В России их намного больше.

Правда, полиция для себя позволяет машины покрупнее и помощнее, и даже похожие на наши «Газели».

Внешне, конечно. Начинка-то совсем другая.

Особое мастерство парижских водителей — парковка. Машины паркуются вплотную к тротуару и вплотную друг к другу. Даже пяти сантиметров не остается между бамперами. А иногда в этот зазор и лист бумаги не пролезет. Кажется, что-что, а уж выбраться из такого капкана невозможно даже теоретически. Но нет, как — то выезжают. Искусство своего рода.

Совсем другие предпочтения в двухколесной среде. Определяющим в выборе мотоцикла становится уже не любовь к родине, а реальные лошадиные силы и изящество форм. У «японцев» здесь явное преимущество. И маленькие мотороллеры, и огромные мотоциклы с багажниками — сплошь японского производства.

Кроме суперблестящих и сверхмощных, дорогущих БМВ. Это — для элиты. Обилие мототехники на улицах не удивляет. Это самый удобный и быстрый вид транспорта для узких парижских улочек.

Хотя вечером, по пути из Лувра, мы были потрясены новым, экзотическим видом быстрого передвижения.

Трое полицейских, против направления движения мчались, умело обходя препятствия, на роликовых коньках. Пронеслись, как ветер.

За все время не видели ни одной машины с мятым боком или разбитым фонарем. Больше того, — все чистенькие и блестящие, будто их только что отполировали. Неудивительно, потому что грязи и песка на улицах нет. Коммунальщики работают очень добросовестно с самого раннего утра и до позднего вечера. И моют, чистят, пылесосят улицы и тротуары.

Париж — огромный, даже по нашим меркам, город. Но пробок нет. Нет ни в центре, ни на окраинах. Везде просвечивает разумность, логика и неукоснительное подчинение правилам. Если полоса предусмотрена только для общественного транспорта, то можно быть уверенным в том, что ни одна другая машина здесь не появится.

Пешеходы — под стать водителям. Большинство из них осознанно следует установленным правилам передвижения по городу.

А как же наши машины — «Москвичи», «Лады», «Волги»? А никак! За три недели во Франции мы не встретили ни одной машины нашего производства. И ни одной — с нашими, российскими номерами. Хотя были морально подготовлены к такой встрече и смотрели внимательно.

Только однажды, в далеком южном французском селении под названием Вельмюр сюр Агут, нас в гору стремительно обошла «Нива». Радость от встречи с родиной была беспредельной. Но недолгой. Уж очень быстро «Нива» растаяла в утреннем тумане. А поскольку дело было сразу после католического рождества, то подумалось, что нас просто видение посетило. Может и впрямь, померещилось?

Автомобиль во французской деревне — абсолютная необходимость. Это как лопата для крестьянской семьи.

Как ложка к обеду. Количество машин в семье, как правило, равно количеству ее совершеннолетних членов.

Поэтому у родственников Мишеля: и у двадцатилетнего племянника Эммануила, и у семидесятилетней матери — свои машины. Без машины невозможно. И в магазин, и в гости друг к другу, и в райцентр — только на машине. Вопрос с общественным транспортом решен сам собой. Он не нужен. А на бензин доходов хватает.

Разница деревенских авто с парижскими заметна. Здесь нет совсем новых машин. Новой считается трехлетка. Она намного дешевле, чем с конвейера. Нет и такого ослепительного блеска полировки. Не нужны в деревне и совсем маленькие автомобильчики. Предпочтение отдается машинам среднего размера, неброским, надежным, с вместительным багажником. В общем, — машинам — труженикам, но тоже своим, французским.

Монмартр — это не просто самый высокий холм на севере Парижа. На самом деле, если бы не было Монмартра, то не было бы и Парижа. Или уж, по крайней мере, он был бы совсем другим.

Подчеркнуто фешенебельным и чопорным. Монмартр освежает и очеловечивает облик Парижа своей беззаботностью и шаловливостью, безрассудством и вольномыслием, непредсказуемостью и озорством.

Вечерний Монмартр будит тревожные предчувствия. Чтобы почувствовать это, мы в первый же парижский вечер, несмотря на нахлынувшую к концу дня усталость, отправились искать приключений.

