– А нафига ты с ней споришь? – спросил он во время очередной беседы за кофе. – Ты соглашайся, говори, что все выполняешь, а сам живи, как живется.

Это был весьма своевременный, полезный совет, так как Жаба Петровна терзала Романа до 13 часов, то есть с утра и до обеда. И что-то доказывать маловменяемому человеку каждый день по полдня было для Романа не самым приятным занятием. Решив, что она победила его тамастическое упрямство, Жаба Петровна переключилась на выявляющие паранормальные способности тесты, во время которых Роман демонстрировал исключительно среднестатистическую нормальность.

Возможно, Жаба Петровна доставала бы его целый день, но после обеда она отправлялась в астрал, где выполняла для Родины настолько секретное задание, что наверняка кроме нее о нем никто не догадывался. Несмотря на ее подробные объяснения, Роман так и не понял, чем является этот астрал. Скорее всего, потому, что «астрал, где кто-то насрал», его не интересовал.

Зато после обеда он попадал из эзотерического ада в рай: вторая половина дня принадлежала Раде.

Сначала она проверяла домашнее задание: Роман осваивал аутогенную тренировку, и каждый шаг сначала прорабатывался под руководством Рады, затем должен был повторяться дома перед сном, но Романа интересовала больше сама Рада, чем ее наставления, поэтому выполнял он их по большей части на словах, докладывая на следующий день о ходе воображаемого выполнения задания с акцентом на возникающие трудности. После этого Рада рассказывала что-нибудь интересное о возможностях гипноза. Затем проводила очередной сеанс, во время которого Роман отправлялся в чудесный мир грез.

При этом притяжение Рады с каждым днем росло по экспоненте, и уже через неделю он не мог представить себе жизнь без нее. Она же не замечала его чувств. Зато от косящего лиловым глазом Колесника ничего нельзя было утаить.

– Я бы стал целовать песок, по которому ты ходила, – пропел он нарочито противным голосом, увидев, как Роман смотрит вслед Раде.

К тому времени Роман действительно был готов целовать ее следы, и, пойманный хоть и не на столь радикальном проявлении своих чувств, он густо покраснел, что заставило его не на шутку разозлиться на Колесника.

– Да ты не бычься, – миролюбиво сказал тот, видя, что происходит с Романом. – Я ведь и сам в твои годы вот так с обожанием смотрел вслед одной. Так что для меня это, как привет из юности. Так что ты извини, если я позволил себе чего лишнее.

– Ну что вы… это я… как-то так… – растерялся Роман.

– Пошли лучше попьем кофе.

– Любовь, – вернулся к теме Колесник во время кофепития, – близкая родственница насекомых. Сначала она появляется в виде томления, постоянной мечты, которую ты не знаешь, как воплотить в жизнь, отчего чувствуешь себя неудачником и полным идиотом, а свою девственность воспринимаешь, как уродство. Затем, пробив девственность, как скорлупу яйца, любовь вырывается в мир, где начинает поглощать все твое свободное время и силы, так как ты либо думаешь о любви, либо занимаешься ею, неважно, с кем-то или сам. С годами эта одержимость проходит, и любовь обретает свою окончательную форму, становясь темой для разговора и не всегда приятными воспоминаниями.

– С завтрашнего дня будешь рассказывать мне все свои сны, – сказала Рада через неделю совместной работы.

На «ты» они перешли на второй день знакомства.

– Мне ничего не снится, – признался Роман.

– Теперь будет, – пообещала Рада.

Той же ночью он увидел во сне яркий фантастический фильм с собой в главной роли:

Планета сразу показалась мне подозрительной, да и как иначе, если температурные условия там, как на Земле; воздух пригодный для дыхания; реки, озера, моря, океаны полны жидкой воды, – рассказывал он Раде на следующий день. – В атмосфере 20% кислорода. Никаких опасных излучений… Не планета, а рай, но только совершенно безжизненный. Без малейших признаков зарождающейся или погибшей жизни. Как показывала практика, просто так необитаемыми подобные планеты быть не могут.

