Литмир - Электронная Библиотека

Удача

Фантастический роман

Михаил Васильев

© Михаил Васильев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая Нищета

Глава 1 Светлое утро

Собрав все силы, Алик ударил вперед, прямо в ненавистную рожу Джастина, но враг мгновенно увернулся. Ударил опять, бил и бил, но проклятый Джастин Бибер ловко уходил от его ударов.

«Шустрый гад! Подожди. Сейчас я раскантую твою морду. В котлету. В кровавый антрекот!»

И вдруг Бибер сам нанес Алику прямой резкий удар, такой неожиданный для дрищеватого певца. Мгновенно и с неожиданной силой. И еще. Молотил и молотил, совсем не уставая. Алик принимал один удар за другим. Слышалась, все продолжалась биберовская песня.

«И песни его ненавижу!»

Уклоняясь, Алик уронил игровую приставку, та упала под стол.

«Денди, денди, Все люди любят денди», – недовольно проворчал он.

С кряхтением полез под стол и, конечно, тут же раздавил пресловутую пластмассовую коробку, придавил ее коленом. Поединок завершился.

Остатки древней приставки выбросил в окно. Невнятные голоса, раздававшиеся во дворе, умолкли, потом послышались снова.

«Наверное, нищие во дворе бухтят, – с раздражением подумал Алик. – Хорошо бы и телевизор „Рекорд“ в окно свалить, на их головы.»

Слов не разобрать, но понятно, что говорившие обильно матерятся. Неясно, ругаются или так, беседуют по душам. Приаптечные алкаши. Недолговечные, как однолетние растения, быстро вымирающие от излишеств, но неизменно сменяющие друг друга.

Сегодня Алик так и не спал, не хотелось. Раннее-раннее утро, солнце медленно начинало накалять комнату. Душная ночь постепенно становилась жарким утром.

В это знойное безветренное лето голоса и прочие звуки за окном во дворе раздавались гулко, как в большой пустой комнате. Запахи тоже стали комнатными, теперь не менялись, держались неподвижно. Из чьих-то окон в эту рань доносился запах жареной рыбы. И еще пряничный зефир горячей патоки с хлебозавода неподалеку.

Какой-то писатель написал, что стиль улицы, где он живет, формируют два близлежащие театра и хореографическое училище.

Так вот, на этот двор и его окрестности крайне повлияли местные заведения. Прежде всего, круглосуточная аптека с неиссякаемыми запасами дешевого спирта, почему-то называвшегося «Асептолин. Жидкость для наружного применения». Потом пивная в соседнем доме под названием «В дупель», которую местные алкаши упростили до «Дупла». Еще наливайка «Жар-птица», ее, конечно, прозвали «Жир-птицей», и само собой большой рынок рядом. Двор всегда густо усыпали пустые асептолиновые пузырьки.

Алкаши, достигшие самого дна, сидели на тротуаре возле аптеки, нищенствовали. Подаяние сразу несли в эту аптеку. Спирт чаще всего применяли в этом дворе, против рекомендаций, внутрь.

Вот и сейчас доносились голоса этих самых нищих. Алик поневоле слышал и даже представлял их. Одного оратора звали Димка, другого – Митька, видимо, нищие не догадывались, что это одно имя.

Слышался и женский голос, эту бабу, по кличке Креветка, Алик уже видел. Широко известное лицо в кругах местного дна. Худая, но при этом дряблая, жухлая, непонятного возраста.

Алик вроде понял, что технически грамотный Митька создал из своего алюминиевого костыля стреляющее устройство, и сей костыль неожиданно выстрелил в Собесе. Разговор заканчивался. Креветка неожиданно запела песню, громко и неточно.

«В самое раннее утро песня про любовь, – подумал Алик. – Какое душевное здоровье надо иметь».

Послышались гулкие хлопки. Кто-то торопился, спешил выбить ковер.

Ощущая босыми ногами пыльный пол, Алик приблизился к окну. Трое деятелей нищенского дела сидели на краю песочницы, полной застывшего цемента, когда-то оставленного там строителями.

Кажется, нищие уже выпили, отметили свой ежедневный праздник и сейчас закусывали арбузом. Раскололи его и черпали мякоть руками.

