Но просто крыши над головой и места для «творчества» мне было мало, мне нужны были электричество и станки.

Рядом с моим сооружением из горбыля было уже много других гаражей, сделанных взрослыми. Но никто из них как-то не решился или не догадался провести в гараж свет. В целом так чаще всего и бывает, большинство живет по старинке или по шаблону. У всех света нет – и у меня не будет.

Я провел электролинию от своего дома до гаража. Тогда соседи впервые написали на меня жалобу в пожарную охрану и еще куда-то. Приходили дядьки и проверяли мою электрику. Но придраться не смогли, сделал я все вполне качественно, на том меня и оставили в покое.

Вот что творит сила одобрения и похвалы. Четырнадцатилетний пацан гаражи строит, печки делает и телевизоры чинит.

Пожалуй, это один из важнейших принципов формирования успешного человека. Об этом стоит помнить, когда мы общаемся со своими близкими, детьми или коллегами по работе, да и просто со случайными людьми на улице или в магазине. Надо постоянно думать: на что и каким образом мы мотивируем людей.

Похвала говорит: ты можешь, ты справишься.

Критика останавливает и делает даже способного человека неуклюжим неумехой.

Принцип номер два – давать свободу.

Мне в этом смысле опять повезло. Даже, вероятно, с самим переездом в Нанайский район. Ведь бескрайняя природа и совсем малое количество людей располагают тебя к ощущению свободы. Чуть отъехал от поселка – и все, глухомань, ни души. Счастье – найти хоть какие-то следы другого человека. Недаром староверы, да и многие несогласные с общими устоями люди частенько подавались в тайгу. Может, оттого что много несвободы и угнетения было в России, мы и размахнулись так широко – на два континента, уходя все дальше и дальше от властей в поисках земли обетованной, где человек человеку друг.

Родители мне давали свободу практически во всем. У отчима, как и у большинства жителей нашего поселка, была моторная лодка. Как-то летом мать и отчим уехали на несколько дней в Хабаровск. Мне было тогда всего тринадцать лет. Я решил воспользоваться ситуацией, и с еще тремя моими друзьями мы спустили лодку, с трудом дотащили на берег мотор и поплыли. У нас был четкий план: мы хотели по Амуру дойти до устья большой горной реки Анюй. План был неплох, так как мы предусмотрительно решили плыть вверх по течению. Мы понимали, что у нас, неопытных судоходов, может что-то случиться с мотором, и тогда мы сможем вернуться назад, просто сплавляясь вниз по течению на веслах.

И как в воду глядели. Получилось вот что. Ширина Амура возле поселка Троицкое – около трех километров, плюс еще протоки и заливы, в общей сложности пойма – около двадцати-тридцати километров. Огромная и полноводная река. Но вдоль правого берега Амура, как раз из-за того, что там в него впадают большие горные реки, очень много каменистых отмелей. Бурные горные потоки выносят в спокойный и величавый Амур-батюшку тысячи тонн гравия, которые образуют опасные и постоянно меняющие свое место видимые и подводные косы. Плывешь почти в километре от берега, посреди огромной реки, и вдруг на полном ходу налетаешь на каменную отмель. Мы тогда всего этого не знали.

Заводить мотор я в ту пору умел, научился у отчима, а вот глушить и поднимать, особенно в неожиданной ситуации, сразу не получилось, да и силенок не хватило. И наш многострадальный «Нептун-23» с ревом и грохотом еще минуты три рубил своим винтом базальтовый гравий.

Винт был сломан, мы оглушены, ошарашены и изрядно напуганы остановкой посреди русла. Нужно было что-то делать. На счастье, в сумке с инструментом оказался запасной винт (о существовании которого мы и не подозревали). С огромным трудом сменили винт: делать это в первый раз, особенно на плаву, крайне тяжело. Все время боялись утопить запасной винт. И, как побитые собаки, поплыли назад, домой.