Решив не искушать судьбу, я активировал протокол безопасности высшего уровня, благодаря чему стал врагом персонала нашей геолого-разведывательной станции, состоящего из 8 геологов, врача и биолога в одном флаконе, инженера, он же начальник станции, и меня, начальника службы безопасности.

Людей можно было понять. Они уже настроились работать налегке, а в свободное время отдыхать на пляже, благо, на планете их было пруд пруди, но вместо этого по моей милости им предстояло таскать на себе скафандры, а все свободное время проводить на борту станции. И это без намека на потенциальную опасность! Скорее всего, меня заставили бы передумать, если бы не вмешался неожиданно Сергей Владимирович, врач-биолог.

Был он высоким, тощим мужчиной кавказской наружности. На станцию был сослан в наказание за то, что выставил из своей лаборатории менеджера по связям с общественностью и по совместительству любовницу начальника за то, что она попыталась учить его работать. До пенсии ему оставался год, поэтому отказаться от назначения на станцию он не мог.

– Кривцов прав, – сказал он, когда я уже готов был капитулировать. – Здесь просто обязана кипеть жизнь, а раз этого не происходит, то либо ее что-то уничтожило, причем со всеми следами, либо что-то, не дает ей закрепиться. Опять же, 20% кислорода на пустынной планете – нонсенс. Так что, пока мы не поймем, что здесь происходит, нам лучше не расслабляться.

В результате рекомендованный мной протокол был утвержден, а у персонала появился второй враг народа.

ЧП случилось на четвертый день нашего базирования. Я составлял отчет, когда в геологической лаборатории завизжала Лиза, трагически одинокая, бесцветная дамочка средних лет. Часы показывали 12—45 – прежде, чем отправиться туда, я автоматически посмотрел на циферблат. Эту привычку выработали у меня вереницы отчетов, в которых требовалось указывать точное время всех событий.

Когда я прибыл на место, Лиза уже не кричала. Она с безумным видом сидела за своим столом, по которому невозмутимо прохаживалось похожее на мультяшного хамелеона существо. При виде его я с превеликим трудом удержался от крика. Мой разум отказывался принимать происходящее.

Правила запрещают держать на станции каких-либо животных. Нарушение чревато увольнением с занесением в черный список, а это хуже расстрела. Поэтому вряд ли кто рискнул бы держать здесь кого-нибудь контрабандой. К тому же лично я проводил предстартовый досмотр станции, и приборы наверняка бы зафиксировали безбилетного пассажира.

Прийти к нам с безжизненной планеты это существо тоже не могло минимум по 2 причинам: Даже если его каким-то образом завезли на планету, ему надо было бы чем-то питаться, причем не один год. И если даже допустить, что оно каким-то чудом здесь выжило, проникнуть на борт станции с принятыми мерами безопасности оно не смогло бы ни при каких обстоятельствах. Проще было бы попасть пешком с Земли на Марс.

Как я и предполагал, в контрабанде никто не признался.

Вскоре Фантом, так назвали гостя, стал любимцем коллектива. Когда он это понял, мы испытали еще один заставивший нас усомниться в своем психическом здоровье шок. За одну ночь планета ожила, и когда взошло солнце, перед нами предстало буйство растений, а также ползающих, бегающих и летающих созданий. При этом все они были милыми, как на подбор.

– У меня есть только одно объяснение, – сказал на экстренном утреннем собрании биолог, и оно меня не радует, так как мы могли никого из них не замечать только в результате сверх развитой у этих созданий мимикрии. А так как природа крайне ленива, любое качество появляется и развивается только в случае необходимости и только до необходимого уровня. А раз так, то кто-то чертовски опасный заставил здешних обитателей настолько хорошо освоить искусство прятаться. И то, что мы не видим этих сверх хищников, мне не нравится больше всего.