«Весело на таких гуимпленов смотреть. Есть идиоты и похлеще меня», – подумал Алик.

Он представлял их по-другому. Митька почему-то оказался сильно пьяным мальчиком, лет двенадцати. Только по скрипучему голосу Алик понял, что это карлик.

В сильно расклешенных брюках, похоже, подобранных на помойке, в очках древнего советского дизайна с пластмассовой оправой и, кажется, без одного стекла. Рядом с ним на бордюре песочницы лежали костыль и старые деревянные счеты.

Димка – полуобнаженный по пояс, будто решивший загорать при раннем солнце, жилистый, густо изрисованный и исписанный татуировками.

Алик давно заметил, что все люди похожи на кого-то из известных в истории деятелей, только этого никто не замечает. Димка, наверное, не подозревает, что сходен обликом с основателем инквизиции Торквемадой, только более тощий, а Митька с юным, но сильно потасканным Джироламо Савонаролой, при этом в очках и попроще, поглупее лицом.

Димка Торквемада неожиданно сделал вид, что собирается ткнуть Савонароле пальцем в отсутствующее стекло очков. Карлик даже не пошевелился, а Торквемада заржал

Дно жизни и так близко – тремя этажами ниже.

Сейчас нижесидящие обсуждали, что нужно предпринять с весами, которые Митька Савонарола нашел на свалке. Если отбросить матерные слова, от дискуссии оставалось мало, но понятно, что нищие гуимплены ждали от продажи весов колоссальной прибыли, стоили фантастические бизнес-планы.

Алик, как успешный когда-то, хоть и разорившийся потом коммерсант, понимал, что нищие не разбираются в торговом деле. Подумал, что лучше бы поменяли на рынке на картошку.

Шлеп! Шлеп! – Пьяный бред местного нищенства перебивали удары ковровых выбивалок. Невдалеке перед висящим ковром стоял некто странный, хоть и видимый только со спины. Сильно-сильно рыжий, почти красный, в непонятной белой рубашке, словно бы добытой в психдиспансере, с пуговицами сзади и в каком-то необычном головном уборе, как будто сложенном зеленом цилиндре. Маленький, пузатый, с тонкими руками и ногами, немного похожий на осьминога, он ритмично выбивал ковер сразу двумя выбивалками, сплетенными из стальной проволоки.

Когда-то до своего внезапного разорения Алик, успешный и обеспеченный, снисходительно наблюдал за шевелением мелких людишек внизу. Наблюдал и делился впечатлениями весело, со злобноватым юмором. Сейчас высокомерие совсем перестало идти этому мелкому, сильно изношенному, с большим напряжением выживавшему мужичку. Прежний насмешливый цинизм сменило злобное раздражение ко всем пробегающим мимо. Алик сам ощущал, что приближается к уровню назойливого параноика.

Теперь он ходил по комнате, ел горчицу, опуская в банку палец и облизывая его. Потом чистил в ванной ботинки, выскребывая этим пальцем остатки сапожного крема.

Бедность. Особое физиологическое состояние, вроде болезни. Вдобавок вонял, некстати засорившийся, унитаз. Подошла кошка, молча, вопросительно глядела.

– Потерпи, вдруг повезет. Может, пойдет сегодня копейка, – сказал ей Алик. – Злодеи разорили нас. Теперь мне остался единственный способ добывать деньги – откровенно подбирать их у себя под ногами.

Кошка смотрела тревожными глазами.

– Лучше всего обирать монеты ранним-ранним утром, – поделился с ней Алик. – Когда только становится видно. Чаще всего монеты и даже украшения валяются на остановках, где их почему-то никто не видит. И на автостоянках тоже. Хорошо собирать денежную падаль, пока ее машины не растоптали. И проклятые дворники не смели.

Голоса нищих теперь раздавались прямо под окнами. Кажется, те сидели на крыльце подъезда.

Алик вышел на балкон. Гуимплены добыли еще спирта, сейчас деловито вскрывали мелкие пузырьки. Устроились на дне жизни основательнее Алика.

– Алкоголизм, хоть слово дико, но мне ласкает слух оно, – не сдержался, процитировал Алик. – Гляжу, процветают отбросы общественности, неплохо вам живется.

1
{"b":"430056","o":1}