Приехав, родители, естественно, узнали о нашем «походе». Наш поселок небольшой, всего шесть тысяч жителей. И все друг друга знают. Само собой, отчиму доложили, что, мол, пацаны куда-то ездили на его лодке. Он меня, конечно, отругал, но не сильно, и, главное, сказал, чтобы я ничего не брал без спроса и учился как следует у него и у других старших премудростям судоходства.

У отчима был свой сарай, где он запирал лодочный мотор, но уже скоро мотор перекочевал в мой гараж. Отчим видел, как я за ним ухаживаю, собираю, разбираю, смазываю, и совершенно добровольно отдал его под мой контроль.

Конечно, не в моторе дело. Это нормально, что родители заботятся о безопасности своих детей. Но порой так плотно, до духоты, оберегают их от всех реалий внешнего мира, что не вздохнуть и мира этого не познать. Поэтому я благодарен своим родителям – и маме, и отчиму, который для меня стал в тысячу раз ближе, чем отец, – за свободу делать то, что я задумал и чего хочу.

Хотя это не было сплошной анархией, они меня чутко направляли. Скажем, когда я в восьмом классе вдруг решил, что продолжу свое обучение в следующем году в ПТУ при авиастроительном заводе Комсомольска-на-Амуре, отчим со мной очень серьезно, глубоко и обстоятельно поговорил. Хотя он сам имел лишь восемь классов образования и исключительно рабочие специальности (моряк, бульдозерист, бригадир на асфальтобетонном заводе), он был очень начитанным и эрудированным человеком.

И он очень грамотно мне растолковал, что ПТУ и завод никуда не денутся, в них можно пойти и после десятого класса. Я же рвался в Комсомольск, потому что знал, что на этом заводе рабочие получают аж по пятьсот рублей, что там станки с числовым программным управлением и много чего другого, самого современного и интересного. Мне хотелось делать самолеты. Но после этого разговора я понял, что отчим прав, что надо закончить среднюю школу.

Так меня и направляли на верный путь в самые ответственные моменты. В остальном же моя свобода была почти неограниченна. В возрасте примерно четырнадцати лет я сам сделал себе ружье из найденных в разное время ствола и цевья, все это я нашел в зимовьях и на крышах заброшенных домов. Приклад выточил сам, подогнал цевье под ствол, и с небольшими доработками ружье двадцать восьмого калибра было готово.

Не скажу, что из меня получился знатный охотник, ружье больше таскали с собой на рыбалку просто так, пострелять по банкам и изредка погонять уток. Мама, скорее всего, о ружье знала или догадывалась, потому что в ящиках письменного стола, за которым я делал уроки, у меня хранились порох, капсюли, пыжи и дробь, но она не препятствовала моему «хобби».

Вообще, я не припомню, чтобы кто-то из родителей копался в моих вещах, пытаясь отыскать какой-нибудь «компромат».

На рыбалку – в любой сезон и в любое время. Зимой – на подледную, с ночевками в землянках.

С наступлением весны – на лодке, и так до первого льда. Приключений, опасностей и штормов было много, но никто и никогда не запрещал мне выходить на реку вновь.

В тайге вместе с одноклассниками

Еще один памятный эпизод из детства. В ста метрах от нашего дома была музыкальная школа. И однажды мама меня спросила, не хочу ли я в нее записаться. Я, почти не колеблясь, сказал твердое «нет». Все кружки и секции я выбирал для себя сам. Уж не знаю, плохо это или хорошо. Но это тоже было проявление свободы.

Принцип третий: проявлять интерес к людям вокруг тебя и к тому, что они знают, что умеют, что делают.

На Амуре во время ледохода

Звучит банально, не правда ли? Недавно я обедал с одним очень состоятельным и известным российским бизнесменом, разговаривали о многом, и каким-то образом беседа зашла о книгах. Он мне признался, что в настоящее время вообще ничего не читает, сказал буквально следующее: «Ты знаешь, с каждым годом понимаю, что нет ничего интереснее общения с человеком. И что именно через общение быстро передаются знания». И добавил, что в последнее время у него просто нет времени на чтение, слишком много общения. Каждый день по нескольку встреч.