. Да и Витёк наверняка разбрехал уже всё. Заявятся на хату братки – здравствуйте, я ваша тётя. Ну как, парнишка, вспоминаешь, как там по лесам стрекача давал?

Что-то вроде овражка нашёл, спустился в него, присел на землю. Темно – ни зги не видать. Вроде, когда в лес отправлялись – светлее было. То ли луна за тучи зашла – а луны действительно не видно – то ли темень с души на глаза переползла.

На склоне ниша в земле. Дерево растёт, а под ним – пространство. Как раз на человека. Прилёг. Долго ли лежал, мало – не помню. Сам не заметил, как заснул.

Хорошо просыпаться после кошмарного сна. Да ещё бы в своей постели. Солнце светит в окна, родная, до боли знакомая обстановка квартиры мгновенно успокаивает, приснившееся сразу же уносится в исчезающую бездну.

Увы, проснулся не в кровати и не у себя дома. Первое, что увидел – рука. Аккуратная, миловидная такая ручка – уперлась в траву ладошкой и уходит куда-то ввысь. Прямо перед лицом. Понимал, что проснулся, но до конца не верилось.

– Как спалось, солнышко? – донёсся звонкий смешливый голосок.

Марина, улыбаясь во все зубы, сидела передо мной и ласково взирала на меня сверху вниз.

Я кинул взгляд по окрестностям – насколько позволял обзор. Кроме неё, вроде, никого.

– Вот как утомился, прямо в лесу заснул, – ворковала Марина. – Напугался, маленький, обессилел. Давай, давай, пробуждайся. Потягушеньки, потягушеньки! – принялась она гладить меня по ногам и туловищу. – Во – и щёку отлежал! Подожди, подожди!

Она склонилась и смахнула со щеки прилипшие к ней травинки.

– И муравьи по тебе ползают, – снисходительно заметила она, смахнув насекомых с волос.

Я переместился в сидячее положение. Тело заметно ломило – ничего удивительного, на голой земле спал.

– Лёнь, вот скажи честно, – спросила вдруг меня обаятельная блондинка. – Я тебе нравлюсь, или как?

Я бросил на неё очередной пристальный взгляд, но отвечать почему-то не решался.

– Ну на самом деле, Лёнь! – скривилась она обидчиво и мило. – Меня очень интересует твоё мнение.

– Ты красивая, – нашёлся я наконец что сказать.

– Красивая – это ладно. А как ты ко мне относишься?

– Ты мне очень нравишься, – накатила вдруг на меня искренность, – но я тебя боюсь.

– Серьёзно? Фу, какой ты глупышка! Чего бояться-то? Может быть, я и произвожу иногда ложное впечатление, какое-то вампирическое, надменное, но поверь мне – это впечатление действительно ложное. Знал бы ты, какая я слабая и беззащитная. Каждый раз, когда я остаюсь в одиночестве, даже на пятнадцать минут, я впадаю в панику. Я жуткая трусиха. Ты после всех этих событий обо мне, должно быть, чёрти знает что думаешь, но ты пойми, что не всё так однозначно. Что есть и другое объяснение. Просто я хочу выжить в этом мире, а мне не дают. Постоянно не дают, с самого рождения. Сначала родители не давали, учителя в школе не давали, преподаватели в институте, коллеги на работе. Все словно ополчились на меня, словно я им какая-то кость в горле. Полное отрицание всех моих поступков, полное непризнание моего права на собственную жизнь, постоянное одёргивание, постоянные унижения – ты думаешь, так можно жить? А я не многого хочу – всего лишь крохотного, идиотского счастья. Неужели я не создана для него? Ты знаешь, все говорят: у вас есть выбор, у вас есть выбор… Выбор делать то, выбор не делать это. Так нет же никакого выбора, понимаешь, нет! Вот как вступил ты на одну из дорог, так и не сойти тебе с ней вовеки. Нет никакой воли и свободы. Порабощён ты с рождения, и только самые последние глупцы не понимают этого. Причём дорогу, заметь, эту самую гадкую дорогу, по которой тебе топать и топать в говне по уши, выбираешь не ты! Это она сама, дорога выбрала тебя! Дороги выбирают нас, а не мы дороги. Ты чувствуешь это?