Сфотографировались на пляс Пигаль, вспоминая песню Юрия Кукина про этот самый пляс и Монмартр у костра. Поразились огромному количеству светящихся, переливающихся, подмигивающих вывесок секс-шопов и ничтожным количеством народа, интересующегося содержимым этих самых шопов. Людей практически не было. Кроме нас и еще нескольких русских, которые со свойственной только нашим настойчивостью искренне пытались выявить причину недоброй, распутной репутации района.

Знаменитое на весь мир варьете Мулен-Руж — «Красная мельница» — призывало, требовало нас к себе всей трепетностью и зажигательностью своих красных фонарей. Но ничто не могло нас заставить в первый же вечер отдать по сто евро с человека пусть даже за лучший в мире кордебалет. И это было не русское «облико морале», а трезвый расчет, среднероссийская прагматичность. Говорят, в этом квартале бурлит ночная жизнь, здесь шумно и весело. Признаемся — не заметили. Может, не там искали.

Почти отовсюду в Париже видна прославленная базилика Сакре-Кер, построенная на Монмартре всего-то сто тридцать лет назад. В одном сооружении объединены элементы Возрождения и романского стиля, византийского и мавританского искусства. Но это нисколько не умаляет ее великолепия.

Вечером, собор будто зависает над городом в лучах сотен умело направленных лучей прожекторов подсветки. Но до Сакре-Кер мы добрались только через несколько дней.

Утренний Монмартр — совсем другой город. Куда-то исчезли все секс-шопы, зато у подножия холма появилось множество маленьких кафешек и магазинчиков. Здесь выгоднее всего купить сувениры для себя и друзей, оставшихся на родине. Открыточки, брелочки, кепочки, шарфики — все не дороже, чем у нас.

От стен базилики открывается бесподобный вид на Париж. Но хорошую фотографию сделать трудно, потому что снимать приходится прямо против солнца, на юго-восток. Именно там и Эйфелева башня, и Гран-Опера, и Нотр Дам. Все — там, где солнце, за спиной только Сакре-Кер и переулочки Монмартра.

Каких-то сто шагов и мы на площади Тертр. На этой старой сельской площади работали и работают последователи Ван Гога, Ренуара, Пикассо. Их сегодня немного, человек тридцать. Но и потенциальных покупателей не больше. Все-таки зима, не сезон. Ба! Леночка обнаружила художника, у которого восемь лет назад купила точно такую же картину, как и ту, что он хочет продать сегодня. Тот же вид, тот же мост, те же цвета. Цена, правда, изменилась. Тогда картина стоила двадцать долларов, сегодня — восемьдесят евро.

Художник развел руками — теперь краски дороже, чем тогда — картина. Вместе посокрушались, вспоминая доинфляционные времена. Но ничего не купили — дорого все же.

По Монмартру можно ходить и ходить. Кажется, повторяешь свой путь, пройденный здесь же несколько минут назад. Но нет, каждый раз оказываешься в новом месте. Вот и еще одна, почти действующая мельница, стоит прямо на перекрестке. Вот остатки стен монастыря. А вот — действующая церковь Святого Петра. Освятили ее, оказывается, в 1147 году. Как раз в год первого упоминания о Москве.

И о Твери. Впрочем, этот спор между Москвой и Тверью, — кто раньше был упомянут, — еще не завершен.

Монмартр притягивает своей доступностью, доброжелательностью и искренностью еще больше, чем любой другой район города. Здесь каждый, кто сюда пришел, кто не поленился забраться на этот крутой холм, — свой. Это чувствуешь, понимаешь и ценишь.

Лувр, как, впрочем, и Эрмитаж, как и Третьяковку, невозможно посмотреть за один прием. Здесь можно бродить неделями. Здесь — только шедевры. Один другого известнее. Схемы обозрения Лувра, чтобы не заблудиться, чрезвычайно подробны, и выдаются бесплатно. Чтобы туристы не отягощали себя переводом, составлены на восьми языках. Русского варианта почему-то не оказалось. Наверное, разобрали.